Армянская трагедия. Дневник врача (декабрь 1988 г. – январь 1989 г.) - Михаил Кириллов

Пообедали в столовой, в которой питались весь этот месяц прикомандированные к больнице. Сейчас из них остались единицы. Повариха, как и положено, добродушная полная русская женщина. У нее шестеро детей, все они регулярно приходят в столовую питаться…

Гинекологическое отделение, закрытое под хирургию, еще не открыто. Кстати, имелись десятки случаев, когда СДР возникал на фоне беременности разных сроков. Это сочетание, как правило, было неблагоприятным для ее сохранения.

В конце дня зашли с доктором Кочаровцом в баклабораторию. Женщины весьма радушно угостили чаем. В больнице холодно, и чай пить не перестают весь день. Разговоры, разговоры. Одна из них – беженка из Баку. Клянут мусульман. А когда я рассказал им историю с хирургом из Ленинакана, которому угрожали расправой, мне было немедленно заявлено: «Это не армяне!» Это было настолько невероятно, что я даже улыбнулся, вспомнив чеховское «этого не может быть потому, что этого не может быть никогда». Невозможно допустить мысль о благородном азербайджанце и подонках – его преследователях. Это взрывает всю их идею собственной исключительности.

Лучше бы я промолчал, так разворошил я угли в этой топке. Припомнился рассказ о том, как зарубежные инженеры, рассматривая обрушившиеся плиты в Ленинакане, обнаружили, что металлические стержни в них были сварены лишь на 30 %, то есть 2–3 из 8, такой преступно халтурной была работа строителей домов. Точно такого же качества оказалось наше интернациональное воспитание. Начисто утрачен классовый подход к оценке социальных явлений, особенно в Закавказье. Неспособность к нему результат многолетней профанации обучения общественным наукам.

Определенную успокоительную роль здесь играет армянская церковь. Особенно неразумные всплески экстремизма гасит их всегда печальный старик Вазген II. К сожалению, этот источник мудрости слаб. Жаль, что мне не довелось побывать в Эчмиадзине – резиденции главы церкви. Очевидно, непопулярен аппаратный слой армянской компартии, не владеющий ситуацией. Бездарно ее идеологическое подразделение. Вакуум жадно заполняется национализмом, практически не встречая сопротивления. Но ведь сколько ни повторяй заклинание: «Армения! Армения!» – народ счастливее жить не будет.

12.01. Предпоследний день моей командировки. В штаб стекаются сравнительно спокойные сводки о заболеваемости и травматизме из медицинских подразделений, находящихся в зоне. Пострадавшие в госпитале сконцентрированы в отдельных палатах. Их всего 27 из бывших 220. Активной работы нет, идет подготовка к их переводу в другие стационары города, на протезирование, в пансионаты. Среди них есть и такие, у которых никого не осталось, нет родни, некуда ехать.

Кто-то из наших рассказал, что в одной из больниц города лежит девушка, 18 лет, русская, с ампутацией бедра. Уже месяц лежит в травматологическом отделении одна среди армянок. Родных нет. Денег нет, передачи носить некому. Умоляет забрать ее отсюда в любую больницу в Россию. Чем ей помочь? Посоветовали обратиться в МЗ СССР.

Вспоминая рязанских запасников в шинелях не по росту в аэропорту Звартнотц, ростовских шоферов, гревшихся в палатке Спитакского госпиталя, ленинградских, московских, саратовских врачей и сестер, бросивших свои клиники и больницы, чтобы снять остроту армянской боли, и слыша о заброшенности этой девчушки, невольно думаешь:, а если с тобой, Россия, случится беда, кто тебе поможет?

Начмед госпиталя толстый армянин-полковник до сих пор окружен посетителями-армянами. Ходатаи «отпускников».

Входят, выходят, чего-то просят, по-моему, добиваются своего. Правда, говорят, он хорошо работал в трудные дни. Нужно сказать, что многие здешние вольнонаемные врачи работали беззаветно в то время.

Доктор Айваз Арзуманян, подполковник медицинской службы запаса, начальник кабинета функциональной диагностики госпиталя. Скромнейший человек. О себе – ни слова. У него тоже кто-то погиб в те дни в зоне. Охотно ходит со мной на обходы, старается, чтобы мне здесь было удобнее. Разговорились как-то и об армянской литературе. Мы ведь в России совсем не знаем великих армянских поэтов…

…Смеркается. Над старым очагом

Дымок струится, как душистый ладан.

Беседуют родные чинно, ладом,

И я дремлю, и сказки спят кругом.

И, кроме света этого огня

В пустынном мире горя и отравы, —

Ни женщины желанной и ни славы,

Ни золота – не надо для меня.

Это Аветик Исаакян, говорит он. И я думаю: «Действительно, что еще человеку может быть надо, если вокруг его очага тепло и покой». Сейчас трудные времена: покоя нет и тепло из очага уходит. Эта его тревога мне понятна. Говорим мы и о проблемах национальных и интернациональных, о моих аблюдениях и разочарованиях. Он соглашается, хотя и не считает это непреодолимым. Это меня радует, так как обычно, говоря о классовой, социальной подоплеке национальной вражды, о богатых и бедных и очень бедных армянах, о необходимости схватить за руку мафию, о невозможности решить проблемы народа только через достижение национальных целей, наталкиваешься буквально на стену сопротивления. После 2–3 фаз относительного согласия («Да, армяне разные, жуликов ловить вам, сверху виднее» и т. д.) тотчас же следует соскальзывание на национальные мотивы («Почему Алиев свободно живет?» Примеры козней азербайджанцев в Москве, преувеличение размеров террора, явное преувеличение интеллектуальности армянского народа и пр.). Когда не даешь им возможности муссировать только национальную тему и возвращаешь к теме социальной, возникает раздражение и неприязнь. А что плохого, что я люблю армян не вообще, а бедных, тружеников, Аветика Исаакяна люблю, а богатых – как всех мироедов – ненавижу. Я коммунист, иначе не умею.

Эта поездка убедила меня, что армянская и азербайджанская болезнь – одна болезнь. Контрреволюция подпольных миллионеров, использующая средства демократии и гласности в своих целях; использующая наши просчеты в экономической и межнациональной области и применяющая нападение как лучший способ защиты. Полагаю, что нужно говорить об этом открыто, не ожидая ответа и согласия. Нужно сеять в людях семена классового анализа ситуации, иначе все покрывается пеленой на самом деле не существующего национального единства.

Доктор Айваз соглашается со мной, но говорит, что среди тех, кто подчеркивает национальный элемент анализа ситуации, тоже немало честных и чистых людей. Прошу его дать мне список армянских поэтов, без знакомства с творчеством которых нельзя судить об Армении. Приеду домой, прочту. Тут же называет имена: Чаренц, Туманян, Исаакян, Ованес Шираз, Геворг Эмин, Сильва Капутикян, Арамаис Саакян, Ваган Терян, Абовян. И чтобы я не забыл, пишет эти имена мне на листочке. Он – со мной.(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});