Русский вираж. Куда идет Россия? - Владимир Соловьев

Один из авторов книги единственный раз сумел «подловить» Путина, когда за три года до выборов спросил, будет ли он конкурировать с Медведевым. Путин тогда ответил: «Мы сядем и договоримся». Впоследствии приближенные к Путину люди рассказывали, что он был очень недоволен и зол на самого себя — фраза явно была неудачная. Впрочем, это был совершенно другой формат беседы — а интервьюеры Путина действительно ни разу не «пробили».

Во время дискуссии на Валдае на вопрос одного из соавторов этой книги о том, удовлетворен ли он отношениями между обществом и властью в России, Путин сказал, что любое общество заслуживает лучшей власти, чем та, которая имеется в стране, и Россия, конечно, не является исключением. Здесь тоже есть проблемы в отношениях власти и общества. Правда, Путин не стал останавливаться на этой теме подробнее, а традиционно перевел разговор на США и Запад в целом.

Итак, президент завелся, можно даже сказать, раздухарился, поймал кураж, начал подшучивать над своими западноевропейскими партнерами, называя их своими хорошими друзьями, но тут же пытаясь подпустить какую-то шпильку. Это был действительно феерический вечер. В какой-то момент Путин, повернувшись к Франсуа Фейону, бывшему премьер-министру Франции, сказал, обращаясь к залу: «Ребята, спросите у моего французского коллеги о том же, о чем вы раньше всегда спрашивали меня, — он будет баллотироваться в президенты Франции?»

Для Фейона это было страшно неожиданно — вот так быть застигнутым врасплох в России, когда нужно отвечать на вопрос, заданный российским президентом. Ситуация совершенно не соответствовала европейской культуре — на такие вопросы полагается отвечать у себя дома, во Франции, своей аудитории, своим журналистам, а не Путину в присутствии огромного числа слушателей из разных стран и под прицелом камер российского телевидения. Так что Фейон задергался, смешался и лучшее, что он смог найти, было: «Владимир, а ты сам-то будешь еще баллотироваться?» Ему напомнили, что буквально несколько минут назад как раз Николай Злобин задавал такой вопрос Путину, и ответ был: «Не исключаю». Тогда француз тоже сказал: «Не исключаю». Все это выглядело очень забавно.

Не удержался Путин и от нескольких комментариев не то чтобы на грани пошлости, но, в общем, на грани фола, когда говорил о различных сексуальных новшествах и изменениях в сфере морали и нравственности в Западной Европе. В частности, пошутил, что Берлускони преследуют за то, что он спит с девушками, а если бы он спал с юношами, его бы, наверное, приветствовали — это же сейчас в рамках западной культуры, чуть ли не позитивный тренд.

Если внимательно проанализировать его речь, можно проследить несколько очень четко проведенных основных линий. Путин говорил о традиционных ценностях, которые Россия будет отстаивать; о том, что нам нужен единый взгляд на историю и при всем возможном разнообразии оценок должна быть одна базовая концепция; о том, что интерпретация истории должна помогать стране жить, а не умирать в бесконечных самокопаниях и раскаяниях; о том, что русский или любой другой национализм неприемлем, и каким бы соблазнительным он ни казался, это не наш путь; о традиционной семье и традиционных ценностях; об уважении к личности и т. д. И в том, как он излагал свои соображения на эти темы, присутствовала заметная доля агрессивности — Путин выступил очень жестко.

Трудно сказать, насколько ему пришлось преодолевать самого себя, выступая с этих позиций. Действительно ли это соответствует его собственным взглядам, или он таким образом реагирует на запрос общества на политическую линию в области идеологии. Как бы там ни было, выступление Путину удалось. Закончив свою речь, он, казалось, сразу как-то расслабился. Потом он очень здорово отвечал на вопросы, особенно на те, которые задавали его европейские друзья. Видно было, что дискуссия ему нравится, что он поймал драйв.

Вообще, за десять лет существования «Валдайского форума» мы еще никогда не видели Путина таким: молодым, уверенным в себе, полным энтузиазма, ощущающим себя хозяином положения и получающим явное удовольствие от встречи.

Интересно, что во время событий на Болотной площади многие эксперты предрекали Путину закат карьеры. Но как после московских выборов стало очевидно, что обанкротилась прикладная социология, которая не смогла даже близко предсказать результаты Сергея Собянина и Алексея Навального, так и в случае с Путиным обанкротилась прикладная политология. Причем и российская, и зарубежная.

Надо признать, что большинство западных «советологов» и прочих «специалистов по Путину» не смогли адекватно оценить его перспективы. Некоторые действительно писали, что Путин — едва ли не «политический труп». Но на заседании Валдайского клуба стало очевидно, что у Путина по-прежнему большой потенциал — и личный, и командный.

В целом создалось ощущение, что именно речь на Валдайском форуме в октябре 2013 года во многом стала для Путина программной — в гораздо большей степени, чем его предвыборные статьи, после выхода которых он ничего программного, собственно, и не говорил. Да, было заседание Госсовета, была прямая линия с народом перед выборами, была пара интервью, но не было программной речи в области идеологии. А теперь появилось впечатление, будто Кремль определился с тем, какие идеологические реперные точки он намеревается выставить.

После выступления Путина и последовавшей за ним долгой дискуссии всех пригласили на небольшой фуршет. Путин с бокалом шампанского медленно перемещался по залу, к нему подходили, чокались. Бывший премьер-министр Индии задал какой-то вопрос, они с Путиным долго говорили, потом пошли к выходу. Было видно, что Путин страшно устал от этой беседы. Он подошел к Николаю Злобину, стоявшему около выхода, и сказал: «Николай вам сейчас все объяснит. Мы все вышли из Советского Союза. Он вам сейчас объяснит, что это такое. Объясните, Николай?» Злобин ответил: «Постараюсь».

На прощание Путин повторил: «Все мы из Советского Союза. Что мы тут обсуждаем? Все равно основа наша там, в том или ином виде. Воспитание; то, как мы смотрим на мир; то, как мы оцениваем какие-то морально-этические проблемы, — мы вышли оттуда, и, наверное, пока мы есть, мы так и будем оценивать, себя не переборешь, так ведь, Николай?» И после всех идеологических реперных точек, которые он расставлял в своей речи и в ответах на вопросы, эти слова показались очень символичными.

Валдайский клуб 2013 года сыграл ключевую роль в определении и объявлении поворота в российском подходе к идеологии, к формированию некоей доктрины политического и экономического развития. Речь Путина, его ответы, его настрой создавали впечатление, что он не просто хочет стать лидером, отстаивающим традиционные ценности, — для него наверняка важно, чтобы Россия в глазах всего мира стала страной, которая придерживается традиционных консервативных ценностей и не поддается новым западноевропейским стандартам — в частности, в областях, касающихся личных отношений, сексуальности, патриотизма. Страной, где не размываются представления о том, что допустимо для человека, верящего в Бога, а что нет. Страной, где неприемлема формула «если Бога нет, то все позволено».

Похоже, речь Путина сыграла принципиальную роль в его собственном формировании образа России — какой он хочет видеть ее в будущем и куда он ее поведет. И это должна быть Россия традиционных ценностей.

Путин — президент ценностей

Мы знаем, кто вы, мистер Путин!

Что интересно — когда в 2000 году Путин пришел к власти, запроса на него не было никакого. В самом деле, он не вызрел внутри какой-либо партийной структуры, не рос в публичной политике, а тихо двигался по линии исполнительной власти. И то, что он оказался представлен на высочайшую государственную должность, фактически минуя публичную политическую и общественную жизнь, то, что на президентском кресле появился никому не известный человек с никому не известной системой взглядов — исключительно российский феномен. Строго говоря, с таким бэкграундом ни в одной стране мира невозможно прийти к власти.

Тот же Борис Ельцин долгое время рос внутри структуры КПСС, двигался вперед, занимал различные посты, был известен. Иными словами, был некий публичный процесс. В случае же с Путиным никакого процесса даже близко не было. Просто Ельцину показалось особо импонирующим то, что Путин все время отказывался от власти, не хотел ее. (Кстати, эту модель Путин потом перенял по отношению к своему окружению.)

Один из авторов книги как-то раз спросил Путина, считает ли он себя политиком. Владимир Владимирович ответил: «Я не политик, Николай, — я никогда не строил личной политической карьеры, я никому ничего не должен», — имея в виду, в частности, что за ним не стоит какая-либо партия. «Поэтому, — продолжил Путин, — я могу принимать решения, исходя не из своих личных политических и карьерных амбиций, а из понимания того, насколько это решение полезно для всей страны». Вспомним, что Путина выдвинул непопулярный президент, уходящий в отставку, что было скорее минусом. Он не был ставленником олигархов, хотя, конечно, его кандидатура с ними согласовывалась и олигархи не были против. Дело в том, что в то время были другие страшные для олигархов персонажи — в первую очередь бывший премьер-министр Евгений Примаков. Возможность его прихода к власти серьезно нервировала и пугала олигархов, поскольку Евгений Максимович неоднократно заявлял о своей резко антиолигархической позиции.