Башня Ярости. Книга 1. Чёрные маки - Вера Камша

Ифранец пожал плечами. Ему был противен этот тщедушный человечек. Трус и ничтожество… Мгновение назад трясся от страха, а теперь выговаривает ему, Ипполиту Аршо-Жуаю! Пытается выглядеть королем, чтоб его! Но план Ее Иносенсии и впрямь сработал, конечно, приятнее выигрывать честно, но такое вряд ли было возможно.

Что ж, начало положено. Тагэре остался без лучников и легких пехотинцев, хотя его передовой отряд изрядно расстроил северный фланг. Один дарниец стоит пяти фронтерцев, а дарнийцы не изменили.

Сражение не закончено, хотя исход его и предрешен. А жаль, хорошо бы Эмразу еще разок позеленеть со страху.

Ипполит относился с опаской к циалианским рыцарям и не переносил трусов, к каковым, без сомнения, относился человек, которого требовалось посадить на арцийский престол. Если б маршал мог выбирать, он бы возглавил нацеленную на Оргонду армию, а не таскал хвост лумэновскому отребью. Ипполит Аршо-Жуай – воин, а не интриган и тем более не палач. Жуай сбросил плащ на руки оруженосцу – солнце поднялось высоко, и стало слишком жарко – и сосредоточился на происходящем. Арцийский авангард понял, что произошло, и остановился. Его командир, кто бы он ни был, головы не потерял. На фланге идет драка, но обе стороны понимают, что дело решается не здесь. Впереди на холмах продолжалась бойня, хотя есть потери и у фронтерцев. Ипполит постарался разглядеть, что творится на командном пункте Тагэре, но мешали солнце и поднявшаяся пыль.

Ну, горбун, что ты предпримешь? Стрелков тебе, всяко, не спасти, будешь наступать или отойдешь? Любопытно, в какую из двух вырытых ям ты свалишься?

– Предательство! – Этьен Ландей выглядел удивленным и растерянным.

– Жабий хвост! Тонко подмечено, – зло рассмеялся Луи.

– Это не жабий хвост, а хвост нотации Филиппа с фронтерскими разбойниками, – тихо сказал Ювер.

– Как не вовремя, – серые глаза Александра сузились, но страха и неуверенности в его голосе не было, – хотя лучше здесь, чем в Мунте.

– Усатые ублюдки, – прорычал Одуэн, – они поплатятся.

– Выбьем предателей с холмов! – Никола сжал меч. – Тысячи с них хватит.

– А Тартю будет на это смотреть с любовью? – блеснул глазами Крэсси.

– Нет, со злостью, – вмешался Луи. – Сандер, ты пожертвуешь обозом из Гартажа?

– Обозом? – Король казался удивленным.

– Жабий хвост, потом объясню. Если ты отдашь мне обоз, через пол-оры их здесь не будет.

– Бери, дедушкин внучек. – Король внезапно засмеялся.

– Я быстро, – заверил граф Трюэль, – вы только тут без меня глупостей не наделайте.

Никола что-то крикнул в ответ, но Луи, давший шпоры своему атэву, не расслышал. Наследник великого Обена гнал коня к золотому осеннему лесу. План его был прост и незатейлив, как лопата. Если в дом забрались грязные дворовые псы, нужно открыть дверь пошире и выкинуть во двор шмат мяса. Уберутся как миленькие. Да еще и перегрызутся над дармовым угощением. Жись Фронтерский и его люди в глазах Луи Трюэля стоили не дороже таких псов. Можно было догадаться, что «паучата» их купят в первую очередь. Сандер взял фронтерцев с собой, не рискуя оставлять их в Мунте, Это было правильно, потому что этим громилам в столице делать нечего. И не правильно, потому что Жисю нарушить слово – что царки выпить. Луи готов был надавать самому себе по морде, что не догадался раньше, но сначала нужно исправить ошибку.

Низкий, но широкоплечий фронтерец на лесной опушке чувствовал себя как дома. То, что рядом воевали, его мало волновало. Усатый дядька лет сорока выпивал и закусывал в согласии с лучшими фронтерскими традициями, забравшись за ореховый куст, дабы не искушать товарищей салом и царкой. Луи это было на руку. Собственно говоря, вся его затея вертелась вокруг милых обычаев Жисевых вояк. Этот, без сомнения, был оставлен охранять лагерь и улизнул перекусить. Что ж, он умер счастливым, с фляжкой в руке и набитым пузом. Луи, с отвращением сморщив нос, торопливо вытряхнул свежеиспеченного покойника из его долгополой одежки. Гварский Лось говорил, как она называется, но из головы вылетело.

Желто-лиловый плащ, на котором была любовно разложена всяческая снедь, оказался тут же. Арциец безжалостно стряхнул фронтерские деликатесы в жесткую осеннюю траву, вскочил на коня и, уже не скрываясь, галопом помчался по холмистому полю. В спину ему не стреляли, в грудь, к сожалению, тоже – ублюдки Жися свое дело почти сделали, и, задержись Трюэль еще немного, фронтерцы обрушились бы на людей Рогге.

Внук барона Обена на полном скаку помчался между утирающими пот и кровь «земляками», во все горло крича о том, что за лесом богатый обоз из Гартажа, а эти нехай сами теперь справляются. И вообще пора до дому.

– Як поделим, на всех выстачит! – Прав был дед, чужой говор – ключ обмана… – А ти, дурные, ще не скоро кончат. Йим не до нас будет. По коням! Берем обоз тай тикаймо!

– Точно, – завопил кто-то высокий и рябой, – як в Пьера не выгорит, горбун з нас головы поснимает… Де обоз?!

– За яром, – махнул Луи, – там и тракт на Гаэльзу…

– Вказуй дорогу, – проревел пузатый сотник, устремляясь к ложбинке, в которой усачи оставили коней, и Луи понял, что удалось. – За мной! И швыдче, а то ти, лагерные, першими прискочут.

Это был сильный ход! Те, кто остался в лагере, не только сохранят свои поганые шкуры, но и поживятся?! Ну уж нет! Фронтерцы, бросив добивать огрызающихся лучников, повскакивали на лошадей и вопящей лавиной устремились за Луи. Обоза было жалко, но его потеря была меньшим из зол. Без налога из Гартажа Арция проживет, без наемников с востока тоже. Осенью они с Лосем прогуляются в южную Фронтеру и заставят усатых грызть свои копыта… Нет, не копыта, друг друга. Тамошний господарь три шкуры спустит с Жися и за войну, и за то, что вернулся до срока. А Жись вернется, куда кошка, туда и хвост, а когда войско грабит обозы, голова становится хвостом, а вожаками – мародеры. Вот этот пузатый – самое то!

Бедные возчики… Они не ожидали погрома, ну да судьба их, видать, такая. Фронтерцы лихо вылетели из-за леска и, увидев основательно сооруженный лагерь со множеством телег, взвыли от восторга. Впереди всех мчался давешний пузан, похожий на оседлавшую коня бочку с ногами. Дальше Луи не смотрел.

Особой набожностью граф Трюэль не страдал, но, разворачивая коня, он шептал нечто весьма похожее на молитву, призывающую милость небес к несчастным обозникам, которых он предал. Сзади раздались вопли и брань. Псы сцепились над куском дымящейся требухи. Нажрутся, передерутся и уйдут. И скатертью дорога. С сего дня старая, подписанная Филиппом Тагэре нотация перестает действовать. Луи наметом поскакал назад, держась слегка в стороне, дабы не вводить во искушение опаздывающих мародеров, и взлетел на невысокий холм. Дни стояли сухие, рассмотреть что-то за тучами пыли было непросто, но Трюэль понял, что схватка идет в двух местах.