Флаг на грот-мачте - Николай Блинов

– Старый барабанщик, старый барабанщик, старый барабанщик крепко спал.

Он проснулся, перевернулся, барабанить снова стал.

Казалось, что это говорит не солдат, а выговаривает сам барабан.

Все ребята захотели стать барабанщиками и горнистами. Договорились о дне занятий.

Со склада получили топоры и лопатки в брезентовых чехлах, несколько солдатских котелков и фляжек, а самое глазное, настоящие походные палатки.

На обратном пути, у самого клуба, ребята столкнулись с Тодиком. Он стоял на углу с каким-то верзилой и, увидев ребят, быстро юркнул за угол дома. Тодька исчез с того дня, когда «бобры» хотели потопить катер, и ни разу не появлялся в пионерском клубе.

– Ну и шут с ним! – сказал Ленька, когда ребята гадали, куда он подевался. – Небось мамочка не отпустила. Ах, Тодик, не промочи ножки!

И вот сейчас, увидев его испуганный, жалкий взгляд, Никита передал свою ношу Петьке и бросился за угол.

– Тодька, – закричал Никита. – Подожди, дело есть!

Тодик остановился. Верзила дернул его за руку, подтолкнул в спину, и они скрылись в дыре забора.

Когда Никита подбежал и заглянул между досок, за забором уже никого не было.

– Ну что, догнал? – спросил Ленька, когда Никита вернулся.

– Нет, удрал.

– Ладно. Нечего нам из-за него переживать, – успокаивал Никиту Ленька. – Он вообще чуждый элемент. У него отец инженер, а мать буржуйских деточек музыке обучает. Не наша прослойка.

– Сам ты прослойка! – сказал Никита. – Мне кажется, он чего-то боится. Кто этот длинный, что с ним был?

– Его Оглоблей кличут. Он раньше бойскаутом был, а потом куда-то смылся. Тоже не наш.

– Слушай, – сказал Никита, – по-твоему рассуждать, так я ведь тоже чуждый. У меня отец в редакции работает, а мать гимназию окончила. Тоже уроки давала.

Ленька задумался.

– Во-первых, твой отец красным командиром был, а сейчас он партийный.

– А во-вторых? – спросил Никита.

– Во-вторых, и ты был чуждый. А теперь перевоспитался вроде. Ты был несознательный люмпен-пролетарий, а теперь стал сознательным борцом за дело рабочего класса.

Он подумал и добавил честно:

– Ну, может, еще и не совсем сознательным. Но ничего, мы тебя и дальше перевоспитывать будем.

– Это кто же меня перевоспитывает? – обиделся Никита. – Ты, что ли? – Но тут он вспомнил историю с ящиками и замолчал.

Когда пришли в клуб и сложили на пол снаряжение, Никита сказал:

– Может, Тодьку как раз и надо перевоспитывать, а?

– Не знаю, – сказал Ленька. – Может, и надо, да как?

Смотреть походное снаряжение сбежался весь отряд. Галдеж поднялся как на базаре. Всем хотелось потрогать шанцевые лопатки и топоры.

– Отставить! – сказал Володя. – Нужно научиться быстро и по всем правилам разбивать палатки. Сроку дается неделя. Через неделю проверим, чье звено быстрее. Идет?

– Идет!

Каждое звено получило по палатке. Их начали разворачивать и тут же, во дворе, осматривали стойки и оттяжки.

– Эй, Никита, – позвал Карпа, выбегая из клуба. – Секретный разговор.

Никита подошел к нему.

– Я сейчас из окна трех «бобров» видел, – зашептал Карпа. – Прохаживаются мимо клуба. Один на забор полез посмотреть. Шпионят…

– Ну и пусть, – сказал Никита. – Нечего нам скрывать. Может, они в пионеры хотят, да не решаются.

– Ну нет! Хотели бы – через забор бы не подсматривали.

– А может, боятся?

– Чего? Проверим. – Карпа заглянул в щелку забора и убежал.

Через несколько минут во двор ввели пленника. Им оказался Леська Бакин. Он с любопытством оглядывался по сторонам.

– Остальные сбежали, – сказал Карпа.

– Шпионишь, Поросенок? – строго спросил Никита.

– Не, – ответил Леська. – Костя посмотреть послал.

– Смотри! – сказал Карпа.

Поросенок повертел головой и уставился на подошедших малышей Галинку и Сережку.

– У вас и «волчат» принимают? А Костя говорил, что маленьких не берут.

– Вступить хочешь?

Леська замотал головой.

– Мне нельзя. Мне тогда знаешь что от Кости будет! – Он нагнул голову и тяпнул себе ладонью по шее.

– Боишься Кости?

Поросенок доверчиво улыбнулся Никите:

– Боюсь, – сказал он простодушно.

– Слыхали? – спросил Карпа, когда Поросенок ушел. – Костя старается. Ему еще мало.

Никите и самому очень хотелось встретиться с Костей, чтобы поквитаться с ним за все. Но времени не хватало.

К концу дня во дворе поставили одну палатку. Никита осмотрел работу своего звена, отпустил ребят и вышел на улицу.

На углу Поморской его окликнули. Он оглянулся и увидел Эрну.

– Ну, как живешь? – спросила она, не глядя на него. – Говорят, ты теперь патрульный.

– Звеньевой, – сказал Никита. – Звеньевой, а не патрульный. Живу хорошо. Весело. В лагерь собираемся. Слушай, Эрна, идем к нам. У нас уже есть звено девочек имени Розы Люксембург. Идем!

Эрна только покачала головой.

– А наши «ласточки» больше не собираются. Распался патруль. И Глеб Степанович не показывается. Павлик с ребятами, говорят, на квартире собираются.

– Ну, так идем. Тебе понравится, Эрна. – Никита тронул ее за руку.

Эрна снова покачала головой.

– Нет, – сказала она. – Это невозможно. Проводи меня, пожалуйста.

Они медленно пошли по проспекту, и Никите захотелось, чтобы проспект был подлиннее.

– Знаешь что? – сказал Никита. – Пойдем со мной в клуб «Молодая гвардия». Мы с комсомольцами там живое кино показываем. Идем!

– Мама не пустит, – сказала она немного погодя.

– А ты потихоньку. Ничего с твоей мамой не случится. Ведь ты пойдешь, а не мама. Я к тебе пришел, когда ты позвала.

Эрна усмехнулась.

– Ну и что из этого вышло?

– А ты попробуй, – сказал Никита.

Эрна подумала немного и тряхнула головой.

– Хорошо. Приду. Жди меня на углу Соборной. – Она толкнула калитку и ушла не оглядываясь.

Никита заторопился и припустился бегом. Ему нужно было успеть в яхт-клуб, где среди клубных лодок и яхт пришвартован был пионерский катер «Будь готов!». Там сегодня его команда под руководством Маняши Уткиной заканчивала ремонт такелажа.

Никита выскочил на набережную и побежал вдоль реки. На вышке яхт-клуба полоскались сигналы хорошей погоды. Команду свою он увидел издалека. На дощатом причале был раскинут треугольный кливер, Маняша и Фрол заканчивали крепление фала к острому углу парусины. На ровной ее поверхности выделялась аккуратная свежая заплата.

Маняша подняла голову, увидела Никиту и сказала обиженно:

– Опаздываешь, капитан. Обещал с нами вместе, а мы тебя два часа ждем…

– Да мы уже заканчиваем, – сказал Фрол.

Никита смутился, не мог же он объяснить им, что задержался из-за встречи с Эрной. Он спрыгнул с причала на катер и включился в работу. Мимо на большой скорости протарахтела моторная лодка с высоко задранным носом. Она подняла широкую волну, и мачты яхт у причала вразнобой закачались. На корме у руля сидел дядька в кожаной куртке. Лодка лихо развернулась, пустив по воде пенистую дугу, сбавила ход и остановилась напротив вышки.

– Поторопись! – крикнул рулевой и махнул рукой.

Из-под навеса для такелажа по настилу причала протопали трое в черных бушлатах. Они торопливо прыгнули в лодку. Моторка тут же рванулась вперед, быстро набирая ход, и помчалась вверх по реке.

Когда она проходила мимо катера, один из пассажиров глянул на сверкающие буквы названия, скользнул взглядом по Никите и его команде и поспешно отвернулся.

Никита узнал Гленарвана. Он хотел крикнуть: «Глеб Степанович, это же я!» Даже поднял руку. Но Гленарван так больше и не посмотрел в его сторону.

Глава 16

Когда Никита пришел домой, отец сидел у стола и что-то писал.

– Ну, как дела пионерские? – спросил он, пододвигая Никите хлеб и кружку с чаем.

– Палатки получили, – сказал Никита. – В лагерь собираемся. Володя говорит…

– Володя у вас замечательный парень. – Отец поднялся из-за стола, подошел к окну, за которым город погружался в тишину прозрачной белой ночи. – Вообще, тебе повезло. Хорошо тебя принял этот город. И люди вокруг тебя хорошие. Ты, брат, это цени.

– Я ценю, – сказал Никита. – Еще как ценю-то!

Отец уселся на подоконник и задумчиво посмотрел на сына.

– Меня, брат, здесь встречали не так…

Никита быстро составил кружки, убрал со стола и подсел к отцу. Николай Демьянович положил ему на плечо тяжелую руку.

– Нас взяли на станции Плесецкой. Прямо с полатей взяли, где мы валялись в тифозной горячке. Было нас четверо, я фамилий не помню. Знаю только, что один был моряк из Архангельска, а двое других курсанты из петроградского училища. Нас, больных тифом, при отступлении укрыли мужики из соседней деревни, а выдал белогвардейцам, занявшим станцию, поп-расстрига. Как нас забрали, как везли в промерзших вагонах вместе с другими пленными, почти не помню. Зато хорошо помню, как нас вывели на лед.