Посвящение в Мастера - Павел Парфин

Тогда, сидя в импровизированном домашнем театре, Ходасевич наблюдал позор этого человека, сейчас был виновником его... Нет, только не это! Ходасевич в страхе попятился от убитого или лежащего без сознания человека, когда одна деталь привлекла его внимание настолько, что он, поборов страх, вновь приблизился к кругу и склонился над ним. Вадька не в силах был объяснить себе одну вещь, так поразившую его: часть светлой глины, залитой кровью незнакомца, вдруг потемнела. Отломив комочек изменившейся в цвете глины, Ходасевич попытался размять его - глина стала значительно жестче. Прямо как та, из первого ящика... Кстати, когда я упал - я хорошо помню,- то обрызгал кровью тот ящик. Следовательно... Что из этого следует? - лихорадочно соображал Ходасевич.- Да пока ничего особенного. Ну, темнеет глина от попадания в нее крови, ну, менются ее свойства - что из этого?

Ходасевич все-таки сравнил глину из первого ящика и ту, что лежала на круге,- глины и в самом деле были очень похожи по цвету и жесткости. Но какой-то определенный вывод Вадька не спешил делать. В конце концов, никаких особых свойств он в темной глине так и не обнаружил.

*11*

Было четверть шестого вечера. Ходасевич посмотрел на время, уже когда выходил из странного дома. Удивительно, что, оказывается, у Вадьки были часы - в доме он совершенно о них позабыл. Выходя из сеней, Ходасевич не удержался и зацепил взглядом нацарапаную на стене духовную аксиому: Я есьм Путь и Истина и Жизнь. Кажется, только сейчас Вадька начинал понимать ее смысл - сейчас, когда покидал обитель языческих богов и место жертвоприношений. Путь от греха к греху - вот она, жизнь! - подумал Ходасевич.- Жизнь без греха - разве это жизнь? А истина, наверное, в раскаянии, а не в бескомпромиссном воздержании.

Такие умные мысли - вроде и не его, Ходасевича. Возле дома, среди крылатых мартовских сумерек, он увидел Катарину и беззлобно помахал ей. Девушка приветливо ответила ему, убирая в карман плаща сотовый телефон. Катарина подошла и сказала коротко: Сейчас подъедет такси.

В машине Ходасевич вспомнил об Эросе, вынул его из куртки и поднес близко к глазам. Таксист, глянув в зеркало, предупредительно включил в салоне свет. Ходасевич увидел, что глина, из которой вылеплен лук Эроса, темного цвета.

- Ты хотел меня о чем-то спросить?- вдруг громко сказала Катарина. От неожиданности Вадька вздрогнул, но нашелся что ответить:

- В твоей компании время всегда содержательней. Может, оно не такое динамичное, длится дольше, чем обычное время, то есть время без тебя. Иногда даже кажется, что время твое слишком затянуто. Что в нем много фетиша. Потом это ощущение проходит и остается соль.

- Соль? - недоуменно переспросила Катарина.

- Да, соль. А как же без нее?

В избе под вывеской Собака баска Вилли. Бар, как всегда, было сильно накурено, било в нос резким запахом потных надушенных тел. Ходасевич огляделся: новая, незнакомая ему тусовка с хмельной самозабвенностью играла в стриптиз с капустой. Неподалеку гораздо меньше народа метало цветные дротики в карту Сум, в очередной раз завоевывая кому-то город. Вадька всмотрелся: Тома среди возбужденных стрелков не было. А жаль. Я бы с удовольствием съездил ему по харе! Ходасевичу стало скучно. Он поискал взглядом Катарину - не видать нигде его неверной подружки! Покинула его, отправилась, видно, охмуривать новую жертву. Интересно, сколько у нее в запасе керамических Эросов?

Вдруг Ходасевич заметил Василия Ивановича. Старый чиновник, уронив голову в тарелку, кажется, с паштетом, полусидел-полулежал за стоящим в углу столиком. Сердце у Вадьки нехорошо закололо. Вообще-то, ему глубоко наплевать было на старого пердуна, но мало ли что... Ходасевич подошел ближе к столу - Сахно не подавал признаков жизни. Под стулом, на котором он сидел, расплывалась темная лужица. Вадька, тревожась, наклонился, взял безжизненную руку старика, но пульс искать не стал - из полуоткрытого рта Сахно в нос ударил смрад перегара. В тот же миг снизу раздался насмешливый женский голос: Вася в жопу пьян! Ходасевич заглянул под стол - сидя на корточках, там озорно писала Ника. Ходасевич плюнул в темную лужицу и, не оборачиваясь, выбежал из бара.

Быстро поймал такси - форд пяти-шестилетней давности.

- Конечно, всякое бывает, но чтобы женщина работала таксистом, такое я лишь однажды видел! - Ходасевич ни с того ни с сего завел с водителем разговор.

- Теперь не скоро увидишь,- глянув искоса на пассажира, ответил таксист.Я знаю лишь одну такую девчонку... Надо ж такому случиться,- водитель сокрушенно вздохнул,- сегодня ее угораздило втесаться в грузовик. Правда, тот хмырь сам виноват - грубо, сволочь, подрезал ее форд. А она привыкла к красивой езде...

Ходасевич больше не слышал таксиста. Он ясно вспомнил ту жизнелюбивую красивую женщину.

- ...Но ничего! Ты, я вижу, знаком с ней. Не боись! Девчонка хоть и ухоженная, но из отчаянных. Отделалась легкими повреждениями. Сейчас в ЦГБ лежит, там можешь ее спросить...

Ну слава Богу!- вздохнул Ходасевич, но сердце не отпускало. Вадька никак не мог избавиться от навязчивого внутреннего диалога с тем волосатым мужиком, которого он сегодня саданул о гончарный круг. Вадька уже мысленно орал ему, а тот как воды в рот набрал... Такси, виляя по извилистым барановским улочкам, подъезжало к странному дому.

Метрах в тридцати от него, за углом старенькой хаты Вадька заметил капот чьего-то задремавшего уазика, но не придал этому значения: все внимание Ходасевича было обращено на Катаринин дом. За высоким мрачным забором, как в утробе матери, притаилась черная тишина. Отворяя тяжелую дверь в воротах, Ходасевич напрягся: он готов был услышать крик, обязательно дикий, истошный... Черт! Тихо... Проникнув в пустынный, будто заброшенный, двор, Вадька вновь забеспокоился: Не кричат только мертвые... Интересно, когда человека рожают или убивают - он кричит одинаково?

*12*

В доме горел все тот же ровный, флегматичный свет, словно быстротечность времени его не касалась. Проходя по длинному, как подземный ход, коридору, трудно было понять, что снаружи - день или ночь, зима или поздняя осень, рай или ад. Дом, странный, неуживчивый, щедрый на разные пакости, сейчас варился в собственной тишине, был оторван от реальности, как человек с помутившимся сознанием. В таком доме могло все случиться!

В дурной комнате на гончарном круге в одиночестве истекала красным воском свеча. Ее дрожащий, напуганный темнотой свет проходил Млечным путем вдоль черной спины лежавшего неподвижно человека. Голова его выглядела неестественно круглой, будто распухшей, и этим вселяла ужас в бедного Ходасевича. Руки его дрожали. Черт! Во попал! Що зараз робыти з цым жмурыком? Вадька почувствовал острую необходимость занять чем-нибудь руки. Пальцы нащупали камень. Наклонившись к свече, так, что ее жгучий язычок едва не лизнул щеку, Вадька поднес камень к глазам - то была окаменевшая белая глина.