Полет над пропастью - Эльмира Нетесова

— Ну, гляди ж, холера сракатая! Запросишь меня телку покрыть! Ни в жисть не уломаешь даже за ведро самогонки! Сама к быку потащишься вместе с телкой! Он вас обоих…

— Скажи, разве он мужик опосля того!

— Кто? — спросила Варя.

— Ну, пастух, Леха! Я про него зудела!

— Мужчин беречь надо. И любить! — сказала Варвара.

— Ты че? Иль не похмелилась с утра? Кого беречь? Леху, что ли? Да его, жеребца колхозного, во все закорки каталкой жалеть надо, пока через уши не обсерится. Он же, хряк поганый, говорят, к телкам лезет в ферме. Баб ему мало свиноте. Он же как выпьет, кобель борзой, даже к старухам лезет!

— Зачем?

— Понятное дело, под юбки! Ему деды наши пригрозили намедни яйцы отстрелить! Чтоб прыть погасла.

— Жалко, — вздохнула Варя.

— Кого? — вылупилась соседка.

— Яйцы жалко. Цыплят не будет.

— Ты че, Варька? Мужики цыплят не выводят. Иль в городе все позабыла на хрен! Я про Леху лопочу. Погоди, он тебя еще не видел. Как встретит, приставать начнет и под юбку полезет. Он же чумовой. Ему что телка иль баба, одинаково.

— А мне зачем он?

— Ну как? Все ж мужик!

— Да идите вы вместе с ними! Какой мужик? У меня Витя есть! Свой! Самый родной! — заплакала Варька.

— Успокойся, подруга. Труп не семечко. Коль в землю лег, не прорастет. Не дано того покойным.

— Брешешь! Витек каждую ночь приходит и все жалеет меня! Гладит, на руках носит и любит. Он со мной всюду!

— Ну, то ваше счастье! А я своего не вижу и не хочу вспоминать! Вместо радостей аборты, вместо подарков пиздюли.

— Это уже плохо. Надо такого к порядку! Чтоб свои сопли на других не вешал.

— Да я ему знаешь, как вламывала! Он у меня двери жопой открывал и враз вылетал во двор. Через рога кувыркался!

— Рога? Ни разу таких не видела!

— Да ты что? В нашей деревне почти все мужики рогатые!

— Почему?

— Бабы им рога ставят. Одна с соседом, другая с кумом, иная с председателем, а третья со всеми подряд. Кто от кого родил, не знают и не помнят. И ты смотри на жизнь веселее! Сдох мужик, завтра другой будет. Лишь бы у тебя меж ног не пересохло. Не убивайся по мужику! Хотя бы ради здоровья хахаля заведи себе! Поверь, что враз дышать будет легче! И огород вскопает, и сена заготовит, и дров напасет, и ночью зажмет.

— А у тебя есть этот хахаль?

— И не один! — похвалилась соседка.

— Все рогатые?

— А че их праздновать, корявых гадов? Пока Сенька сеном занят, я со Степкой кувыркаюсь. У меня застоя нет! Зато и нынче, ношусь, как кобыла ломовая и ни одна хвороба не берет. Я вон пузырь самогону дерябну с вечера, а ночью с хахалями все сеновалы обваляю. Утром выхожу во двор как огурчик и целый день пашу что проклятая. И ничего, жива! А поначалу, как и ты, на сопли изошла. Не мужика, детву и себя жаль было. Но быстро все дошло, как жить надо. И… наладила! На то мы бабы, одним словом: плутовки! А что в том плохого?

— Жить? Для чего?

— Для детей и самой себя! Уразумела? — не отставала соседка.

— Для детей? А мы им нужны?

— Мамка! Ну, как можешь? Кто я без тебя? — подошла к Варе Анжела.

— Девочка моя! Сиротина горькая!

— Покуда ты живая, дочка не сирота! Это точно. И не звени пустое. Дитя от мамки начало берет. Ее теплом греется! Ты ее жизнь. С тобой она до старости. И не дурей, слышь? Бери себя в кулаки и начинай заново. Ништо не потеряно. Ты баба, как и другие. Не хуже лучших, не последняя и не первая вдова. Нас много и всякий день прибавляемся в числе. Бывает, иные спиваются, другие вовсе падают в грязь.

Но настоящие бабы все выдерживают. А почему? Кто сказал, что мы слабый пол? Да это вовсе не мы, а потому что над нами потолок слабый, не защищает пол. А в своей никчемности нас винит! Верно бренчу?

— Верно, Галка! — вспомнила Варя имя соседки.

— Во! Это уже по-нашенски! Вы тут не суетитесь, я все подмогну! Принесу сала, картохи, огурцов, капусты, молока и сметаны, понятное дело, пузырь прихвачу. И дышите серед нас радостно. Пусть пропадет горе! Мы станем жить назло ему.

Она вышла из дому, позвав за собой Анжелку. И вскоре на столе появилось все: холодец и винегрет, тушеная картошка и жареная рыба, пельмени и сметана, творог и капуста, домашний хлеб и помидоры. А посередине вспотевшая бутылка самогона.

— Маме нельзя пить! Она больна…

— Цыть-цыпленок! Твоя мамка наших кровей. Мы сами знаем, чем выбить с грудей тоску-кручину. С первого стакана взвоет, а на третьем запоет. Все вдовые через это прошли. И не тебе учить! — налила в стаканы, подала Варе:

— Пей, подруга!

— А что это?

— Первач! Знамо дело, я говна не принесу! Да ты не нюхай! То уж опосля, когда пузырь осушим, пустую понюхаем. А теперь пей! — наколола на вилку огурец, дала Варе, та поднесла стакан к губам, у Анжелки глаза округлились. От страха или удивленья перехватило дыхание. Она никогда не видела, чтобы мать пила что-то крепкое да еще стаканом. Тут же она пила давясь и морщась, но осилила до дна и, поставив стакан, спросила:

— Из свеклы?

— Хрен там из свеклы! Из зерна! Как же ты так от свойского отвыкла, что уже и определить не можешь! Эх- х, Варя! Знать, правду базарят, что в городе народ портится быстро, как молоко на солнце.

— Галка! А помнишь как шпановали? А как ходили за грибами и малиной? — спросила Варя.

— Все помню, иначе не пришла б! Ты давай лопай! Вон холодец, винегрет бери! — накладывала в тарелку матери всего.

— Слушай! А как же там мой Витя, один, ему холодно и скучно.

— Да хватит о нем, про дочку и про себя вспомни. Витька твой уже далеко. Ничем не поможет вам. Он умер, а нам всем жить надо! Так сам Бог велит, потому, помянем усопших и выпьем за живых…

— Тетя Галя, мамке нельзя.

— Тихо, стрекоза! Не считай за дуру, мне лучше знать! Сколько таких как она я заново жить заставила! Не дала влезть с ушами в депресняк. И нынче все мои бабы живые и здоровые! Куролесят с деревенскими жеребцами, аж дым коромыслом стоит. И твоя мамка одыбается, — глянула на Варьку, у той слезы реками текли по лицу.

— Господи! Ну за что дал долю поганую? Почему не заберешь? Сколько мне еще мучиться? — началась истерика. Анжелка кинулась к сумке с лекарствами.

— Не мешай ей теперь! Пусть выплачет горе до самого дна. Зачем оставлять внутрях? Твои таблетки только вред дадут. Не мешай ей, так надо очистить душу от боли. Она тебе лишь спасибо скажет.

Анжелка дрожала от страха, все порывалась подойти к матери, но Галина не пустила.

— Сиди тихо, не мешай.

А через десяток минут напомнила:

— Варь! Давай наших мужиков помянем. Нехай их Бог простит и примет в царствие свое…

Варвара молча придвинула стакан, Анжелка замерла. Она боялась одернуть мать при соседке, какая подавила всех.