Васка да Ковь (СИ) - Аноним Эйта

Парнишка — дай боги каждому такую выдержку в неполные семь лет — уголь купил, короб матери отнес и только после этого сбежал на речку, где все сестре и выложил…

Ковь потом мальчишке строго-настрого наказала, как бы мать не сопротивлялась, как восемь исполнится, идти прямиком в местную Академию.

А Васку с Ковью о помощи попросили, потому что Кирочка, добрая душа, чтоб ее приподняло да хлопнуло, прославила их на ежегодном сплаве водяных, и водяной местный, прослышав про рыжего рыцаря и громогласную его спутницу, сразу понял, о ком речь…

— Да, Кирочка нас прославила — не дай Боги. — Вздохнул Васка, определив наконец виновницу всех своих бед. — Это все из-за нее. Сначала — русалки…

…из-за которых Васке несколько дней пришлось работать углежогом. Едкий дым, копоть — он до сих пор иногда кашляет… Ковь называла неженкой — из-за этого, и из-за того, как он с ее царапиной носился. Нож мог быть смазан ядом, почему она вечно отказывается понимать такие вещи?

— из-за нее у нас есть деньги? — Подняла остатки бровей Ковь. — Вот спасибище.

— Нам пришлось…

— Эта мразь заслужила, нет? — Перебила Ковь. — Ты ж в наемники хотел: думал, ручки так чистенькими и будут? Ну нет, возвращайся тогда к сиятельному братику, если тебя печалит, что ты ту тварь лобасте сдал.

— Не в этом дело! — Возразил Васка. — Я бы сдал его еще пару раз, правда. Но он тебя ранил…

— Поцарапал.

— Все равно. Царапины бывают крайне опасны. Куда делась твоя старая кожаная куртка? В отличие от этого тряпичного недоразумения она хотя бы могла…

— Я отдала ее нашей благодетельнице. — Буркнула Ковь. — Еще вопросы?

Она пришпорила мула: на горизонте уже было видно городские стены. Васка без труда ее нагнал.

— Ладно, русалки. Но потом была заброшенная баня…

— А я говорила, нечего на остатках хутора рассиживаться! Раз забросили, то не просто ж так! — Фыркнула Ковь. — Ничего, не переломился, починил. Крышу подлатал. В баньке, опять же, попарился. Что тебе, дедушку не жалко?

Васка, который успел поработать не только углежогом, но и плотником, и даже выкапывателем колодцев, только не честным наемником, смолчать не смог.

— Да тебе, я вижу, всех жалко: девочек-русалочек, дедушек-банников, даже бабушек-оборотниц — только вот меня совсем не жалко.

— Слушай. — Ковь глубоко вздохнула, она в последнее время всегда так делала перед тем, как начать ругаться, — Во-первых, оборотница нам нехило так денег отсыпала. Во-вторых, даже не будь она оборотницей, я бы все равно ее без колодца не оставила. И это я, а не ты, истратила на ее колодец магический гребень, который дали нам те русалки в благодарность…

— …и внук у нее ничего…

— Ничего. — Согласилась Ковь, мечтательно уставившись вдаль, — Очень ничего. Эй, ты!

Васка рассмеялся — подловил таки! Сложно было не заметить, какие взгляды эти двое друг на друга кидали: Васка все думал, кто кого сожрет. Но ничего, внук их задержал на пару дней, а потом ему было пора возвращаться в стаю, и они с Ковью устроили целое представление на прощание. Смешно было наблюдать, как они пытаются попрощаться навсегда — и при этом изо всех сил сделать вид, что ничего не было, перед бабушкой и Ваской. Может, конечно, и не было, Васка свечку не держал, да и прощались они как-то слишком трогательно, обычно Ковь как-то проще со своими увлечениями расставалась…

Было или нет, но Ковь неизменно велась на его подколки уже неделю, пару раз дулась, чуть не спалила Васке штаны… Но оно того стоило, Ха свидетель!

— Ладно, мы все равно в плюсе. — Посерьезнев, сказал он, — В реке мы вряд ли утонем, в лесу мы знаем, какое имя выкрикнуть, если нас вдруг начнут жевать. А то, что у нас не было ни одного клиента-человека… С кем не бывает? Хотя… — Васка вдруг понял, что имени внука совсем не помнит, — Ох, а как этого х… хвостатого звали-то?

— Да пошел ты! — Буркнула Ковь. — Рык у него кличка. Он альфа, между прочим, а чего добился ты? Таскаешься по дорогам с полузнакомой бабой?

— С другом, Ковьюшка, другом. — Ухмыльнулся Васка, — Но да, от сомнительного удовольствия бегать, задрав хвост, по лесам избавлен.

— Закрыли тему. — Отрезала Ковь. — Закрыли, понял?! Будем надеяться, в Гиллекене нам повезет. Тут большой храм Отца-Солнце, так что нечисти в городе, считай, и нету. Если мы и здесь не найдем человека-нанимателя, то это не иначе как твой Ха над нами подшутить решил.

— Он и твой…

— Молись, Васка! Молись тщательнее! — Рявкнула Ковь, — или заткнись совсем.

Кажется, он перестарался. Хотя чего она так бесится? Неделя же прошла, обычно она забывает своего очередного кавалера уже на следующий день. Крепко ее этот Рык цепанул, это Васка не уследил…

В голову полезли гадкие мысли. Однажды он останется на дорогах один, совсем один. То, что он перед этим отгуляет на богатой деревенской свадьбе, радует несильно. Они не могут путешествовать вечно: это жизнь, а не книжка про подвиги, давно пошедшая на растопку костра. В книжках не ноют старые раны, кинжалы травят почему-то только ядами, от которых у героя обязательно есть противоядие, девы прекрасны и любвеобильны, готовы ждать вечно где-то там, за спиной, а злодеи… Они злые. Страшные. Никогда не бывают правы. И даже если герой настолько туп, что, заметив у нового знакомца хвост, клычищи в палец толщиной и подозрительно красные глаза, предлагает ему рассольчик на опохмел — злодей никогда этой тупостью не пользуется, а прет себе голым чешуйчатым животом на меч… Васка даже немного сочувствовал героям: двуручник, полный доспех, держащий арбалетную стрелу чуть ли не в упор, всякие памятные бирюльки от оставленных за спиною безутешных дев и, наверное, целый мешок различных противоядий, и все это приходится таскать с собой и на себе. Хотя, конечно, коням героев он сочувствовал куда как больше.

Пожалуй, теперь-то он готов был согласиться с Ковью — и правда, муть в таких книжках пишут. Сказочную. Только не вслух, а то совсем нос задерет, а ей вредно, она как загордится, так перестает замечать границы: небо-то, оно бездонное и бесконечное. А на бренную землю она и не смотрит, пока не запнется, хорошенько башкой не приложится и мозги на место не встанут.

А ведь запнется однажды фатально — не для нее, для Васки фатально. Как бы Ковь не была не похожа на обычных девушек — что деревенских, что аристократок с городских балов, однажды, после очередной встряски, она устанет: осядет, заведет дом, семью и прялку…

Очнулся он от своих невеселых размышлений, когда стражник у ворот вместо того, чтобы просить пошлину, шарахнулся от него и залебезил, как перед герцогом инкогнито, а Ковь, заметив это, привстала на стременах и больно ущипнула его за руку.

— Сделай щи попроще!

— Да, конечно. — Рассеянно сказал Васка, швырнув в стражника серебряной монеткой и передав Кови кошелек, — позаботься о гостинице, я до кожевенных мастерских прогуляюсь.

— Зачем?

— Так тебе же куртка нужна.

— Зачем ты в него серебром кинул, долбодятел?

— Это какая-то лесная нечисть?

— Это пустоголовый чурбан, который транжирит деньги! Мы не герцога, серебрушку пошлины платить там, где проезд — двадцать медяшек за всадника!

— Ковьюшка, не ори так, у меня уже уши болят. — Поморщился Васка. — Задачу поняла? Нам нужен постоялый двор из тех, что поприличней. Надоели эти клоповники, до бесов надоели, хочу хорошую постель и еду, от которой не захочется блевать. Деньги у нас есть, ты только не волнуйся.

— Что-о-о?!

— Ну мало ли, вдруг тебе вредно волноваться? — Ехидно спросил Васка, пришпорил коня и поспешил скрыться в толпе.

Очень уж хорошо Ковь огнешары кидала. Бывало, и с бычью голову.

И чего он так взбеленился? Не мог за курткой позже съездить, после того, как с хозяином постоялого двора договорится? Ковь никогда этого не умела. Если не ссорилась в хозяевами вдрызг, так все равно получалось не очень. Вот не разбиралась она в постоялых дворах, то есть разбиралась, но совсем не так, как Васка. Она смотрела на стряпню и на постели, но для нее плохая конюшня ничем не отличалась от хорошей, а Васка дворы только по ним и различал.

Хотя в этот раз он вроде говорил именно про стряпню и постели?

Киданул ее в незнакомом городе, гад. Он-то ее в любой момент найдет этой своей поисковой молитвой, а она… Не колдовать же при всем честном народе в храмовом городе Гиллекене?

Ковь заозиралась: она была на площади перед городскими воротами, и тут должны были быть разводящие.

Гиллекен был одним из городов Священной Змеи, в нем был самый крупный храм Отца-Солнца, если, конечно, не считать столичного. Храм строили сорок лет, и со всех концов страны на стройку стекались искуснейшие мастеровые, талантливейшие художники, резчики, стеклодувы… Улицы вокруг Храма считались великолепным образчиком архитектуры позапрошлого века.