Самоходка по прозвищу «Сука». Прямой наводкой по врагу! - Владимир Першанин

– У меня половина людей разутые. Вон, гляньте, товарищ капитан.

Он показал на бойца в ботинках, замотанных телефонным проводом. У некоторых были порванные, кое-как заштопанные шинели.

– Пять минут. Заодно соберите документы, которые сохранились.

С трудом стаскивали шинели, но найти более-менее годных для носки удалось всего штуки три. Зато лежало много патронов, россыпью и в обоймах. Из подсумков вытаскивали гранаты, которыми красноармейцы не успели воспользоваться.

Но погибшая батарея оказалась мелочью по сравнению с разбитой вдрызг колонной повозок и пехоты, которую накрыли вражеские танки. Здесь было настоящее месиво. Бойцы помоложе с ужасом смотрели на расплющенные тела, взлетавших с карканьем ворон.

– С тылу ударили, – размышлял механик Хижняк. – У немецких «панцеров» ход тихий. Пока наши расчухались, они уже здесь.

Батарея легких полковых пушек была сброшена на обочину. Аккуратные немцы не стали рисковать и рвать гусеницы о металл. Зато не поленились и перебили бойцов. На подтаявшем в момент нападения снегу виднелись многочисленные следы убегавших к лесу и оврагу людей. Стреляли с азартом. Дорога была усыпана свежими блестящими гильзами.

Каждая пара следов заканчивалась лежавшим телом. Многие добежали до оврага. Но к оврагу тянулась гусеничная колея легкого бронетранспортера.

– Павел, проверь, – хмуро приказал Ивнев. Карелин его понял. Комбат не рассчитывал найти там живых, у него была другая цель. Хижняк подвел самоходку к краю оврага. На дне его, среди кустов и снега, лежали еще десятка четыре мертвых тел.

Даже по мелочам было видно, с каким ожесточением немцы расстреливали и добивали пытавшихся спастись красноармейцев. Шинели были сплошь издырявлены. Было ясно: стреляли и по мертвым людям, чтобы сильнее исковеркать тела.

Густые заросли терновника, где надеялись спрятаться обреченные бойцы, были скошены, словно косой скорострельным пулеметом, скорее всего МГ-42.

Туда же швыряли гранаты. Некоторые тела были обезображены, лежали вырванные клочья, кисти рук. Молодой лейтенант, понимая безнадежность, открыл огонь из пистолета.

Наверное, он был совсем молодым, как и все лейтенанты Красной Армии. И может, в кого-то попал или по крайней мере испугал. В ответ ему разнесли пулями голову. Он так и остался сидеть, привалившись спиной к вытаявшему бугру.

– Василий, сбегай принеси документы и пистолет, – приказал ефрейтору Карелин.

– А вдруг там мины… пистолет у тебя же есть.

– Быстрее. Некогда им было мины ставить.

Через несколько минут заряжающий принес новенький ТТ с клеймом «1942 год». В другой руке Василий держал кучку окровавленных бумажек.

– Ничего не разберешь. В него с полсотни пуль всадили, не меньше. Разрывными башку на части разнесли.

И позже, когда отъехали с километр, увидели на обочине несколько десятков расстрелянных пленных. Это можно было угадать по отсутствию поясов и оружия. Немцы какое-то время конвоировали их, затем надоело. Отвели в сторону, построили и расстреляли. Так и остались лежать бойцы на узком пятачке.

Через час встретили несколько красноармейцев во главе с сержантом. Некоторые были ранены, но винтовки имелись у всех.

– Прут фрицы, – рассказывал сержант, затягиваясь махоркой, которой их всех угостили. – По всему видно, окружают Харьков и дальше рвутся.

Не склонный к громким фразам, хорошо повоевавший капитан Ивнев выругался:

– Здесь сволочи и останутся! Быстро про Сталинград забыли.

– Увлеклись наши генералы, – негромко проговорил сержант. – Гнали в наступление целые дивизии без оглядки. Вот Манштейн и врезал. У нас в батальоне ни харчей, ни патронов не осталось, а мы все наступали.

– Зато теперь бежите без оглядки. Забыли приказ товарища Сталина «Ни шагу назад»?

– А что нам еще делать? Из семи человек трое раненых. Батальон танками разогнали да подавили.

– Ладно, хватит лазаря петь. Немцы далеко?

– Километрах в трех отсюда батарея «семидесятипяток» стоит. Минометы пара-тройка штук и два бронетранспортера. Может, еще что-то прячут. А у вас, я гляжу, новые танки. Я таких раньше не видел. Мелкие, а пушки сильные.

Сержант подробно объяснил, где находится опорный немецкий узел, и, уводя свою группу, попросил:

– Дайте пару-тройку индивидуальных пакетов. Может, спирта чуток. Раны воспалились, рубахи на повязки рвем.

– Нам самим пакеты нужнее, – резко отозвался Ивнев. – Мы в бой идем, а вы драпаете.

– Ну как знаете, товарищ капитан, – пожал плечами сержант. – Спасибо хоть не постреляли за то, что отступаем. Добрый вы командир…

В глазах осунувшегося, бледного от потери крови красноармейца сквозила насмешка. Наверное, много чего пережил. Хижняк бросил сержанту свой индивидуальный пакет и пачку махорки. Когда тот расстегивал шинель, Ивнев разглядел медаль «За отвагу» на вытертой ленточке. И ранение наверняка не первое.

Капитану стало не по себе от ненужной в этой ситуации своей властности, дурацких угроз и высокомерия. К жестокости Ивнева приучали с первых дней войны, и она вошла в него незаметно, но проявлялась где надо и где не надо.

Ивнев собрал командиров машин. Стараясь сгладить высокомерие, сказал: обстановка в целом понятна. Впереди немецкие части, но километров на пяток надо продвинуться. Изучить путь возможного наступления дивизии.

Кроме того, после зрелища расстрелянных красноармейцев, расправы над пленными все были настроены отомстить врагу. Зря, что ли, усиленный боезапас и роту десанта с собой везут! Ударим как следует! Ивнева поддержали все остальные командиры.

Свернули с дороги и двинулись прямиком через холмистую равнину. Впереди шла установка Карелина. Отставая метров на двести, четыре остальных.

Путь преградил глубокий овраг. Решили снова вернуться к дороге и с маху ударить по опорному пункту. Если послали в разведку боем, то от боя не уклонятся.

На людей подействовало увиденное, сотни тел погибших, расстрелянные пленные. Как в сорок первом, немцы катили вперед, сминая все на пути. Самая подготовленная и опытная батарея полка была настроена решительно и не сомневалась, что раскатает закопавшийся на обочине дороги опорный пункт. Месть тоже значит очень многое, хоть в боевых уставах такого понятия нет.

– И обязательно взять двух-трех человек живыми, – напомнил Ивнев. – Иначе прогулка получится, а не разведка.

– Возьмем, – барабаня пальцами по пластиковому прикладу трофейного пулемета, кривился в непонятной усмешке Захар Чурюмов.

К опорному пункту вышли со стороны осиновой рощи, раскиданной в пологой низине. Имелся риск, что нарвутся на засаду, но другого пути не было. Двигались на малом ходу, обтекая низину с двух сторон.

Рассчитывали, что, расширяя прорыв, немцы не слишком будут обращать внимание на обледеневшие холмы, сугробы среди деревьев, пробивающиеся ручьи, которые скоро превратятся в мутные потоки. Главный объект для них – дороги, на которых могут появиться наступающие русские.

Даже на последнем отрезке пути скорость не увеличивали. Пять машин, негромко урча моторами, подходили осторожно, как небольшая стая хищников. Наводчики застыли у прицелов, заряжающие готовы выдернуть из гнезда очередной снаряд.

Расчет противотанковой «семидесятипятки» глубоко не зарывался. Покрашенная в серый со светлыми пятнами цвет приземистая пушка, способная пробить броню «тридцатьчетверки» за километр, была готова к бою. Мороз притупил бдительность артиллеристов, некоторые дремали.

Именно на нее шла самоходка Карелина. Но русскую машину заметили не артиллеристы, а расчет зенитного крупнокалиберного пулемета, более внимательно ведущий наблюдение.

Сигнал тревоги, отработанный на многочисленных учениях, сработал мгновенно. Ствол пулемета развернулся в течение считаных секунд. Ударила пристрелочная, затем длинная очередь.

В спешке зенитчики промахнулись. Пули прошли над броней. Карелин знал, что следующая очередь на расстоянии четырехсот метров ударит точно, кто-то из десантников будет убит. Но его цель была пушка, которая могла натворить куда больше дел. Выстрел встряхнул отдачей легкую машину. Осколочный снаряд взорвался с перелетом. И сразу гулко, как в пустую бочку, замолотил пулемет калибра 13 миллиметров.

По броне лязгали, взрывались мелкими вспышками, искрили тяжелые пули. Десантники уже прыгали с машины. Одного ударило, швырнуло на снег. Другой, шатаясь, брел прочь, прижимая к груди почти надвое перебитую руку. Остальные залегли и открыли огонь.

Артиллеристы спешно разворачивали пушку. Не успели. Карелин приказал остановить машину, выстрелили с короткой остановки. Осколочный снаряд разметал бруствер, хлестнул осколками и взрывной волной.

Орудие, хоть и не получившее крупных повреждений, застыло. Ворочались, расползались в разные стороны уцелевшие артиллеристы. Другая «семидесятипятка» почти закончила разворот, но ее опрокинула фугасным снарядом новая СУ-76 из пополнения.