Record of Long yu Feng saga(DxD) - Роман Иванович Димитров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вот как? Усоги понимает. — Печально опустил голову Хёдо, то ли не расслышав ничего кроме упоминания своей фамилии после утверждения о важности личности виновника, то ли всерьёз сделав вид, что не расслышал. — Что же… Если для сохранения здоровья Мацуды-куна и Мотохамы-куна, вам важно чтобы Усоги был виновником, и получил за это наказание, тогда Усоги готов.
Недоумённая тишина. Сопровождаемая лишь тихим звуком расстёгиваемых пуговиц форменного пиджака Хёдо.
— …Что, прости? — Выразила общую мысль Мураяма, всё ещё не понимая, зачем и почему парень перед ней снимает пиджак.
— Подержи-ка. — Попросил у Мацуды его защитник, передавая тому снятый пиджак.
Секунда-другая на ослабление и снятие галстука и расстёгивание запонок манжет рубашки тоже прошли в тишине — видимо, кумир многих девушек этой школы решил, что вопрос не нуждается в ответе, ведь скоро и так всё станет ясно. Но затем Хёдо стал споро расстёгивать пуговицы, оголяя грудь, и тут ученицы уже не выдержали:
— Кья-я-я!❤ Хёдо-сан — эччи! — Поприкладывав ладошки к глазам (разумеется, с широко разомкнутыми пальцами в нужном месте, чтобы это не мешало продолжать смотреть сквозь «щели»), возбуждённо/радостно заголосили девушки.
Подобная реакция объясняется тем, что Хёдо был в своё время легко освобождён от занятий физкультурой в школе, так как молодой спортсмен и без этого достаточно тренировался, и имел личный график физических нагрузок. А кроме как на физкультуре, где бы ещё можно было увидеть хотя бы намёк на его обнажённое и желанное ученицами тело? Ответ: нигде. Поэтому данный «запретный плод» так и манил, ну или по крайней мере весьма интересовал в плане утоления любопытства большую часть учащихся академии Куо женского пола.
Аккуратно сложив рубашку, «переломив» её при этом в воздухе, Хёдо точно так же предоставил данный элемент одежды Мацуде, после чего обернулся к пожирающим его взглядами участницам клуба кендо, приподнял голову и развернул руки немного в стороны, полностью открывая свой живот и грудь для обозрения и возможных ударов синаями. Да так и застыл на долгий десяток секунд. А у вошедших в ступор девушек как-то резко пропало всё амурное настроение, стоило их сознаниям окончательно обработать сигналы от глаз, поступающие в мозги. В смысле, осознать, что ещё они видят кроме молодого и сексуального тела… точнее, что они видят на нём.
— Как… как же это? — Бледнея от осознания того, что это совершенно точно не обман зрения, начавшим подрагивать голосом спросила Катасэ.
Торс Хёдо оказался покрыт прерывистой, жиденькой сеткой тонких белых шрамов, чуть выделяющихся на умеренно загорелой коже. Прямые порезы, кривые рваные линии, обширные круглые и овальные точки, будто от протыкающих выпадов…
— У Усоги было… своеобразное детство. — Оценив произведённый эффект и направления взглядов, с ноткой печали ответил Хёдо на невысказанный, но так и повисший в воздухе вопрос. — …Однако не стоит сочувствовать Усоги. Ну же, бейте. Выместите на Усоги злость, и расходитесь. Усоги привычен к боли и переживёт её, ради друзей.
Синаи попадали на землю из обессилевших рук девушек, в глазах которых плескался ужас пополам с самораскаянием.
— …Простите нас! Мы не знали! — Тщетно пытаясь скрыть подступивший к горлу ком и к глазам слёзы, повинилась Мураяма.
Девушки, все как одна, сразу же поняли, стоило им хорошенько рассмотреть данные «украшения», что этот стоящий перед ними… поистине невероятный человек знает про боль от ударов мечом гораздо, гораздо больше них. И что стоило бы вместо своих кривляний понять это лишь по одному его вескому тону и столь серьёзному виду, изображённым для них ради предотвращения возможного несчастного случая. Его опыт был выстрадан, заработан в прямом смысле самой настоящей кровью, при каких бы обстоятельствах данные шрамы ни были им получены. А они, как последние дуры, только и знали, что «в шутку» хотеть отлупить двух парней, невзирая на, и полностью отбрасывая столь ценное предупреждение, основанное на вышеупомянутом горьком опыте, не ставя его ни во что. Реальность воспринятой вдруг ответственности действительно оказалась гораздо весомее, чем могло бы показаться на первый взгляд.
Нестерпимый стыд затопил сердца девушек, и никто из них не посмел поднять лица на раздавшиеся в оглушительной тишине шаги. Никто сейчас даже не отреагировал бы, если Хёдо подошёл и влепил бы Мураяме пощёчину «ради усвоения урока». Но, разумеется, он этого не сделал, иначе не был бы самим собой, Усоги Хёдо. Подошёл парень к неформальному лидеру членов клуба кендо лишь с одной единственной целью: положить ей ладонь на плечо, заставив тем самым приподнять на себя взгляд. После чего Усоги… доброжелательно улыбнулся.
— …Тренировочный меч превращается в глазах людей в настоящий, стоит ему пролить кровь. А настоящий — гораздо «тяжелее» вашего синая. Настолько же «тяжелее» и ответственность за орудование им на выбранном вами жизненном пути. Молодым, красивым девушкам вроде вас не нужна эта «тяжесть»… и ещё одно: не бойтесь шрамов и собственных ошибок. Не страх перед повторением неприятности, а лишь любовь когда-нибудь… спасёт мир. Так обещает Усоги Хёдо.
С последними словами, солнце неожиданно вышло из-за хмурой тучи, и двор школы осветило солнечными лучами… особенно заметно это было на примере Хёдо, которого выделило среди прочих особо сиятельным ореолом света из-за обнажённого по пояс тела. Сами небеса будто благословили в этот момент Усоги, добившегося чужого искреннего раскаяния, и засвидетельствовали его неожиданно «сильное» обещание, затронувшее струны душ каждого из присутствующих.
— …С-святой. — Запинаясь, во внезапно возникшем благом и возвышенном порыве, прошептал Мотохама, щурясь на слепящее превосходство лика ставшего в профиль к нему, своего спасителя. — Он — святой…
— Ками-сама… он был на полном серьёзе готов дать себя избить ради нас… его «друзей». Сам же расписал опасности, сам же и согласился. — Добавил также находящийся под впечатлением Мацуда.
Парни замолчали, глядя на то, как праведник с сердцем из чистейшего золота даёт последние наставления членам клуба кендо, отправляя их по своим делам. Когда последняя, Мураяма, ушла, Хёдо развернулся уже к ним двоим… и вопреки их подспудным ожиданием, лицо его было чисто, и не имело на себе ни намёка на злобу. И это стало последней каплей.
К этому моменту уже в открытую пускавшие скупые мужские тихие слёзы, Мацуда с Мотохамой недовольно опустили взгляды, и впервые всерьёз задумались о собственной ничтожности, по сравнению с такими людьми, как
