Голос вечности - Алла Конова

Я говорила о себе. Из нас четверых у меня самый большой земной жизненный опыт.

Детство. И возникло телеизображение. Беленькая хатка-мазанка на пригорке. Подсолнухи вдоль огорода. Мой старший брат Колька гонит утят. Мама стоит в дверях, спрятав руки под передвик. Кусты полыни у дороги. Девочка с длинными косами бегает там. А понимают ли они, эти существа, что это я?

Саша рядом со мной. Его горячая рука легла на мою руку, крепко сжала. Он тоже вспомнил свое детство, свои подсолнухи.

А Павел, наверно, только и думает: как все происходит? Как это образы моего прошлого мгновенно превращаются в изображение?

Но нет! Он взволнован... Земля ведь тоже его!

Первое недоумение у тех бесстрастных существ, что заполнили равнину, вызвало появление моего сына.

А на экране все было точно так, как навсегда врезалось в памяти. Акушерка в низко надвинутой на лоб шапочке протягивает голенького младенца... И вот его уже увеличенное изображение: сморщенный, беспомощный и одна щека полнее другой...

Потом Ангола... Я говорила очень громко, пытаясь задушить их молчаливый, колышущийся протест. Говорила не о себе, а о тех, кто когда-то работал рядом со мной. О самопожертвовании. О высшей человечности... А они только качали своими огоньками!

Сначала я подумала, что они не понимают... Но экран точно отображал мои мысли. Я замолчала.... Понимали, но... не принимали... Не принимали этой отдачи себя во имя других, не знали, что в этом может быть радость. И мне стыдно стало за свою горячность. А ведь я хотела говорить о сыне!.. О том, как он в двадцать лет пошел па верную гибель, чтобы спасти других... Я не стала об этом рассказывать.

Земля звала... Далекая, неуловимая пылинка в просторах бесконечности, - она тянула к себе.

И особенно эта тоска по Родине усилилась, когда для нас стала реальной возможность возвращения.

А Павел торопился наладить связь. Только бы передать людям уже известное, сказать: мы не погибли! Мы еще есть!

И как знать! Может быть, люди сегодняшней земли владеют пространством и временем настолько, что без особых затруднений могут посетить Джолию. Не для нас... Если мы останемся здесь, нас тогда уже не будет. За время их пути к Джолии пройдут сотни наших лет...

Время выигрывает только тот, кто мчится почти со скоростью света... А для того, кто остается на планетах, оно такое же, как и на Земле. Но отрадной стала сама мысль: после нас человек все-таки ступит на эту каменистую землю.

Наши "хозяева" дали понять, что за пределами системы Анлореса связь с Землей можно будет установить. Началась перестройка нашего космоплана.

На корабле были умные приспособления для этого - наша "малая автоматика". И опять мы с благодарностью вспомнили людей, которые снаряжали нас в путь.

Павел, Сурен и Саша сняли обшивку, разобрали реактор, двигатель. Пока готовили корабль к возвращению, я пыталась в какой-то мере исследовать Джолию.

Помню. Гигантский купол Анлореса встает из-за степи. В это время он настолько густо окрашен, что кажется: кровавый туман заполнил все вокруг. Неясно вырисовывается тонкая сигара космоплана, рядом - котел реактора, черный, громоздкий.

Саша всегда просыпался раньше всех и провожал меня.

Помню его в этом красном сумраке. Он высоко поднял руку над головой, приветствуя меня...

Однажды днем резкие сигналы тревоги забарабанили в моем приемнике.

- Немедленно возвращайтесь!

- Немедленно возвращайтесь!

Тяжело бежать под палящим солнцем. И путь мне казался бесконечным. Но особенно страшно стало, когда я издали увидела черные, развороченные обломки того, что было когда-то реактором, сердцем нашего корабля.

Меня никто не встречал. Поднялась по сходням... Дверь в салон распахнута. Сурен и Павел согнулись. над диваном... Увидев меня, расступились. Саша лежал неподвижно. Провела рукой по его лбу... Холодный пот...

- Очень сильное облучение, - шепнул Павел.

Саша дышал еле-еле... Чуть-чуть хватал воздух посиневшим ртом. Анализ крови показал неизбежность...

Это было страшно: с ясным сознанием умирал человек, всего несколько часов тому назад полный сил и энергии.

Он разговаривал... улыбался, пытался даже шутить... Но все знали: он обречен. И это знал он сам.

Павел не отходил от друга. А Саша все время шептал:

- Не надо... Не подходи... Не подходи ко мне близко... Может быть, это вредно...

После полуночи позвал нас всех.

- Помогите мне выйти из этой кабины...

- Тебе нельзя так много двигаться.

- Мне теперь уже все можно...

Саша говорил очень тихо и очень спокойно, повернув ко мне бледное, худое лицо.

- Я не хочу, чтобы это наступило здесь, в тесной комнате.

Мы вынесли его в темную ночь Джолии.

Сквозь сплошные тучи не просвечивает ни единая искорка. Только над самым нашим жилищем нависло облако-корабль наших хозяев. Тускло светятся красные точки. Но сегодня они не спускаются, как будто тоже насторожены и тоже ждут чего-то.

Саша тяжело дыплит. Я вижу бледные очертания его остренького поднятого подбородка. Он все время смотрит на меня. Глубокий не то тягостный, не то облегчающий вздох вырывается из его груди.

- Я верю! Вы увидите Землю! - Его помутневший взгляд впился в мое лицо. - У вас глаза Лены, в них вся боль и вся радость Земли...

Больше он не сказал ни слова...

Милый, родной Саша! В тебе было столько жизней и энергии! Я всегда ждала от тебя чего-то неожиданного и сверхбольшого. А оказывается, сама твоя жизнь подвиг...

Мы похоронили его по земному обычаю в твердый, каменистый грунт Джолии...

День стоял яркий, багрово-солнечный. И на легком ветру чуть-чуть шевелились его волосы...

"Мудрые теии" пришли через два дня. Они в какой-то мере сочувствовали нам, но больше, кажется, беспокоились...

Они пытались объяснить нашу ошибку, которая привела к взрыву. Но, убедившись, что Павел ничего не понимает, взялись за работу сами.

И тогда мы увидели, что такое "камни". Повинуясь приказу "мудрых теней", три "камня" преобразились и внешне и, видимо, внутренне: исчезло губительное излучение, восемь щупалец, как у спрута, вытянулись из яйцеобразного тела. Они всасывались этими щупальцами в обшивку космоплана и оставались недвижимыми весь день. С заходом солнца - отпадали и лежали рядом, такие же, какими мы их увидели впервые, гладкие и тяжелые. А утром оживали, щупальца опять тянулись к космоплану. Корпус постепенно заволакивался чем-то облакообразным, как корабль "мудрых теней", эта оболочка пульсировала, иногда вспыхивая редкими искрами.

Мне хочется тронуть ее рукой. Каким будет это прикосновение: скользкий холод, обжигающий удар тока или что-то мерзкое, затягивающее в себя. Это очень страшно - коснуться неведомого.