Развернуться на скорости (СИ) - Николаева Елена

— Мама, где сажать клематис?

— Возле колодца, Викуль. Дядя Боря арку обещал смастерить.

— А Янка где? Мне нужна её помощь, — со стороны сада доносится раздосадованный голос сестры.

— С мальчишками к пруду ускакала рыбу ловить, стрекоза малая, — произносит с улыбкой мама. — Сказала на час.

— Ты её разбаловала. Я не могу всю работу по дому тянуть одна. У меня экзамены на носу. Ох… Лиса малая…

Зажимаю в кулаке находку и лечу к ним. Думаю, сестре понравится подарок. Дядя Боря просверлит дырочку и можно сделать кулон. Осталось только почистить серебро…

— Вика! Мам! Смотрите, что я нашла!

— Янусь, у тебя совесть есть? — с облегчением выдыхает она, отставляя в сторону тяпку. — Забор не крашен, а ты рыбачишь.

— Ага. Держи, Викуль. Монетка на счастье. Старинная. Серебряная. Из неё кулон красивый получится.

Сестра берёт её в руку, подносит вверх и с интересом рассматривает с разных сторон, прокручивая в солнечных бликах.

— Ян… Очень красивая. Но нельзя монетки подбирать. К слезам это, родная…

— Вика, ты чего? Веришь в разную чушь? Она редкая. Не хочешь, я себе оставлю.

— К слезам это… Яна… К слезам… — звучит грустными нотками и растворяется в голове отдалённым эхо вместе с образом Виктории.

— Вика? — вздрагиваю, будто от разряда тока. Распахиваю веки. Вокруг белая мгла и специфичный запах лекарств щекочет ноздри. Не понимаю, где я. Пару раз закрываю плотно веки, моргаю, осматриваясь по сторонам. Замечаю застывший силуэт у окна. — Где моя сестра?

— В реанимации. Врачи борются за её жизнь, — звучит сдавленно, но слишком знакомо.

Сосредоточиваю взгляд на высоком мужчине. Евгений..?

— Что Вы здесь делаете? — резко сажусь на больничной кровати, в недоумении пялясь на причину моих бед. Он сегодня решил окончательно меня добить, преследуя?

— Вопросы сейчас лишние, Яна, — подходит ко мне и садится на край матраца, поправляя белый халат, наброшенный на широкие плечи. — Я здесь, чтобы помочь.

Его взгляд полон соболезнования, но мне оно ни к чему, ведь если бы не он, ничего этого бы не произошло.

— Всё из-за Вас! — не сдерживаю эмоции и с горечью выплескиваю крик. Срываю с себя простынь, швыряя в сторону. — У неё началась истерика из-за Вас! Убирайтесь прочь! Уходите! Это Ваша вина!

Хочу соскочить с кровати, но он реагирует быстрее. Сильные руки хватают за предплечья и рвут на себя моё тело, впечатывают в грудь, заключают в объятия.

— Тише, Яна, тише. Ты нужна ребёнку. Возьми себя в руки, — хрипло шепчет у виска, обжигая кожу головы дыханием. Пытаюсь вырваться, но не хватает сил. От безысходности начинаю скулить, как побитая собака.

— Тим… У него температура… Мне нужно к Тиму, домой, — рыдаю в его пиджак, тихонько подвывая и всхлипывая.

— С ним всё в порядке. Он с няней. Всё хорошо, Яна… — глубокий голос пробирается под кожу, глубже, до самого сердца, заставляет его сжиматься болезненными рывками.

Мужчина обнимает ладонью затылок, прижимая лицом к своей шее. Становится горячо и дурно. В висках пульсирует ненависть к нему, вынуждая протестовать.

— Откуда Вы знаете?! Отпустите меня! — очередная попытка отстраниться не приносит успеха.

— От охранника. Детский педиатр только что от них уехал. У мальчика ОРЗ. Тебе сейчас нужно беречь себя. Истерика усугубит ситуацию. Яна, позволь мне помочь.

— Мне нужно к Тиму… — настаиваю.

— Я отвезу к нему чуточку позже, — его пальцы проникают в гущу моих волос и начинают массировать голову, окончательно разрушая причёску, запутывая мои мысли ещё больше. — Дождёмся окончания операции. За Тимом есть кому присмотреть. Поспи немного.

— Не могу, — обречённо шепчу, прикрывая глаза. Слёзы снова обжигают лицо. — Я не верю, что они разбились. Это какой-то страшный сон.

— Тише, тише, Яна… Всё будет хорошо. Держись, девочка. Уверен, ты сильная. Справишься, — выдыхает в ухо, убаюкивая.

— О чем Вы с ней говорили, Женя? Я хочу знать правду…

— Иногда её лучше не знать, — отстранённо произносит Евгений, сжимая и разжимая волосы на затылке, отчего кровь приливает к корням и начинает немного жечь кожу головы, отвлекая меня от дум. — Мы с Викой старые знакомые. Когда-то пытались построить отношения, но так и не смогли. Видимо, не судьба.

— Вы встречались? — спрашиваю, не совсем понимая, хочу ли я знать ответ на этот вопрос.

— Яна, тебе сейчас нужно поспать, хотя бы немного. Поговорим об этом позже, если захочешь.

— Я волнуюсь за мальчика. Он не оставался надолго один с чужими людьми. Скоро утро?

Поднимаю на мужчину заплаканные глаза. Евгений убирает руку с головы и смотрит на циферблат.

— Почти рассвет, — голос его звучит хрипло и уставши.

— Почему врачи так долго молчат? Разве операция ещё не закончилась?

Резкий скрип двери заставляет встрепенуться и повернуть голову.

— Соколова? Яна? — ворвавшаяся в палату медсестра после короткой заминки начинает тараторить: — Пойдёмте со мной в реанимацию. Сестра очнулась, вас зовёт.

— Как она? — отталкиваю разжавшего объятия мужчину и быстро спрыгиваю с больничной койки, наступая больным местом на туфлю. Прошипев от резанувшей ступню боли, обуваюсь. — Она будет жить? — с надеждой задаю вопрос, ощущая озноб по всему телу. Сердце в груди пропускает удары, и я оборачиваюсь в поисках поддержки, не в силах справиться с волнением.

— Врачи не дают никаких гарантий. Организм слишком ослаблен. Вам нужно её увидеть.

— Я пойду с тобой, — твёрдо заявляет Евгений, подхватывая меня под локоть.

Стены медленно начинают кружится. Почувствовав крепкую хватку мужской руки, удерживаюсь на ногах.

— Вам туда нельзя. Подождёте девушку у входа в отделение реанимации. Пойдёмте.

Проходит целая вечность, прежде, чем мы пересекаем нескончаемый коридор. Мрачные стены, освещённые тусклым светом в некоторых местах, наводят ещё больше страха и холода. Пропитанные людскими стонами, тошнотворным запахом медикаментов, отдают дыханием смерти.

Я перестаю дышать, как только глаза упираются в главную дверь.

— Ждите здесь, — медсестра останавливает Евгения, пропуская меня вперёд.

Ещё один короткий коридор прохожу на ватных ногах.

— Нам сюда.

Реанимационная палата встречает нехорошим предчувствием и душераздирающим писком медицинского оборудования, которое озвучивает сердечный ритм Вики. Прислушиваясь к сигналам, начинаю волноваться ещё больше. Кажется, механизм разбалансировался и её сердечко уже не так хорошо работает…

Подхожу к кровати, не чувствуя пальцев рук. Они занемели, сжимаясь в кулачки. Её родной образ, недавно такой красивый, становится неузнаваемым, расплывается на глазах. Бледное лицо изуродованое шрамами и ссадинами, покрытое синяками, ранит до глубины души. Губа порезана стеклом…

— Вика… — едва себя слышу, склоняясь над ней. — Родная моя, как же так… Зачем..? — беру её руку в свои, целую пальчики, не в силах проглотить удушающий ком. Жду, когда они дрогнут, сожмут мои ладони. Но ничего этого не происходит. Лежит без признаков жизни, как кукла, только оборудование позволяет понять, что жива…

Интонация сигналов меняется, заполняя мою голову нестерпимой пульсирующей болью. Череп вот-вот разорвёт.

— Любимая моя, сестрёнка. Прости… — шепчу я, заходясь немым плачем. Нельзя громко рыдать. Не позволят врачи, выпроводят за дверь. Отнимут её у меня…

— Лучше бы я одна поехала домой. Ты не должна была… Не должна… Тимочка тебя ждёт. Ему мама нужна. Лисичка моя, ты обязана жить… Слышишь? Очнись, Вика. Очнись, родная…

— Т…и…м… — едва уловимо звучит её голос. Скорее шёпот.

Вздрагиваю, проникнувшись надеждой, перевожу на её лицо растерянный взгляд. Она не смотрит на меня, веки дрожат, не поднимаясь. Пальцы, как крылья бабочки, касаются моих.

— Вика, — прислоняюсь губами к её влажному виску. Кожа пылает жаром. Отстраняюсь, испуганно оглядывая её с головы до ног.

— Ж…е…н… я… — сглатывает тяжко, облизывая губы, и продолжает шептать по слогам: — Н-не… ви… ни…