Газета Завтра 194 (33 1997) - Газета Завтра
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что вы, сам Эфраим Севела далек от подобных мыслей, как можно! Он воздвиг алтарь чистой любви Дорофея и Клавдии, кучера и подавальщицы. А это мысли его основных персонажей, Зуева, Астахова и Лунина. Каких еще откровений вы хотели от партийно-советских функционеров, бывших офицеров-фронтовиков, плоть от плоти и кровь от крови ужасного русского шовинизма? Кто-то из них соблазнял и насиловал балерину Зейнаб, жену “туземного министра культуры”, кто-то оккупировал свободолюбивую Прибалтику, кто-то уничтожал мирных бандеровцев на Западной Украине. Их же налеты, засады, проломленные черепа и перерезанные глотки советских солдат упоминаются в тексте с таким же равнодушием, как если бы речь шла о сенокосе, картошке и стрижке овец. Правда, автор и не восторгается бандеровцами, зато литовские “лесные братья” в его интерпретации вовсе не фашистские пособники, а гордые повстанцы, умелые и упрямые воины, которых легче убить, чем поставить на колени. Правда, стоит тому же литовцу встать на сторону новой власти, как он окажется тупым и неотесанным мужланом, жену которого отдадут на потеху русским оккупантам, а самого для смеха назначат руководить искусством. То же и немцы. Они ведь “тоже люди”, и по отношению к ним русские вели себя нехорошо: взрывали санитарные поезда, убивали пленных, выколачивали нужные показания одним словом, варвары и негодяи. Так что немец на советской стороне, даже будучи аристократом по происхождению, неминуемо становится предателем, негодяем, подонком и убийцей, ничем не отличаясь от русского, с которым рад “упиться до чертиков”. Вообще, “все наше социалистическое общество грязный свинарник, а новый человек ничтожество и слизняк”, угроза для западного мира и цивилизации в целом.
Исход же Второй мировой войны, по Севеле, решили вовсе не героизм и воинское умение советских солдат на фронте, не самоотверженный труд наших людей в тылу, а поставки техники и продовольствия из Америки. “Портками” и “яичным порошком”, “студебеккерами” и “свиной тушенкой”, оказывается, купили американцы победу в войне. Ко всему заграничному автор вообще относится с удивительной теплотой. Особенно удались ему образы западных проституток: уж те и пунктуальны, и чисты, и сердечны, и благодарны… А русские все, как есть, рабы с куриными мозгами и подлой нравственностью, всегда готовые продать душу свою ради выживания. Негр у него вступается за проститутку, с которой провел несколько приятных часов, а вот русский из-за карьерных соображений бросает невесту на произвол судьбы, отдает ее “в потные липкие руки дружинников”. Севела заглядывает в русскую душу глазами своих номенклатурных персонажей и приходит к аксиоматическому выводу: “Пусто там… и водкой разит”. Не было ни у кого из русских ни родителей, ни детства, ни юношеских идеалов ничего. Но самые мерзкие характеристики достаются в романе русским женщинам. Они жадны и глупы, вульгарны и продажны. За деньги можно затащить к себе в постель хоть приму-балерину, хоть доктора медицинских наук, хоть студентку театрального института. Об этом у Севелы рассказывает кипчак-казах, который вспоминает ну, совсем недавние времена татаро-монгольского владычества, когда наши жены, сестры и дочери якобы радостно ложились под нукеров, а те “накачали им азиатской крови во все щели”. А потом то же проделали с русскими женщинами кавказские джигиты. Но это проблемы тела и души. А как же не коснуться русской духовности. О Церкви вопрос не идет, зато литературы русской ее великий мастер Эфраим Севела не стесняется: Лев Толстой тягомотен и многословен Достоевский блаженный идиот Шолохов алкоголик и плагиатор весь соцреализм вообще плод партийной инструкции, а “восстанавливать подлинную живую картину нашей эпохи будут по анекдотам”.
Совсем иначе относится автор к евреям. В отношении женщин здесь соблюдается фигура умолчания. Зато мужчины-евреи все равны как на подбор: чудотворцы и классные специалисты, вызывающие зависть у русских недоумков редких талантов люди, способные за год в совершенстве овладеть немецким языком и получить высшее образование, толковые и работящие, делающие дело и за себя, и за угнетающих их бесталанных русских начальников, гиганты секса (“с одной до обеда, с другой после”). Они так хороши, а Советская Россия так плоха, что конфликты возникают сами собой. Одного еврея у Севелы выживают с работы, другой бежит за границу, третий кончает жизнь самоубийством. Вечная скорбь, бредущая в неизвестность тщедушная фигурка, грусть, робость, мольба…
Но страницей раньше автор с гордостью вспоминал, что именно евреи устанавливали Советскую власть, что первый руководитель советского государства был внуком еврея, что евреи, получается, победили в гражданской войне… Кого? Последние пятьдесят лет, если верить Севеле, нет у евреев другого врага, кроме русских. Почему? Такого отношения к титульной нации не позволял себе ни один еврейский писатель ни в Старом, ни в Новом Свете. Конечно, в нынешнем Уголовном Кодексе РФ существует статья 282, которая гласит, что “действия, направленные на… унижение национального достоинства, а равно пропаганда исключительности, превосходства либо неполноценности граждан по признакам их… национальной принадлежности, если эти действия совершены публично или с использованием средств массовой информации, наказывается…” Но, понятно, законы РФ писаны для русских, а вовсе не для мастера художественного слова, который свои сокровенные мысли (и желания) может вложить в героя с любой придуманной биографией и любым условным происхождением. Посему, если будут применять положения этой статьи, то уж скорее ко мне, грешному, чем к писателю Севеле. Зато кое-что из Библии будет, наверное, к месту вспомнить: “Неужели думаешь ты, человек, что избежишь суда Божия, осуждая делающих такие дела и (сам) делая то же? Или пренебрегаешь богатство благости, кротости и долготерпения Божия, не разумея, что благость Божия ведет тебя к покаянию? Но по упорству твоему и нераскаянному сердцу ты сам себе собираешь гнев на день гнева и откровения праведного суда от Бога, который воздаст каждому по делам его” (Рим., 2, 36). И еще из Лермонтова: “Но есть, есть Божий суд…”
Ю.ФЕДОСЕЕВ
РЕНАТА, ИДИТЕ В МОНАСТЫРЬ!
В. Горич
Для журналиста всегда есть соблазн наиболее броскую, если не скандальную, статью сделать “гвоздем” газетной полосы, снабдив ее вызывающим заголовком. И это вполне правомерно, когда речь идет, скажем, о культуре, науке и т.д., и т.п. Но когда дело касается тем христианских, то нелишне вспомнить, что борьба с соблазном для православного — главное на его пути к цели христианской жизни: “стяжанию Духа Святого”, как учит (именно учит, а не “учил”, ибо восхваляя Господа во святых Его, мы всегда помним, что Господь — “не есть Бог мертвых, но Бог живых” — Мф. 22-33) великий святой Серафим Саровский.
Не уверен, что “исследователь религиозного сознания” Рената Гальцева, будучи православной, могла сама озаглавить свой опус “УЧИТЕЛИ УНЫНИЯ” (“НГ-Религии” от 29.05.97) и обвинить таким образом авторов богословской антологии “Современное обновленчество — протестантизм “восточного обряда” в проповеди смертного греха. Есть точка зрения (и не безосновательная), что во многих церковных нестроениях последнего времени — немалая “заслуга” пришедших ко Христу православствующих интеллигентов, не желающих осознать, что славить Господа можно только на пути “смирения, целомудрия и послушания”, а также — “терпения, великодушия и кротости” (из молитв Иоанна Златоуста к вечернему правилу).
Чем иным, как не “грехом любоначалия, змеи сокрытой сей” (Пушкин), можно объяснить постоянные нападки на православное священство, деление его на правых и левых, что вот уже столько лет звучат в их среде?
Жажда видеть расколы в разногласиях, которые всегда были, есть и будут — следствие завышенных представлений о своей собственной значительности.
Когда читаешь Гальцеву, не перестаешь удивляться, как может православный христианин не знать, что в Церкви есть два начала: икуменическое (более снисходительное) и аккривистическое (более суровое). А стало быть, и священники: одни в силу особенностей своего характера по преимуществу более мягкие, другие — более строгие. И внес эти начала в Церковь ее Глава, который мог и миловать казалось бы безнадежных блудниц и мытарей, и изгонять бичом торгующих из Храма. Не видеть, что икуменизм (не спутать со столь сладким для Гальцевой словечком “экуменизм”) был по преимуществу присущ Церкви 80-х-начала 90-х годов, когда, покончив по милости Господней с диктатурой атеизма, Россия вновь обратилась ко Христу, как и не замечать, что сейчас необходимо начало по преимуществу более строгое — и делать отсюда вывод, что наши “церковники-клерикалы” заменили культ Христа культом Церкви — по меньшей мере легкомысленно.