Братство волка - Эли Бертэ

Однако мадемуазель де Баржак, как легко можно себе представить, переносила с крайним трудом этот двойной надзор. Сердце у нее было доброе, несмотря на свое воспитание, она имела довольно здравого смысла, чтобы признавать правоту своих наставников; но неотступные нравоучения раздражали ее гордость. Нельзя сказать, чтобы она ненавидела своих слишком ревностных покровителей, но ей нравилось устраивать различные шалости, чтобы немного помучить своих наставников. Это поведение приводило в отчаяние честного кавалера и бедную урсулинку, и хотя во всем остальном жизнь их в замке была довольно приятна, они уже много раз готовы были отказаться от возложенных на них обязанностей. Пока мадемуазель де Баржак смотрела на то, как Бюшь делает первые успехи, урсулинке доносили все, что происходило в другой части замка. На пороге соседней двери время от времени появлялась камеристка в красивом костюме, традиционном для здешних мест. Она говорила несколько слов озабоченной урсулинке и тотчас уходила. Эта проворная посланница по приказу кавалера рассказывала гувернантке о приезжавших благородных гостях и просила ее напомнить хозяйке об обязанностях гостеприимства.

Урсулинка сама только этого и желала; она несколько раз хотела прервать урок в манеже, но упрямая ученица не слушалась ее, а урсулинка, боясь рассердить ее своей настойчивостью, ожидала благоприятного случая уговорить ее.

Этот случай скоро представился. Лошадь устала, а старый конюх, более мужественный, чем сильный, по причине своих преклонных лет, был весь в поту. Кристина велела Мориссо отдохнуть, потом села на скамейку возле своей гувернантки и, сняв шляпу, начала небрежно приглаживать свои растрепанные волосы.

— Дитя мое, — сказала урсулинка, воспользовавшись удобной минутой, — не пора ли нам идти домой? Гости ожидают вас и вы обязаны быть учтивы с дворянами, приехавшими освободить ваши земли от ужасного зверя, опустошающего их.

— Сколько шума из-за какого-то волка! — возразила молодая девушка, пожимая плечами. — Я помню, как отец мой и дядя Гилер убили шесть волков на одной охоте, и как ни была мала, я присутствовала при этом в ущельях Лозера, тогда заваленных снегом… Ах, сестра Маглоар — продолжала она с умилением, довольно редким в ней, — ты не знала моего отца и моего доброго дядю Гилера; какие это были люди и какие охотники! Если б они были еще живы, они не прибегали бы к этим хвастливым дворянчикам, которые производят больше шума, чем пользы. Отец и дядя сели бы на лошадей и со своими егерями и двенадцатью ретивыми собаками скоро расправились бы с этим проклятым зверем, столь охочим до человеческой крови… Но времена переменились. Бедный отец, бедный дядя Гилер! — И она отвернулась за тем, чтобы скрыть слезы.

— Я знаю, дитя мое, — холодно возразила урсулинка, — что де Баржаки были благородными дворянами и опытными охотниками; хотя они жестоко пренебрегли некоторыми обязанностями относительно вас, но не мне их судить. Тем не менее сейчас вы должны быть признательны добрым соседям, которые помогают вам, и вы хорошо сделали бы, если б пошли встретить их…

— Э, черт побери! Разве кавалер де Моньяк не там? Вы ведь позаботились, чтобы у них ни в чем не было недостатка?

— Без сомнения; но некоторые важные особы могут обидеться из-за вашего продолжительного отсутствия… Например, граф де Лаффрена…

— Дайте ему зеркало; он не соскучится, пока будет любоваться своим отражением, пусть бы даже ему пришлось провести всю ночь за этим приятным занятием.

— Маркиз де Бреннвиль…

— Пусть его отведут на псарню; ему нравится общество собак.

— Барон и баронесса де Флорак…

— Пусть посадят их за стол и постоянно наполняют их рюмки и тарелки. Ручаюсь вам, что они не заметят моего отсутствия, если только вина и кушанья будут по их вкусу.

— Однако, мадемуазель де Баржак, — продолжала урсулинка, несколько рассердившись, — с минуты на минуту могут приехать гости, которым вы должны оказать почет и уважение.

— А, вижу, о ком пошла речь. Сестра Маглоар, ты, наверно, ждешь этих проклятых… я хочу сказать, этих почтенных бенедиктинцев из аббатства?

— Вам следует уважительно говорить о ваших благодетелях, о ваших наставниках, — решительно возразила гувернантка. — Да, сударыня, для них приготовлены комнаты.

— Да черт бы их…

— Мадемуазель де Баржак!

Кристина закусила губы и топнула ножкой, обутой в сафьяновую туфельку. Сестра Маглоар вздохнула и подняла глаза к небу. Это значило, что она готовится прочесть длинное нравоучение своей воспитаннице, когда молодая камеристка доложила о приезде барона де Ларош-Боассо. Это известие вдруг изменило идеи мадемуазель де Баржак.

— Ларош-Боассо! — вскричала она. — Ах, тем лучше! Он такой веселый! Мы будем здесь забавляться, как… в прошлые времена… Ты права, сестра Маглоар, — продолжала она, поспешно вставая, — пора воротиться домой.

Но гувернантка не разделяла восторженного отношения Кристины к барону и не встала со своего места.

— Право, я не понимаю вашего отношения к барону, — возразила она, — говорят, он мот, развратник, даже, может быть, враг нашей святой церкви.

— Это славный охотник, чудесный наездник, веселый собеседник! А об остальном я не справлялась, — беззаботно возразила мадмуазель де Баржак, — притом он не надоедает мне пошлостями и комплиментами, как другие… Хочешь, я тебе скажу, сестра Маглоар, откуда происходят твои предубеждения относительно него? Оттого, что он мне нравится. Ты всегда не любишь тех, кто мне нравится, но, черт побери, я буду поступать по-своему!

И она подошла к своему конюху, который, держа лошадь за узду, отдыхал.

— Надо закончить это дело, Мориссо, — сказала она, — но так как ты устал, я сама доведу урок до конца.

Она без усилий вскочила на спину ретивой лошади, которая тут же начала прыгать, как бы изъявляя свою радость. Юная амазонка заставляла ее несколько минут повторять самые трудные упражнения, менять аллюр и вдруг останавливаться после скачки галопом. Наконец довольная послушанием своей лошади, она сделала старому конюху таинственный знак.

— Теперь последнее правило грамматики, — сказала она, улыбаясь.

— Вам угодно, чтобы я принес…

— Да, — сказала лукавая девушка.

И она указала на сестру Маглоар, которая опять принялась за свою работу.

Мориссо понял ее мысль и в свою очередь лукаво улыбнулся, потому что он не любил урсулинку, беспрестанно читавшую ему нравоучения. Он пошел за пистолетами, лежавшими недалеко, и молча подал их своей барышне. Та начала галопировать по манежу и, проезжая мимо урсулинки, положила один из пистолетов между ушей Бюши и выстрелила. При этом неожиданном звуке сестра Маглоар вздрогнула, воскликнув: «Господи Иисусе!», между тем как девушка громко захохотала.