Ураган - Александр Николаевич Бубенников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да это было удивительное зрелище… Вертолёт и крест над куполом колокольни… Крест с небес на купол сошёл при сиянии природы, которая до этого в природной катастрофе сорвала крест с купола, бросив его наземь… А пока гармония восстановлена… Пойми меня правильно, Мария, мы с Верой не хотим увидеть низвержения крестов с куполов Новодевичьего, даже наоборот, мы хотим удостовериться своим глазами…
– В чём удостовериться, папа?
– В том, дочка, что в новом времени после Смутного и Мутного времени ураганы и чёрные вихри не срывают больше православных золотых крестов – вот в чём…
– Можно и я пойду с вами?
Фёдор Иванович ответил не сразу, задумался, как показалось Марии, сначала легонько отрицательно покачал головой, но всё же спросил твёрдо:
– Ты очень хочешь пойти с нами?..
– Очень-очень… Закроем все окна наглухо, оденемся в специальные плащ-палатки, чтоб не сдуло… Будем в резиновых сапогах, конечно… Зонты брать не будем, чтобы их не вырвало из рук… И пойдём… Мне так хочется увидеть своими глазами увидеть, как вихрь срывает с крыш кресты, пап… – Упёршись в строгий гневный взгляд отца Мария тут же поправилась, предложив альтернативную версию событий ближайшей перспективы. – Или, наоборот, пап, увидим, что кресты выдержат ураган, не прогнутся под шквальным ветром, тем более, не падут наземь, как подкошены… срезанные косой смерти…
– Подумаем, – Фёдор Иванович удивлённо покачал головой, – утро вечера мудренее…
– Так ведь сейчас утро, а не вечер, пап… Одной без вас идти мне страшно… А с вами…
– Никогда не замечал за тобой таких странных желаний, дочка, но… Я же сказал, посмотрим…
– Чем чёрт не шутит, возьмите меня с собой. – Она устремила на Веру свои прекрасные, огромные глаза, в которых сейчас светилась нега надежды, а не частое наигранное опытом жизни лукавство. – Возьми с собой меня, Вера, и уговори папу взять меня с вами… Если надо, я оплачу все три плащ-палатки, лишь бы…
– Я постараюсь уговорить твоего папу, Маша, не обещаю, что уговорю, но постараюсь… – Вера наклонила свою голову при вышедшем из-за стола Фёдоре Ивановиче и шёпотом спросила. – Скажи, как на духу, что хочешь увидеть в ураган, сорванные кресты с куполов? Или то, что кресты выстоят против природной стихии, вызова инфернальных сил?
Та ответила, не задумываясь:
– И то, и другое… Что будет, то и будет… Смириться надо с крестовым фактом: падут, так падут… устоят, так устоят
Вера отстранилась и с удивлением, почти в упор, глядела в синие лучистые глаза Марии. Спросила глухо, с нескрываемой нотой отчаяния и ужаса:
– Не жалко, что могут упасть кресты…
– За большие грехи душ и тел человеческих могут и пасть… Но если выстоят, то, возможно, и грехов будет в мире поменьше, Вер, я так полагаю и…
– Верь в лучшее… А с твоим отцом я переговорю, попрошу взять тебя с нами…
– Ты счастлива с папой, – неожиданно спросила Мария, – ведь папа мне рассказал, как вы с ним у Новодевичьего в то утро, когда кресты грохнулись оземь и свисали с крыш, куполов познакомились… Ответь честно, как женщина женщине… Ведь он намного старше тебя… Чтобы тебе понравиться тебе, влюбить тебя в него, он даже памятник твоему мужу поставил… Так ты счастлива?..
– Счастлива, – тихо прошептала Вера.
– Всё у вас, не как у людей, а его дочь Мария несчастлива, Вер…
– А ты хочешь быть счастливой, Маш?
– Хочу быть счастливой, хочу в рай, да грехи тяжкие не позволяют стать и быть счастливой… Я не говорю о рае, просто хочу хоть на миг жизни почувствовать себя, осознать, наконец-то, счастливой женщиной… У тебя любовь счастливая, а у меня… Ладно, замнём для ясности… Но так хочется изменений в жизни, судьбе, пусть даже через катастрофы вокруг, природные и прочие… Хочу увидеть, как кресты грохаются оземь или как они воссияют, всё и вся выдержав…
Мария появилась в доме отца неожиданно… Как когда-то неожиданно исчезла за границу после конкурса красоты московских и иногородних красавиц, ещё при живой матери, так и появилась, уже при одном отце, женившемся в её отсутствие на другой женщине… Расцеловались дочь с отцом, как ни в чём ни бывало, без лишних расспросов…
– Машу надо покормить, – сказала сразу после знакомства с Марией Вера. – Как раз к нашему традиционному обеденному борщу я пирожки испекла – с луком и мясом, на выбор – как подгадала…
– Прекрасно, не откажусь…. Какая у тебя хозяйственная супруга, отец… Повезло тебе, пап, а наша мама совсем не умела пироги и пирожки печь… А ты, пап, практически не изменился… Только поседел и ссутулился… Но тебе и седина, и даже лёгкая сутулость идут…
Действительно, высокий Фёдор Иванович после дефолта с резким ухудшением уровня жизни, похудел и ссутулился, только голову старался держать, по-прежнему, высоко и прямо, хотя раньше имел странную учительскую привычку склонять с высоты своего роста в сторону собеседника, как бы уважительно прислушиваясь к его словам. Но после дня падения крестов с куполов Новодевичьего и скорого убийства Рохлина и дефолта вдобавок, резко изменил привычку «прислушиваться», склоняя голову набок, слушал и ходил с прямой высокой головой, мол, нечего и незачем заискивать перед смутными и мутными временами. Переезд в его дом второй, безмерно любимой жены Веры только укрепил его привычки держать голову гордо и прямо, высоко и независимо от любых новых обстоятельств.
Хозяйственная и опытная в бытовых делах Вера отказалась выполнять роль «домашней жены, переехав к московскому мужу на Пироговку, быстро устроилась в университетскую клинику меда, благо, что медсестёр в московских клиниках всегда был явный недобор, в отличие от докторов, профессоров-медиков.
– Как хочешь, что ты считаешь нужным делать, то и делай, – сказал Фёдор Иванович, – вольному воля, спасённому рай…
– Хочешь, я буду тебе приносить обеды в школу, – спросила она нежным беззащитным голосом, – ты же пашешь на две ставки, утром выходишь, поздним вечером усталым приходишь из школы… Это меня ничуть не затруднит, всё рядом, моя больница, твоя школа…
– Это лишнее, милая… Не утруждай себя излишними хлопотами… Ты ведь тоже работаешь на несколько ставок… Это же отнимает силы…
– Не беспокойся обо мне, сил мне на всё хватит, береги себя сам…
Вера понравилась Марии, а Мария – Вере. Ведь это же было здорово: не видя дочку, Вера уже была уверена, что та её понравится только потому, что отец о ней сказал как-то, предупреждённый по международному телефону, что в
