Бисмарк: Биография - Джонатан Стейнберг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Спустя несколько дней Гольштейн в подробностях описал совещание Фили Эйленбургу. Кайзер открыл заседание заявлением о том, что антисоциалистический закон, безусловно, можно принять без параграфов об изгнании, добавив: «Прискорбно, если бы мне пришлось отметить начало своего правления кровью… Я не могу позволить и не позволю втянуть себя в такое неблаговидное дело». Бисмарк тогда провозгласил:
...
«В таких обстоятельствах у него не остается иного выбора, кроме как подать в отставку, поскольку он не согласен с взглядами его величества. Его заявление было кратким и не касалось аргументов кайзера. Затем император попросил высказаться каждого министра, и все заявили, что разделяют мнение канцлера . Кайзер тогда сдался… Он вел себя восхитительно сдержанно и правильно сделал, что не позволил канцлеру уйти. Он должен занять личную позицию, не обязательно тождественную желанию правителя. Кайзер, канцлер, министры, бундесрат, «картель», партии – все оказались в ужасном положении»58.
Люциус записал в дневнике: «Мы ушли с ощущением того, что разногласия так и остались неразрешенными, а между сюзереном и канцлером произошел непоправимый разрыв. Его величество заставил себя проявить дружественное расположение к канцлеру, но в душе он кипел. В любом случае он продемонстрировал немалое самообладание»59. На следующий день, как и ожидалось, антисоциалистический закон был отвергнут в рейхстаге большинством голосов – 169 к 99, и срок его действия истекал 30 сентября 1890 года; новый закон мог быть принят лишь на следующем рейхстаге после февральских выборов.
Бисмарка теперь серьезно обеспокоило свое положение, и он обратился за содействием к своим «врагам». 18 февраля 1890 года канцлер решил нанести визит Вальдерзе, которого не оказалось дома, и ему пришлось оставить визитную карточку. Вальдерзе безмерно удивился, записав в дневнике: «Канцлер захотел увидеть меня! Я не поверил своим ушам, когда узнал об этом. Годами он никого не посещал и теперь желает лицезреть и меня, и фельдмаршала (Мольтке. – Дж. С.). Он действительно слабеет»60. В это же время Бисмарк запросил аудиенцию у императрицы и получил отказ. Если он желает нанести визит, то это должен быть неформальный визит и, соответственно, с княгиней. Бисмарку пришлось согласиться. Виктория удивилась еще больше, чем Вальдерзе, написав матери на следующий день, 19 февраля:
...
«Князь Бисмарк с супругой вчера приходили ко мне. Он долго говорил на тему недавнего удачного хода Вильгельма! Потом он говорил о скорой отставке, о том, что ему трудно угнаться за переменами, происходящими столь быстро и поспешно и по совету людей, которые, по его мнению, совершенно некомпетентны для того, чтобы их давать. Должна признать, что он настроен решительно в данном случае, но я не думаю, что его отставка будет принята… Мне показалось, что князь Бисмарк выглядел необычно крепким, цветущим и готовым воспринимать все философически»61.
Баронесса Штокмар, в тот день исполнявшая обязанности фрейлины, сообщила «соседу» (кодовое имя Людвига Бамбергера) некоторые дополнительные сведения о разговоре. По всей видимости, императрица спрашивала, например, Бисмарка: не он ли составлял «февральские декреты» и редактировал их, чтобы они были менее «неприемлемыми»? Фрау фон Штокмар рассказала также:
...
«Бисмарк совершенно ясно дал понять, что намерен уйти. Вильгельм принимает советы от всех и каждого и не желает выслушивать его. Все это – тщеславие; он хочет войти в историю великим монархом… Бисмарк предвидит, что его будут игнорировать и отвергнут. Виктория спросила: «И что же делать?» Он сказал: “Когда ваше величество встретит меня в салоне, будьте столь великодушны и ответьте на мое приветствие…”»62
Тем временем в Германии состоялись выборы, и результаты оказались для национал-либералов столь же плачевными, как они и ожидали. Возможно, Бисмарк и надеялся на такой исход, рассчитывая на то, что тогда он станет незаменимым. Поэтому он, может быть, и отказывался убрать из закона против социалистов положение об изгнании. Активность избирателей упала до 71 процента и была ниже, чем на кризисных выборах 1887 года. Партии «картеля» потерпели сокрушительное поражение – потеряли 85 депутатских мест. Популярность социалистов, напротив, выросла: за них отдали свои голоса 19,7 процента избирателей (1,4 миллиона человек), и впервые их партия стала самой сильной по критерию поддержки электоратом63. Конституционное большинство в парламенте теперь составляли «враги» рейха: 106 депутатов партии Центра, 35 социалистов и 66 прогрессистов; они в общей сложности получили 207 из 397 депутатских мест и могли заблокировать и антисоциалистический закон, и реакционные военные законопроекты.
2 марта 1890 года Бисмарк потряс прусское государственное министерство новым дерзким замыслом. Он решил внести в рейхстаг проект другого антисоциалистического закона, гораздо более жесткого, чем тот, который был отвергнут пять недель назад рейхстагом, подпавшим под влияние «картеля». Социал-демократов надо лишить права участвовать в выборах и избираться в парламент и в случае необходимости высылать. После отказа принять такой закон последуют роспуск парламента и новые конфликтные выборы – сценарий явно напоминал события 1862 года, приведшие его к власти. Понятно, что и на этих выборах могут победить радикалы и социалисты, пока Бисмарк не отменил всеобщее избирательное право. Поскольку германская империя держалась на альянсе государей, а не государств, Бисмарк, судя по протоколу, заявил: «Князья… могут решить, если посчитают нужным, выйти из союзного договора. Это даст им возможность игнорировать рейхстаг, если результаты выборов будут по-прежнему неудовлетворительными»64. И здесь Бисмарк оставался верен себе. Важнее всего сохранить господство. Он скорее погубит рейхстаг, чем лишится власти.
5 марта Вильгельм II участвовал в ежегодном обеде провинциальных сословий Бранденбурга и произнес тост: «Я всегда сердечно рад тем, кто помогает мне, кем бы они ни были, но я сокрушу любого, кто выступает супротив меня»65. И кайзер, и Бисмарк начали прибегать к жесткой фразеологии и готовиться к экстремальным ситуациям. Гольштейн отмечал: «Склонность его высочества к обострению взаимоотношений – следствие раздражительности преклонного возраста. Прежде, несмотря на категоричность, он оставался государственным деятелем наивысшего уровня»66. Вальдерзе дал иное объяснение поведению Бисмарка. В его дневниках имелась примечательная запись, датированная 5 марта 1890 года и изъятая редактором:
