Вице-канцлер Третьего рейха. Воспоминания политического деятеля гитлеровской Германии. 1933-1947 - Франц фон Папен

В этот период турецкий президент, в свою очередь, известил меня о своей готовности выступить посредником в мирных переговорах, если германское правительство чувствует себя в состоянии предложить реальные и приемлемые условия. Было ясно, что восстановление мира входит в интересы самой же Турции. Германские армии находились в опасной близости от ее северных и западных границ, а вероятность получения активной помощи от Великобритании падала. Мне удалось бы заинтересовать Гитлера планом месье Инёню только при условии, что война с Англией вошла бы уже в решающую стадию. Мне ничего не было известно ни о плане «Барбаросса», ни о предполагаемом расширении боевых действий в Ливии. В любом случае, я не мог бы подступиться с этим предложением к Риббентропу, поскольку он официально запретил рассмотрение любых мирных инициатив. «До вас, мне кажется, не доходит тот факт, что мы уже выиграли войну», – сказал он мне в Берлине. Я ответил, что такой факт мне действительно неизвестен.

Мне пришлось тем не менее в течение нескольких недель работать с согласия Берлина над переводом турецко-германских отношений из положения, когда страны просто не находились в состоянии войны, к условиям истинного нейтралитета и добрососедства. Я предложил господам Сараджоглу и Менеменджиоглу заключить между двумя странами договор о дружбе, на что они были склонны дать согласие при условии, что этот договор не войдет в противоречие с их прочими обязательствами. Выдвижение такого условия турками было вполне естественно, но убедить в его приемлемости Риббентропа представлялось делом затруднительным. Он продолжал настаивать на невозможности подписать соглашение, в котором содержалось бы в любой форме упоминание обязательств Турции перед Великобританией. У него не вызывало никаких сомнений, что турки намерены, сохраняя верность своим союзникам, полностью информировать британского посла обо всех стадиях наших переговоров и что я их в этом поддерживаю. Когда примерно в середине июня Риббентроп в очередной раз отказался рассматривать любое соглашение, в котором бы имелось указание на турецкие обязательства в отношении кого-либо еще, я отправил телеграмму, в которой писал о необходимости для него привыкнуть к мысли, что турки – джентльмены, а джентльмены имеют привычку держать свое слово. Замечание попало в цель. Риббентроп снял свои возражения, и 18 июня мы смогли подписать документ, зафиксировавший следующие условия:

«В целях развития их отношений на основе взаимного доверия и дружбы Германский рейх и Турецкая республика, сохраняя за собой права в соответствии с уже существующими на настоящий момент обязательствами, договорились…

1) Германский рейх и Турецкая республика обязуются уважать территориальную целостность и нерушимость границ друг друга и не предпринимать никаких действий, направленных, прямо или косвенно, против другого партнера по этому соглашению.

2) Германский рейх и Турецкая республика обязуются обсуждать все вопросы, представляющие обоюдный интерес, в духе дружбы в целях достижения компромиссного соглашения.

3) Этот договор вступает в действие в день его подписания и сохраняет силу в течение десяти лет».

Объявление об этом соглашении вызвало всеобщее изумление, поскольку переговоры велись в условиях исключительной секретности, а британцы не предали гласности загодя полученную ими информацию. Мои турецкие друзья были в восторге от возобновления дружбы, имевшей такие глубокие корни.

Через шесть дней, ранним утром 22 июня, германские и румынские войска перешли русскую границу на широком фронте между Балтийским и Черным морями. В этот период я все больше ощущал нарастающую напряженность. Тем не менее, хотя до меня и раньше доходили известия о массированной концентрации германских войск на русской границе, я предполагал, что такие действия представляют собой форму политического давления, призванного побудить Россию к сохранению своей позиции благожелательного нейтралитета. Сам факт нападения удивил меня столь же сильно, как и все турецкое общество. Я был разбужен среди ночи экстренной телеграммой Риббентропа, приказывавшей мне известить турецкое правительство о причинах, вызвавших новую войну. Предположение моего британского коллеги о том, что я подписал соглашение с Турцией исключительно по причине неминуемо приближавшегося нападения, совершенно ложно. Подробная переписка с германским министерством по вопросу моих предварительных переговоров не содержит какого-либо упоминания о возможности войны с Россией.

Я застал месье Сараджоглу в сильнейшем возбуждении, что вполне объяснимо, если принять во внимание его постоянную озабоченность враждебным отношением России и возможностью совместной русско-германской операции против Дарданелл. Теперь этот груз был с него снят. «Ce n 'est pas une guerre, c 'est une croisade!»[179] – воскликнул он. Месье Менеменджиоглу, возглавлявший «мозговой трест» турецкого правительства, который никогда не скрывал от меня своего мнения о том, что Германия стала слишком сильна для сохранения баланса сил в Европе, разделял облегчение, испытываемое министром, но опасался, что успех в этой кампании может совершенно снять с тормозов германские амбиции.

Мы не питали никаких иллюзий относительно долговременных последствий принятого Гитлером решения. По собственной инициативе, без каких-либо инструкций от моего правительства, я изложил месье Сараджоглу свои соображения относительно того, что наступил подходящий момент обратиться к британскому послу с просьбой запросить свое правительство, не находит ли оно своевременным прекратить военные действия на Западном фронте и объединить усилия для борьбы с державой, чья политика предусматривает уничтожение западной цивилизации. Месье Сараджоглу постарался немедленно связаться с сэром Хью Натчбулл-Хаджессеном, но британский посол находился на борту своей яхты в Мраморном море и был недоступен. К моменту, когда они на следующий день встретились, мистер Черчилль уже выступил по радио с обещанием оказать помощь России, и сэр Хью сообщил месье Сараджоглу, что не видит для себя смысла выступать с подобной инициативой.

Ввиду обвинений в том, что в ходе подготовки Германией нападения на Россию для подписания договора о дружбе на Турцию оказывалось давление, я считаю себя обязанным процитировать несколько фраз из речи месье Сараджоглу, произнесенной им в Турецком национальном собрании 25 июня: «Этот договор является опорным столпом мира посреди бурь и разрушений, вызванных войной. Он выгоден и турецкому народу, и германскому народу, и всему остальному человечеству. Договор был представлен на суд зарубежного общественного мнения неделю назад, и я могу только засвидетельствовать, что он встретил всеобщее одобрение. Весь мир теперь связан мирными договорами и союзами с Турцией».