Блестящие разводы - Джун Зингер

И что за подарки он ей дарил? Цветы. Изредка — игристое вино. Иногда сладости. Это не то, что некоторые янки, которые могли каким-то чудом добыть пару чулок или пачку американских сигарет в благодарность за компанию или славно проведенное время. Общим мнением ее друзей было, что если она уж никак не может устоять, то пусть спит с Хьюбертом, но ни на что не рассчитывает, кроме нескольких бурных ночей, после которых получит отставку, — ничего другого от мужчин типа Хьюберта Хартискора девушка вроде нее ожидать не вправе.

Но Нора была слишком молода, чтобы слушать разумные советы, и слишком влюблена. Женщина более искушенная смогла бы заметить некоторые изъяны, но Нора никогда в жизни не слышала о бриллиантах с трещиной и, уж конечно, слыхом не слыхивала об изъянах в человеческой природе. Но, с другой стороны, у нее хватало здравого смысла не очень-то рассчитывать на замужество. Кроме того, влекомая к Хьюберту, она меньше всего думала в тот момент о замужестве. Тогда она просто изнывала от желания отдаться ему, хотела физической близости, хотела ощущать его ласки, его запах, его объятия. Но, увы, он не делал никаких шагов в этом направлении, хотя они были очень близкими друзьями. Иногда она думала, что у нее никогда в жизни не будет такого необыкновенного друга. И бывали между ними минуты близости — когда они шептались, голова к голове, смеялись, почти касаясь друг друга губами, гуляли вместе, сцепив пальцы, танцевали щека к щеке, были дружеские объятия и нежные, иногда даже страстные поцелуи и затянувшиеся прощания, когда не хотелось расставаться.

Но этим все и ограничивалось. Не было ни любовных игр, ни страсти. И Нора, которая уже с ума сходила от любви и желания, пришла к выводу, что Хьюберт был слишком джентльменом, чтобы сделать первый шаг.

И тогда, забыв о девичьей скромности, она решила сделать этот шаг сама и пригласила его к себе домой поужинать. Она и раньше делала это, но то были обычные ужины. На сей раз она собиралась устроить совершенно особый прием.

Скопив за последнее время несколько мясных талонов, она смогла добыть изрядный кусок мяса, и затем в знаменательный вечер застелила стол кружевной скатертью, поставила розовые свечи в подсвечники из голубого стекла. Свои светлые волосы она вымыла и уложила так, что светлая волна падала на глаза, как у кинозвезды, светлые брови подкрасила коричневым карандашом, ресницы два раза намазала тушью, а на губы положила темно-красную помаду. На ней был прозрачный розовый пеньюар, а под пеньюаром белье, практически не оставляющие пищу воображению крохотные лоскуточки из черного кружева, вызывающий розовый пояс для чулок и пара черных ажурных чулок.

Когда зазвенел звонок, она бросилась к двери, в последнюю секунду думая о том, что их дурацкий ужин может и подождать, что ей в высшей степени наплевать, если этот чертов ростбиф пересохнет в духовке. Она слишком долго ждала.

Нора распахнула дверь и, даже не давая Хьюберту времени взглянуть на себя, бросилась к нему во всей своей соблазнительной красоте, так что он чудом не уронил бутылку вина, которую держал в одной руке (букет, находящийся в другой руке, он все-таки уронил). Однако, когда Хьюберт с удивлением отпрянул, она удовлетворенно смеялась, полагая, что ее сногсшибательный вид ошеломил его.

Она нагнулась, чтобы поднять букет, втащила гостя в комнату и захлопнула дверь. И вот он молча стоял перед ней, слегка открыв рот, чуть прикрыв глаза, так что она не могла увидеть их выражение, и оглядывал ее с ног до головы. Вполне естественно, подумала она, что он хочет насладиться ее внешностью. Она ждала, что он вот-вот что-то скажет, выдохнет ее имя, приблизится к ней, обнимет, сожмет в своих объятиях.

Она опять засмеялась, ставя бутылку и цветы на стол. Затем сбросила пеньюар и подошла к нему, остановившись в нескольких дюймах так, чтобы он смог получше разглядеть ее всю — в домашних туфлях на высоком каблуке, с опушкой из перьев, грудь, выпирающую из крохотного бюстгальтера, бедра, едва прикрытые кружевным лоскутком, пояс с чулками, между которыми была видна нежно-розовая кожа.

Но вместо того чтобы что-нибудь сказать или хотя бы задохнуться от нахлынувшего желания и страсти, Хьюберт стоял молча, как будто его парализовало. Не в силах более выносить его молчания, она закричала:

— Разве тебе нечего сказать? Ты что, совсем онемел? Ну скажи хоть что-нибудь, Хьюберт! Скажи что-нибудь удивительное!

Однако по-прежнему он не подходил и не обнимал ее, а стоял неподвижно.

Может быть, желание так парализовало его или смущает ее вызывающий вид, с ужасом подумала Нора. Затем, увидев, как на прекрасном лице появилась гримаса боли, она сама застыла от страха.

— Что с тобой, любовь моя? Что?.. — В страстном порыве она обхватила его за шею и прильнула к его телу. Затем притянула его голову к своей, так, чтобы прижаться губами к его губам, попытаться разомкнуть их языком. Когда же увидела, что он не реагирует и на это, погладила его, желая почувствовать эрекцию… которой не было.

— Нора, моя милая Нора, прости, — наконец произнес он.

— За что простить тебя, любовь моя? — не понимая, спросила она, не пытаясь скрыть свое разочарование.

Ее приятельница Роза, имеющая кое-какой опыт в любовных делах, говорила ей, что такое частенько происходит у мужиков от волнения.

— Так бывает, Хьюберт, любовь моя… но мы сейчас с этим справимся. — Она погладила его член, затем стала ласкать и возбуждать его. Почувствовав, что по-прежнему нет никакой реакции, Нора взяла его руку и положила ее себе на грудь, чтобы он почувствовал ее жар. Но в ответ он лишь откинул назад голову, но не от восторга, а жестом поражения.

— Не надо, — пробормотал он в глубоком отчаянии.

Она опустилась на колени и стала целовать его член, ласкать его языком, губами, нежно покусывать, но единственным результатом было то, что, взяв ее за голову, он освободился. Тогда, отпрянув от него, она жалобно спросила:

— Что я делаю не так? Скажи мне, что я должна делать?!

Он посмотрел на нее со слезами на глазах:

— Ничего не поможет!.. Неужели ты не понимаешь? Ничего мне не поможет!

— Но почему? — в ярости закричала она. — Почему ты не хочешь меня так, как я хочу тебя? Разве я недостаточно хороша, чтобы желать меня? Я же никогда не просила тебя на мне жениться или даже любить меня. Неужели я и этого недостойна?

— Слишком хороша и слишком достойна, — прошептал он. — Я думал, ты понимаешь.

— Что понимаю?

— Понимаешь, что я никогда в жизни не любил женщину… Не спал с женщиной…

Сначала она ничего не могла понять. Затем, когда до нее наконец дошло, ее лицо вспыхнуло от стыда, от этого окончательного отказа, она чувствовала себя бесконечно униженной. Она неуклюже поднялась на ноги и посмотрела на себя — на нелепое белье, дурацкий пояс с резинками и сетчатые чулки, идиотские атласные туфли на шпильках и бесполезные перья. Никогда в жизни она не чувствовала себя такой жалкой, такой опозоренной, такой униженной!

Она сбросила с себя туфли, начала сдирать с себя чулки, пока на них не появились большие дыры, затем принялась за пояс, пока застежка не поддалась, и она стянула его вместе со рваными чулками, нелепо висящими па нем. Но ее ярость не утихла. Она содрала с себя бюстгальтер, как будто он терзал ее тело, и начала сдирать с себя трусики.

— Мне хочется убить тебя, — завопила она, подходя к столу, и, беря тарелки одну за другой, стала с силой швырять их на пол.

Он бросился к ней, хотел схватить, успокоить ее, но было уже поздно, успокоить ее уже было невозможно.

— Что это ты делаешь? Играешь со мной, развлекаешься и смеешься за моей спиной со своими мальчиками? Смеешься над дочкой барменши, которая полюбила элегантного джентльмена и была благодарна ему за его внимание? Как ты мог быть таким жестоким к той, кто так сильно любит тебя? Ну почему, скажи мне, Бога ради, ты так поступил?

— Потому что я люблю тебя, Нора.

— Не смей говорить это мне!

— Я люблю тебя, — повторил он. — И я так старался! Я так хотел любить тебя, любить как настоящий мужчина. Ты такая необыкновенная девушка — любой отдал бы жизнь за твою любовь. И я думал, что если у меня когда-нибудь получится, то это только с тобой, — он заплакал, и слезы покатились по его щекам.

Она поверила ему. Хуже всего было то, что она действительно поверила, что он любит ее, и она проиграла, ее собственная любовь обманула ее…

Она бросилась в его объятия, рыдая на его сильной мужественной груди, затем он взял ее и отнес в спальню, нежно уложил ее, обнаженную, на кровать. Затем он быстро разделся сам и, встав на колени около нее, стал ласкать ее губами и языком. Это было не совсем то, но тем не менее он любил ее, дарил ей любовь, думала она, и когда она кончила, она испустила тихий вскрик, сменившийся такими же тихими рыданиями, которые слились с его слезами.