Тристания - Марианна Куртто
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Добравшись до плато, мы уселись на смотровой площадке, откуда открывался вид на море. Обвели восхищенными взглядами острова с белыми птичьими стаями, затем достали бутерброды и налили в эмалированные кружки слабого чая. Неторопливо перевели взгляды на поселок, задумались над его официальным названием — Эдинбург семи морей, которым никто никогда не пользовался, и стали рассуждать, при чем тут семь морей, ведь все моря рано или поздно стекаются в один большой бассейн. «А все морские рыбы живут в одном большом доме», — добавила Лиз и повернулась лицом ко мне.
Мне нравилось это лицо. На первый взгляд оно казалось невыразительным, но со временем я научился читать по нему все чувства Лиз. Губа чуть подпрыгивает наверх: волнение. Веки подрагивают, хотя глаза остаются неподвижными: растерянность.
В те минуты ее глаза двигались, точно мятущиеся лучи темного света. Да-да, именно темного света, потому что Лиз была сложным человеком, похожим на шкатулку с двойным дном. Дни рядом с нею совсем не напоминали гладкую кожуру яблока.
Когда мы доели, я стряхнул хлебные крошки с рубашки и опустился на колени на траву.
После венчания мы вышли на церковный двор, и Лиз бросила через плечо букет невесты, который описал идеальную дугу. Под эту дугу попало море и кусочек ясного синего неба: четко очерченное, досягаемое счастье. Мне показалось, что я могу взять в руки море, небо и птиц, рисующих линии в вышине. Но интересовали меня не птицы и не море, а только она — женщина, которая умела молчать не так, как другие.
Букет поймала девочка-подросток с густой шевелюрой. Следующей невестой буду я! — воскликнула она, а я хмыкнул: ну, какая из нее невеста? Совсем еще ребенок, худая, как дерево, ободранное штормовым ветром.
Лиз обернулась, сложила ладони и издала возглас, в котором слышались одновременно радость и досада. Затем подошла к девочке, приподняла ее и покружила. Когда Лиз остановилась, я ощутил запах, исходящий от девочки, сладкий и в то же время немного затхлый: так мог пахнуть мох, пропитанный печалью. В день свадьбы этот запах был словно из другого мира, но в то же время он являлся частью девочки, как пальцы на руках или ногах.
— Конечно же ты будешь следующей! — улыбнулась Лиз. — Ведь у тебя такое чудесное платье, — добавила она и поставила девочку на землю, точно охапку дров.
Платье сшила жена пастора, энергичная миссис Бёрроу, которая как раз подбежала к нам с фотоаппаратом. Установила треногу, попросила оставаться на местах и — щелк, сфотографировала двух невест, держащихся за руки.
Когда их руки разжались, девочка повернулась ко мне.
Спустя несколько недель после свадьбы Лиз стала недомогать. С трудом просыпаясь по утрам, она тотчас склонялась над тазом, который стоял возле кровати, и ее тошнило. Я выносил таз и выливал его в яму на заднем дворе, споласкивал и приносил обратно. Затем шел на кухню завтракать.
Лиз ничего не ела. Она дни напролет лежала в кровати и поднималась, только когда на это хватало сил.
Поначалу я старался подбадривать ее. Прикладывал ладонь к влажному лбу, гладил безжизненные растрепанные волосы, но проку от моей заботы не было никакого, так что вскоре я устал от собственной беспомощности и лица Лиз, такого бледного и безучастного.
Я начал отдаляться от жены.
Начал винить ребенка, который стер улыбку с губ Лиз: ребенка, которому вздумалось появиться на свет так скоро, хотя пристройка к дому еще не готова, стекла в оконных рамах вихляются, а солома на крыше лежит кое-как. Почему это создание торопится в наш мир?
Я относился к будущему ребенку так, словно тот уже был разумным существом.
Как-то раз, когда Лиз было получше и она присела у огня с вязаньем, я сказал, что сбегаю к Полу и Элиде. Выйдя за дверь, я направился прямо к старухе Хендерсон.
— Ларс, какая неожиданная честь, — произнесла старуха, открывая дверь.
— Спасибо на добром слове. Позволите войти?
— Входи, пожалуйста.
Я нагнул голову в дверном проеме, который в доме Хендерсон был еще ниже, чем в других, и вошел.
— Лиз плохо себя чувствует, — приступил я к делу. — Все время. Мне кажется, она не справится.
— Не справится с чем?
— Ну… С этим. С ожиданием. Слишком уж тяжело оно ей дается. И ей так долго не становится лучше.
— Иногда так бывает. Что женщина недомогает дольше. Но Лиз сильная, она непременно выдержит.
— Ох, не знаю. Я… Не могли бы мы… нет ли какого-нибудь… способа.
Взгляд старухи Хендерсон почернел.
— Замолчи сейчас же, Ларс. Слышать не хочу таких разговоров. Прекрати даже думать об этом.
— Но Лиз…
— Лиз справится. И ты тоже попытайся, — процедила старуха и стукнула морщинистыми руками по двери.
Было трудно поверить, что эти руки привели в мир множество младенцев, в том числе меня, желающего погубить нерожденное дитя.
Я снова надел шапку, нагнул голову и вышел за порог. О своем визите сюда я никому не рассказывал.
Подошло время родов, но ребенок почему-то перестал торопиться в мир с той же силой, что прежде. Ну еще бы, — злился я, — теперь ты медлишь. Лиз нервничала, ходила кругами по двору, пытаясь донести до ребенка, что ему пора появиться на свет. А я втайне думал, что в этом промедлении есть и своя польза: если в благочестивых головах островитян раньше могли блуждать какие-то сомнения на наш счет, то сейчас любой сможет легко вычислить, что ребенка зачали сразу после венчального звона колоколов.
Когда роды начались, они оказались легче, чем долгие месяцы ожидания: ребенок словно бы решил наконец смилостивиться над матерью, чьи внутренности он так безжалостно растянул.
Было за полдень, осенняя морось падала на шею. Я сколачивал во дворе новые оконные рамы, и тут на пороге появилась Лиз и закричала: «Скорее!» Сперва я решил, что она увидела в море корабль, и тотчас взглянул на море, но серый горизонт пустовал. Только тогда я понял: Лиз хочет сказать, что наш ребенок решил оставить свое насиженное кроваво-мягкое пристанище и перебраться в незнакомый мир.
Я побежал к дому Хендерсон, изо всех сил пытаясь забыть повод, который привел меня сюда в предыдущий раз.
Повитуха собралась мгновенно: просто поразительно, какими бодрыми могли быть ее старые ноги.
Придя к нам, она принялась распоряжаться, точно властный полководец. Велела мне поставить длинную кухонную скамью наискосок, а жене сказала опереться об эту скамью. Она просила Лиз дышать и расслабляться, и Лиз дышала и пыталась
