Мой невыносимый телохранитель (СИ) - Манило Лина

Мне плевать, что мы грязные. Растерянные. Уставшие. Я просто льну к широкой груди, а под попой — жёсткий холодный металл капота.

— Нас же увидеть могут, — спохватываюсь, но руки без участия мозга уже срывают с Тимура футболку.

Вокруг то ли лес, то ли посадка — не разобрать. Слышу лишь шум зелени, ветер гуляет в волосах, а в нос бьёт запах травы и полевых цветов. Где-то вдалеке ухает сова, слышится жужжание каких-то насекомых, перестук и щелчки. Дикая природа вокруг будит что-то уснувшее внутри меня на мгновение. С каждым звуком, шорохом, прикосновением вечерней прохлады к разгорячённой коже я оживаю.

— Наплевать, — голос глухой из-за футболки, которую Тимур, сжалившись надо мной, снимает через голову.

Бах и самое умопомрачительное на свете тело — будто сошедшее со страниц глянцевых журналов и инста страниц каких-то спортсменов — передо мной. Задыхаюсь, закусываю губу и хочу обхватить бёдра Тимура ногами, но он качает головой.

— Слышала, что врач сказала? — отрывисто, глядя прямо в глаза. — Береги коленки.

— Мне уже не больно! — протестую, но с Тимуром спорить бесполезно.

Качает головой, целует сначала левый, потом правый уголок рта, прокладывает влажную торопливую дорожку до яремной впадины, а после к уху. Втягивает в рот мочку, посасывает, и после этого у меня думать ни о чём не получается. Нет мыслей в голове. Ни единой.

Шершавые ладони задирают футболку, оглаживают бока, рёбра, отдают и берут, присваивают себе целиком и полностью. Хочу его невыносимо. Люблю невозможно.

Мой единственный. Мой герой!

— Я бы никуда не доехал, — тихо рокочет на ухо, а я понимаю, что он прав как никогда. — Элла, я чуть не умер, когда понял, что ты исчезла. Если бы не жучок...

— Действительно испугался? — кое-как спрашиваю, хотя язык не слушается.

— Смертельно.

— Испугался, что папа тебе не простит?

— Если бы я боялся твоего отца, не делал бы с тобой этого, — Тимур приникает губами к моей шее, а пальцами поглаживает ткань брюк между моих ног. — Я просто не простил себя, если бы с тобой что-то случилось.

— Конечно, такой сильный и деловой вояка не мог прошляпить объект, — провоцирую, а моя футболка рвётся по шву под бешеным напором голодного Тимура.

— Вот без твоего длинного языка мне бы точно жилось очень скучно, — усмехается и сжимает руками полукружья груди.

Его хватка сильная, собственническая, властная. Горящие тёмные угли глаз впиваются в мою кожу, оставляют на ней клейма. Я прогибаюсь в пояснице, дышу тяжело, пытаюсь насытиться кислородом, но ничего не получается: под рёбрами ноет от нехватки воздуха.

— Только попробуй ещё хоть раз меня ослушаться, — практически рычит, кусает моё плечо, а я запрокидываю голову, а перед глазами огромные звёзды.

Они блуждают по небу, меняются местами, сталкиваются и кружат в прекрасном танце, сияют, падают прямиком в сердце. Душа распахивается им навстречу, и они принимают мою жертву.

Тимур спускается губами ниже. Лизнув кожу над бюстгальтером, ловит ртом сосок, прикусывает его сквозь ткань. От неожиданности вскрикиваю, смотрю вниз, но вижу лишь тёмную бездну глаз.

Тимур проделывает что-то невероятное с моим телом, и когда я почти готова кончить от одного лишь взгляда, направленного мне в душу, где-то рядом раздаётся мелодичный перезвон.

Телефон.

И мне почему-то кажется, что я знаю имя этого нетерпеливого абонента.

17 глава

Тимур упирается руками в капот: не отстраняется, но и не целует больше.

— Принесла нелёгкая, — замечает едва слышно, а звонок обрывается, но лишь для того, чтобы через секунду разорвать тишину вновь. — Ответить?

Он даёт мне право выбора, ждёт моего вердикта. А я… я не знаю. Вся моя энергия, весь запал, глупая борьба и желание протестовать, спорить остались там, в страшном домике. Сейчас я просто хочу целоваться, трогать своего Сухаря, наслаждаться моментом, но…

— Это твой отец, — подтверждает мои догадки Тимур, а я киваю.

… но невозможно расслабиться, когда отец обрывает невидимые телефонные провода.

— Я знаю, но…

— Если не готова, я сброшу вызов.

Это очень трогает: Тимур выбирает меня. Не долг, не дружбу, не избавление кого-то от страхов — меня! И это ценно, это важно, это прекрасно, но я слишком хорошо знаю своего отца: он не перестанет звонить, будет настаивать, требовать, поднимать всех на ноги.

Меня волнует один-единственный вопрос, ответ на который может причинить мне боль.

— Почему отец с тобой не поехал? Не приехал меня спасать? Почему он тебе звонит, почему он не здесь, не рядом? Почему никого с тобой из охраны не послал?

Тимур достаёт из кармана телефон и смотрит сначала на экран, потом на меня. В глазах горечь, губы сжаты в тонкую нитку, почти невидимы сейчас.

— Он с журналистами был, давал пресс-конференцию. Наверное, некогда было.

— Это обязательно, да? То есть… он же мог просто выступить срочно, записать ответный ролик на ютубе, зачем пресс-конференция?

Отец звонит до упора, сбрасывает вызов и вновь набирает. Кажется, я явственно вижу, какой он нервный сейчас, как сильно волнуется. Наверняка ходит по кабинету, меряет шагами просторную комнату, громко матерится и призывает на наши головы все казни египетские, если не ответим срочно-срочно.

— Возьми трубку, а то его инфаркт хватит.

Тимур принимает звонок, не сводя с меня глаз, всё ещё не отходит. Даже ближе становится, словно опять защитить меня пытается.

— Да, Сергей, да. Она со мной, всё верно.

Из трубки несётся громкие отголоски отцовской речи, лицо Тимура остаётся непроницаемым, только нерв на скуле дёргается.

— Не ори на меня, Сергей, я тебе не пацан в коротких штанах и не твой личный раб.

Голос Тимура твёрдый, тон непреклонный. С ним, таким, невозможно спорить, его нереально продавить. И, кажется, даже папа это понимает, потому что понижает тон и говорит о чём-то уже спокойнее.

Я не вслушиваюсь, мне это неинтересно. Мне просто нужно понять, как общаться с отцом дальше.

— Да, она рядом. С ней всё хорошо, не волнуйся.

Снова отцовское бу-бу-бу в ответ и цепкий взгляд Тимура в мою сторону. Я отворачиваюсь, и чувствую его кожей, каждым нервным окончанием.

— Она устала, — слишком резко говорит Тимур, а я вздрагиваю. Поворачиваюсь и протягиваю руку.

“Ты уверена?” — читается во взгляде, а я киваю.

И вот трубка в моей руке, от недавнего возбуждения осталась лишь ноющая боль внизу живота, да и коленка начинает с новой силой меня беспокоить.

— Дочь, что вообще происходит? — папа снова пытается включить свой безоговорочный авторитет. Он прекрасный, я его очень люблю, но мне не хочется, чтобы он со мной впредь так разговаривал.

Хватит, мне уже не шесть и даже не шестнадцать.

— Я устала, Тимур ведь сказал тебе. У меня был… очень трудный день.

Папа хочет что-то сказать, даже звук какой-то издаёт, но замолкает. Пауза тянется так долго, что я успеваю сосчитать несколько десятков звёзд.

— Элла, где ты? Вы едете домой? Тимур тебя ведь привезёт домой? — никогда я не слышала отца таким растерянным. Он, словно потерявший трон король, шатается в воздухе и не знает, что делать дальше.

Я часто с ним спорила, но никогда не была настолько равнодушной и немногословной. И мне самой от этого больно, но на что-то иное пока не способна. Мне нужно время — хотя бы несколько часов, чтобы привести мысли в порядок, чтобы подумать.

— Папа, давай не будем. Я приеду… утром. Да, утром приеду.

— Элла, но ведь… тебе ведь уже не нужно прятаться. Куда ты сейчас поедешь?

— К Тимуру. Знаешь, мне там понравилось: природа дивная, ягоды вкусные и хозяин радушный.

Если бы папа мог хотя бы мысль допустить о наших с Тимуром отношениях, он наверняка сейчас обо всём догадался. Прямо в это мгновение, но папа в некоторых вещах всё ещё очень доверяет Каирову.

— Тоже мне, выдумала, — фыркает отец. — У Тимура много и своих дел. Давай я приеду, а? Прямо сейчас. Заберу тебя, поедем кататься. Как в детстве, помнишь? Ты любила очень в машине моей по городу мчаться.