Психология литературного творчества - Михаил Арнаудов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бодлер, который перевёл на французский язык сочинения Э. По и произведение Т. де Куинси [1177], излагает в своём этюде «Искусственный рай» ряд чужих наблюдений и свидетельств, которые должны показать возможность создания «искусственного рая», устраняющего страдания, дающего счастье и подталкивающего воображение. При помощи гашиша достигается особое опьянение, заполненное детской радостью, галлюцинацией, безличием и наслаждением. Зрение обостряется и направляется в бесконечное, слух улавливает неземные звуки, сочетаемые с красками; поэтические сны овладевают духом, чувство времени и пространства теряется, и жизнь многих проходит, как в каком-то фантастическом романе. Однако мораль вконец убивается; физическая изнурённость и расстроенная воля являются результатом этого святотатственного желания изменить действительность и насильственно захватить царство доброго и прекрасного. Бодлер видел однажды Бальзака, расспрашивающего с живым интересом о переживаниях тех, кто принимает гашиш. Но Бальзак отказывается принимать дьявольское средство, чтобы не потерять своё достоинство, отказавшись от господства над своей волей, — он, теоретик воли[1178].
Едва ли можно поверить, что пьянство Эдгара По, снижающее моральную ценность личности и наносящее вред её счастью, не является по своей природе помехой вообще его творчеству, как хотят убедить нас некоторые. Бодлер, защищая По, подчёркивает, как пьянство ведёт к определённым сериям фантазии, даже к цепи особых мыслей, которые могли бы быть и художественно воспроизведены, но для этого надо создать опять состояние, естественную среду, из которой они возникают. «Я верю, — заключает он, — что пьянство По является мнемоническим средством, методом работы, методом энергичным и убийственным, но пригодным для его страстной натуры». Привыкший пить, По не может устоять перед желанием «найти снова чудесные или страшные видения» [1179]. И так он идёт к творческим настроениям по наиболее опасному пути. Следовательно, не возводя в нечто нормальное случай с несчастным поэтом, так как он в другой связи осуждает быстрое и искусственное возбуждение у некоторых поэтов и не считает «оргию сестрой вдохновения» [1180], Бодлер всё же полагает, что можно переходить от церебральных возбуждений к поэтическому вдохновению и создавать при отравленном сознании. В разрез с этим Т. Готье, как сообщают братья Гонкур, описывает в очерке «Клуб любителей гашиша» попытки некоторых своих друзей вызвать у себя искусственные галлюцинации при помощи давамеска, покупаемого в гостинице «Пимодан». Он говорит: «После десятка опытов мы навсегда отказались от этого опьяняющего снадобья, не потому, что оно причинило бы нам физический вред, но потому, что истинному писателю нужны только его естественные грёзы и он не любит, чтобы его мысль попадала под влияние какого бы то ни было возбудителя». И он цитирует слова Бодлера: «Тот, кто станет прибегать к яду, чтобы мыслить, не сможет мыслить без яда. Представляете ли вы себе ужасную судьбу человека, парализованное воображение которого не в состоянии было бы функционировать без помощи гашиша или опия? Но человек не настолько лишён честных средств для достижения неба, чтобы быть в необходимости призывать аптеку или колдовство»[1181]. В соответствии с этим мнением и Леон Додэ, врач по профессии и хорошо знакомый с различными способами отравления гашишем, алкоголем, опиумом и т.д., считал, что «Эдгар По велик, вопреки алкоголю, Куинси — человек тонкий и глубокий, вопреки опиуму, и Жерар де Нерваль также вопреки алкоголю написал «Дочерей огня». То, что искусственные возбуждения действительно вызывают период «умственной и лирической эйфории» верно, но верно и то, что вскоре после этого наступает период депрессии, потом снова появляется необходимость в гашише или алкоголе, которые, однако, уже не действуют, оставляя место только страданиям, притуплению или страху»[1182].
Большинство поэтов согласны с тем, что творческая деятельность не может быть вызвана искусственно и меньше всего средствами, которые туманят или стесняют сознание, пробуждая чисто физическую энергию. Если наркоз даёт свободный выход инстинктам и нервной силе, он одновременно является естественным врагом всякой серьёзной концентрации, он, как правило, устраняет все ясные и постоянные видения или более широкий ход мысли. Если исключить редкие случаи, когда по навыку, многочисленными опытами достигается самовнушение о вводе продуктивных настроений при помощи внешних возбуждений, то мы должны считать, что последние по самой своей природе противоречат плодотворной и разумной художественной мысли. Не только в отдельных случаях, но и как правило творчество есть состояние «равновесия и здоровья» [1183]. Вообще можно сказать, что потребление кофе или вина даже в слабых дозах означает изгнание вдохновения. Творческие натуры должны быть абсолютными хозяевами самих себя, и всякое физиологическое возбуждение должно появляться как неизбежный результат предварительного движения воображения, а не как следствие холодного решения, которое произвольно использует то или иное внешнее средство. И если вообще необходимо возводить в норму обстоятельство органического расположения, то мы, скорее всего, можем сказать вместе с Гёте: «Умеренность и ясное небо являются Аполлоном и музами» [1184]. Где свобода духа находится под влиянием искусственно вызванных или естественно возникших аномалий здоровья или общего самочувствия, там, как правило, не появится та последовательная творческая мысль, которая только и приводит к зрелым поэтическим произведениям. И если иногда болезни или тонизирующие средства оказываются в известной степени благоприятными для духовной работы, там мы имеем или самовнушение, которое как чисто психический фактор может облегчить деятельность воображения, или введённое через посредство последовательных упражнений возбуждение физической энергии, которое в свою очередь частично допускает, а не устраняет совсем эту деятельность.
5. МЕТОДЫ СОЗДАНИЯ
Если теоретически мы отделяем концентрацию от исполнения и далее обе эти функции как развитие от первоначального замысла, на практике же это — процессы и состояния, переплетающиеся самым тесным образом, так что творчество может рассматриваться поистине как целостный процесс, как органическое образование. Последовательные моменты соединены здесь настолько прочно, что понятия «раньше» и «позже» служат только для приблизительного понимания духовной работы, а не для того, чтобы внести какую-то механичность в процесс зарождения и оформления. В зависимости от этого единства находятся и разнообразные личные методы создания. Переработка наблюдений и воспоминаний, воображение, эстетическая рефлексия, настроение — все эти факторы продуктивного состояния могут сочетаться и следовать друг за другом самым своеобразным способом у каждого художника; об общей схеме развития, о нормальной эволюции художественных идей мы имеем право говорить только в самом условном смысле, а именно постольку, поскольку действительно начало и конец не покрывают друг друга и поскольку переход от одного к другому неминуемо предполагает известное усилие, чтобы уловить и осмыслить части целого. Как изменится путь от исходной точки до готового произведения и какие формы примет фиксирование частей, остаётся делом индивидуального метода, сознательно усвоенного или же врождённого как естественный образ мышления.