Эйзенхауэр. Солдат и Президент - СТИВЕН АМБРОЗ

Эйзенхауэр оказался в сложном положении. Он был за прекращение испытаний, но хотел добиться нечто большего, чем просто прекращение, — определенного прогресса в вопросе реального разоружения. Но он чувствовал, что не может доверять русским. 9 декабря он сказал прибывшей с визитом греческой королеве Фредерике, что не может быть "наивным и передать безопасность всего свободного мира в их [Советов] руки". Если Америка выйдет из НАТО и уступит свою лидирующую роль в вопросе ядерного оружия, то "нам не останется ничего другого, кроме как попытаться принять коммунистическую доктрину и жить с ней". Однако так "он не захочет жить, не захочет также, чтобы его дети и внуки были рабами московской власти, потому что в этом случае цена жизни стала бы непомерно высокой"*44.

12 января доктор Джордж Кистяковский, украинец по происхождению, химик, член Консультативного совета по науке при президенте, предупредил Эйзенхауэра, что русские, по его сведениям, имеют определенное количество МБР, находящихся в оперативной готовности. Эйзенхауэр предполагал, что это именно так и есть, но он все же сомневался, вряд ли этих ракет столько, а точность их попадания такова, что они причинят большой ущерб. "Он спросил, — свидетельствует Кистяковский, — могут ли Советы выпустить ракеты с ядерными зарядами на Америку и какая после этого сложится ситуация. Возможность их уничтожения все еще остается открытой. Он мысленно задал себе вопрос, допустим ли такой способ ведения войны; он допускал, что таким способом можно разрушить значительную часть промышленного потенциала страны, но ответный удар будет такой силы, что война потеряет смысл"*45.

В том далеком 1956 году большинство ученых, которые впоследствии стали членами Консультативного совета по науке при президенте, выступали против дальнейшего проведения испытаний, наиболее активным среди них был Киллиан. Весной 1958 года Киллиан и другие ученые вновь пришли к заключению, что запрещение испытаний принесет пользу Соединенным Штатам и что относительно небольшое количество контрольных постов (180) позволит обнаруживать все подземные взрывы, за исключением взрывов самой малой мощности. Это заключение было тем фундаментом, который лежал в основе согласия Эйзенхауэра на ведение переговоров в Женеве и на одностороннее приостановление испытаний.

Но как только ученые заняли официальные должности советников президента, некоторые из них, и прежде всего Киллиан и Кистяковский, начали сомневаться в правильности запрета на испытания. В конце декабря Консультативный совет по науке информировал Президента о том, что совет не в состоянии обнаружить подземные взрывы мощностью до двадцати килотонн, стало быть, потребуются тысячи контрольных постов на местах, обеспечивающих соблюдение условий всеобъемлющего запрета на проведение испытаний. Эйзенхауэр, по понятным причинам, пришел в ярость, так как знал: требование о многократном увеличении контрольных постов даст русским возможность утверждать, что их обманули, и так как терпеть не мог получать недостоверную информацию и — ещё хуже — - принимать решения и вечере такой информации.

Но он считал, что должен согласиться с мнением ученых. Поэтому 5 января 1959 года американская делегация на переговорах в Женеве, сообщив результаты последнего аналитического исследования, выдвинула требование об увеличении контрольных постов. Русские отказались даже обсуждать представленные данные, и переговоры вновь зашли в тупик. Эйзенхауэр поручил Киллиану образовать новый комитет (совет) с целью установить, каким образом можно обеспечить надежный контроль при меньшем количестве контрольных постов.

16 января Маккоун пришел к Президенту с просьбой дать разрешение Комиссии по атомной энергии на постройку нового реактора, с помощью которого можно увеличить производство атомных бомб в соответствии с требованием Министерства обороны. Эйзенхауэр взорвался, он считал, что не может быть никаких "требований до тех пор, пока нет его одобрения, кроме того, он не видел смысла в ускорении производства по сравнению с существующим темпом — почти две бомбы в день. Он заметил, что военные из министерства; ставят "себя в исключительное положение — они и так имеют все, чтобы уничтожить любую возможную цель в мире плюс еще троекратный резерв". Он сказал: "Схемы поражения целей просто фантастичны". Эйзенхауэр видел график проектируемого роста накоплений американского атомного вооружения до 1968 года, согласно которому количество атомных бомб может быть охарактеризовано только как "астрономическое". "Вскоре, — продолжал он, — мы начнем понимать, как нелепо поступали прежде, и вот тогда мы будем пытаться осуществить сокращение".

Эйзенхауэр закончил такими словами: "Мы слушаемся советов наших страхов" — и порекомендовал помнить, "что существует такая вещь, как здравый смысл"*46.

Однако найти здравый смысл было трудно. 18 февраля Эйзенхауэр встретился с Гордоном Греем. Во время их беседы, касавшейся широкого круга вопросов, Эйзенхауэр затронул проблему количества вооружений и предыдущие утверждения Объединенного комитета начальников штабов, что в случае поражения семидесяти целей внутри России Советам будет нанесен уничтожающий удар, от которого они не оправятся. Согласно новым планам количество целей исчислялось уже тысячами и подразумевало применение огромного количества атомных бомб, причем мощность каждой составляла несколько мегатонн. Объединенный комитет начальников штабов планировал использовать несколько тысяч бомб мощностью в среднем по 3,5 мегатонны в случае ведения войны всеми имеющимися силами. Эйзенхауэр "поинтересовался, каким будет эффект воздействия такого количества наземных ядерных взрывов на Северное полушарие... Он выразил обеспокоенность, что в таком случае от Северного полушария может ничего не остаться". Соединенные Штаты имеют арсенал около "пяти или семи тысяч атомных бомб или атомных зарядов". Эйзенхауэра интересовало, зачем требовать еще больше*47.

(Получить точные цифры американского ядерного арсенала оказалось наиболее трудной задачей при проведении исследовательской работы в связи с написанием этой книги. Цифровые данные сообщались Президенту всегда в устной форме главой Комиссии по атомной энергии. Насколько автор может судить, Эйзенхауэру достался по наследству арсенал, состоящий из 1,5 тысячи ядерных устройств мощностью от нескольких килотонн до нескольких десятков мегатонн. Если к 1959 году в арсенале насчитывалось 6 тысяч или около того атомных бомб, то это означает, что Комиссия по атомной энергии за шесть лет пребывания у власти Администрации Эйзенхауэра произвела 4,5 тысячи атомных бомб, или более двух бомб за один день.)