Барабанщица - Александр Бондарь

— А… Сочи?

И Катя всё вспомнила.

Прошла ещё неделя. Вынесли в сад кресло-качалку, и теперь целыми днями сидела Катя в тени под липами.

Пробитое пулей горло заживало. Но разговаривать могла она ещё только вполголоса.

Два раза приходил к ней человек в сером костюме. И тут же, в саду, вели они с Катей неторопливый разговор.

Всё рассказала она ему про свою жизнь, по порядку, ничего не утаивая. Иногда человек в сером костюме просто слушал, иногда что-то записывал.

Однажды Катя спросила у него про Наташку Карякину.

— Наташка?.. Мелкая мошенница. На побегушках у армян. Думаю, кончит она плохо.

— А тот… Ашот?.. Ну, который сошёл с поезда в Горячем Ключе?

— Крупный вор. Очень авторитетная личность в определённых кругах.

— А старик Яков?

— Старый бандит. Рецедивист. Полжизни просидел за решёткой.

— А он… Ну, который дядя?

— Шпион, — коротко ответил человек в сером костюме.

— Чей?

Человек усмехнулся. Он не ответил ничего, затянулся сигаретой, сплюнул на траву и неторопливо показал рукой в ту сторону, куда плавно опускалось сейчас багровое вечернее солнце.

— Я у него удостоверение фальшивое нашла, майора МВД.

— Ну, почему же фальшивое? — человек в сером костюме неторопливо пожал плечами. — Настоящее удостоверение. Человек фальшивый…

Катя удивлённо уставилась на собеседника.

— Он, что, милиционер?..

— Да. Но работал он на иностранную разведку. Точнее, не он лично, а его начальство — он выполнял приказы.

— Но, может быть, он не знал…

— Знал. — человек в сером костюме убеждённо кивнул. — Не мог не знать — кому попало такую работу бы никогда не поручили.

Он вытащил из папки фотоснимок:

— Не узнаёшь?

Ещё бы! Вот он, сквер, лавочка. Вот он, — ишь ты как улыбается, — дядя. А вот он выпучил глаза — старик Яков.

— Так вы ещё в Краснодаре догадались достать кассеты с фотоплёнкой у Валентины из ящика и проявить их?

— Да мы давно обо всём догадались. Но вас разыскать нелегко было.

Потом он вытянул листок бумаги и, хитро глянув на Катю, продекламировал:

На берегу стоят девицы,Опечалены их лица.

— Это ты сочинила?

— Да, — созналась Катя. — Но скажите, что это за листы? И ещё скажите: что это были за склянки… и почему так часто пахло лекарством?

— Девочка, — ответил он, — ты не должна у меня ничего спрашивать! Отвечать я тебе не могу и не буду.

— Хорошо, — согласилась Катя. — Но я уже и сама догадываюсь: это, наверно, был какой-нибудь секретный состав для бумаги!

— А это догадывайся сама, сколько тебе угодно.

— Ладно, — сказала Катя. — Я ничего не буду спрашивать. Только одно: Славкин отец умер?

— Жив! — охотно ответил человек в сером костюме. — Я и забыл, что он тебе просил кланяться.

— За что? — удивилась Катя.

— За что?.. Гм… гм… — человек в сером костюме посмотрел на часы. — Скажи мне, ты, значит, действительно в школе МВД хочешь учиться?

Катя не отвечала. Она смотрела виновато и придавленно.

— Держи. — Ей на колени легла визитная карточка. Когда поправишься, звони мне — поговорим.

Человек в сером костюме поднялся.

— Ну, до свидания, поправляйся! И не забудь позвонить мне. Да, — он остановился и улыбнулся. — Нет, — и он опять улыбнулся. — Нет, нет! Скоро всё сама узнаешь.

Он ушёл. А Катя взяла визитную карточку и прочитала:

«Горчаков Дмитрий Григорьевич. Майор. Федеральная Служба Безопасности.»

…У Катиных ног лежал маленький, поросший лилиями пруд. Тени птиц, пролетавших над садом, бесшумно скользили по его тёмной поверхности. Как кораблик, гонимый ветром, бежал неведомо куда сточенный червём или склюнутый птицей и рано сорвавшийся с дерева листок. Слабо просвечивали со дна зеленовато-прозрачные водоросли.

Тут Катя могла сидеть часами и чувствовать себя замечательно. Но стоило ей поднять голову — и когда перед ней могучей стеной вставали тёмно-зелёные, покрытые лесом горы, когда за этими горами, на горизонте, голубели тоже горы, но только уже далёкие, малоразличимые, когда Катя видела, что мир широк, огромен и ей ещё непонятен, тогда казалось, что в этом маленьком саду ей не хватит воздуха, она открывала рот и старалась дышать чаще и глубже, и тогда охватывала её необъяснимая тоска.

Ей очень хотелось увидеть Славку, но тот всё не приходил. Катя догадывалась, что его, вероятно, просто не пускают к ней, а в голову, тем не менее, приходили всякие тревожные мысли.

И наконец он появился. Это случилось утром. Катя увидела его, когда он выходил из машины.

Приложив усилие, она приподнялась на кровати и села. Вошёл Славка. На нём был новый костюм, в руках он держал букет и узелок, от которого запахло едой. Славка посмотрел на Катю и растерянно огляделся, ища глазами, куда бы поставить цветы. Потом, не найдя, просто положил букет на столик, подвинул стул и присел рядом с Катиной кроватью.

— Здравствуй. — сказал он, моргая. — Папа тебе привет передавал! Это он мне дал свою машину. А ты гораздо лучше выглядишь. Совсем не так, как Горчаков описывал.

— Кто? — не поняла сразу Катя. Но потом вспомнила. — А что он ещё сказал?

— Сказал, что ты классная! — Славка улыбнулся. — Ты ему очень понравилась.

— Славка, — спросила Катя, — зачем они твоего отца убить хотели?

Славка задумался.

— Видишь ли, когда вы… — тут Славка покраснел и быстро поправился, — то есть когда они обокрали в вагоне папиного помощника, то ничего нужного в сумке они, конечно, не нашли… Ну, они рассердились…

— Славка, — упрямо повторила Катя, — ну, не нашли, но зачем же всё-таки они хотели убить твоего отца?

— Видишь ли, он, кажется, работает над каким-то важным проектом. Очень важным. Ну, а им этого не хочется. Нет, знаешь… дальше ты меня лучше не спрашивай! Я тоже однажды спросил у него: что за проект? А отец сделал такое таинственное лицо. «Ты, — говорит, умеешь хранить тайну?.. Государственную тайну…» Потом посадил меня рядом с собой, взял карандаш и говорил, говорил, объяснял, объяснял… Вот тут винт, тут ручка, тут шарниры, здесь шарикоподшипники. При вращении, говорит, развивается огромная центробежная сила. А здесь такой металлический сосуд… Я всё слушал, слушал — а потом дошло, и я закричал: «Папа! Ну, что ты врёшь? Это же ты мне объясняешь, как устроен молочный сепаратор, что стоит в деревне у бабушки!» Тогда он хохотал, хохотал, так, что и мне смешно стало. Так вот, с этого момента я уже его и сам ни о чём не спрашиваю. Нельзя! — вздохнул Славка. — Это действительно государственная тайна.

— Их посадили? — угрюмо спросила Катя.

— Кого «их»?

— Ну, этих, который дядя — и Яков.

— Но ты же… ты же убила Якова, — пробормотал Славка и, по-видимому, сам испугался, не сказал ли он Кате лишнего.

— Разве?

— Ну да! — быстро сказал Славка, увидев, что Катя даже не вздрогнула, а не то чтобы упасть в обморок. — Ты встала, и ты выстрелила. Но дом-то ведь был окружён и от калитки и от забора — их уже выследили. Тебе бы ещё подождать две-три минуты, так их всё равно бы захватили!

— Вот что! Значит, выходит, что и стреляла я напрасно!

— Ничего не выходит! — вступился Славка. — Ты же этого не знала. Ты же не знала этого! — и Славка, смущённо пожав плечами, протянул Кате завёрнутый в салфетку узелок, от которого шёл запах тёплых плюшек с ватрушками. — Это тебе моя бабушка прислала. Я не брал. Я отказывался: «Зачем? — говорю. — Там и так кормят». Но она разве слушает!..

И Славка поставил узелок на тумбочку, рядом с цветами.

— Спасибо. — Катя улыбнулась. Потом спросила: — А этот… дядя? Взяли его?

— Взяли. — Славка кивнул. — Его ранили — когда от оперативников отстреливался. А утром в больнице он умер.

Славка наклонился и негромко добавил:

— Я слышал — ему кто-то из медперосонала какую-то дрянь тихонько впрыснул. Это его начальство о нём позаботилось. Он знал слишком много. Горчаков очень злой был, кричал на своих людей: ФСБ специально охрану поставила, день и ночь следили… И вот, не уследили всё-таки… — потом Славка помолчал и добавил: — А ты молодец. Не каждый бы так смог. Мало кто…

Прощаясь, он осторожно погладил Кате руку, потом наклонился и очень осторожно поцеловал в щёку. Он сказал, что скоро зайдёт опять. Всё ещё чуть прихрамывая, Славка быстро дошёл до машины и помахал рукой.

…Он уехал. Долго сидела Катя. И улыбалась, перебирая в памяти весь их разговор. Но глаза поднять от земли к широкому горизонту боялась. Знала, что всё равно налетит сразу, навалится и задавит тоска.

Как-то сидела она на террасе и задумчиво глядела, как крупный мохнатый шмель, срываясь и неуклюже падая, упрямо пытается пролететь сквозь светлое оконное стекло. И было необъяснимо, непонятно, зачем столько бешеных усилий затрачивает он на эту совершенно бесплодную затею, в то время, когда совсем рядом вторая половина окна широко распахнута настежь.