Рассвет на закате - Марджори Иток

Она порылась с угрюмым видом в своем гардеробе, выудила бесформенный фланелевый костюм для бега трусцой бутылочного цвета и огромные пушистые комнатные туфли. Сойдет.

Она зашаркала к двери в своей неуклюжей обуви, затем внезапно, повинуясь необъяснимому импульсу, вернулась назад, взяла пару бигуди и укрепила их на макушке при помощи заколок для волос. Вот так. «Вернись, красотка», — пропела она своему бледному отражению в зеркале и пошла вниз по ступенькам.

Кухня была ярко освещена, и слабый аромат свежесваренного кофе долетел до Элинор. Задняя дверь была открыта, за ней мелькал Чарли, победно помахивая своим пушистым, похожим на знамя, хвостом. Он околачивался вблизи дома, удостаивая своим вниманием ствол каждой сосны. Бентон Бонфорд, вытянув ноги, развалился на стуле, держа в руке чашку с кофе. Поверх выцветших джинсов был надет огромный свитер, орнамент на котором представлял собой вереницу свинок. Взмахнув кружкой, он указал ей на кофеварку:

— Наливайте. Я нашел только кофе без кофеина, но что мне нужно сегодня, так это тихая бухта во время шторма. О’кей, Чарли, заходи.

Она не обратила внимания на замечание племянника по поводу кофе без кофеина, воспринимая его как очередную мужскую глупость. Ополоснув чашку для себя, она налила кофе и осторожно отхлебнула. Это действительно был кофе, все правильно. Да, конечно. Вот только чем он отмерял его, не миской ли для фруктов?

Бентон осклабился.

— Кофе по моему рецепту, — сказал он. — Слишком густой, чтобы расплескать, довольно жидкий, чтобы удобно было размешивать. Прошу садиться.

Возможно, его последние слова и запоздали, но она послушалась. В конце концов, мяч для дальнейшей игры был в его руках. Элинор уселась на бентвудовский стул и придвинулась к столу.

Бентон Бонфорд закрыл дверь и велел своей похожей на гору собаке лечь на пол. Пес повиновался, с упреком взглянув на хозяина исподлобья и плюхнувшись так, что в буфете зазвенела посуда. Затем Бонфорд, в свою очередь, сел к столу. Старый бентвуд выдержал: он был достаточно крепок.

«Если, конечно, ему не придет в голову откинуться на спинку, — подумала Элинор. — Клей держать не будет. Я, конечно, буду при этом отмщена, но расколотый бентвудовский стул — слишком высокая цена за такое удовольствие».

Однако он сидел тихо и спокойно, обеими руками держа свою чашку. Она заметила, что на груди его огромного свитера свинки держат в своих рыльцах маргаритки. Затем она перевела взгляд на его руки. Они были достаточно велики, чтобы кружка почти полностью исчезла в его ладонях, они были покрыты рыжеватыми волосками и легкими веснушками и определенно имели трудовые мозоли. Рабочие руки.

Волей-неволей она подумала о Тони Мондейне. У него тоже были руки, умеющие все. А еще — тяжелые, худые и загорелые. И ловкие. Опытные.

Тут она почувствовала, что хандра пропала и ее щеки заливает румянец. Она в замешательстве подумала: «О, пожалуйста, не смей краснеть перед ним».

Но Бентон Бонфорд не смотрел на нее. Вовсе нет. Казалось, его глаза навсегда приклеились к другим, которые возникали на поверхности кофе в его кружке, когда он дул, лениво и монотонно.

Часы в холле мелодично пробили два или уже три, Элинор не поняла, потому что он внезапно скорчил гримасу, сдвинув белые брови, и очень осторожно сказал:

— Я думал… Там, — и он кивнул в сторону лестницы, — я думал, что… что я, наверное, выглядел больше… чем ослом.

«Больше! — подумала про себя Элинор. — Намного больше!» — Но вслух она ничего не сказала, сосредоточившись на очередном глотке жидкой густой глины, которую он называл кофе, и позволяя ему попасться в собственную ловушку.

— Логан — это ведь адвокат, правильно? — назвал мне ваше имя и сказал, что ответственность за бизнес лежит на вас. Вы говорите, что живете здесь, в этом доме, что определенно ставит вас на верхнюю ступеньку в жизни моей тети Джулии. И неважно, сделали ли вы что-нибудь, чтобы уладить дела, или нет, — это к делу не относится.

Заметил ли он ее внезапный резкий вздох из-за возрастающего гнева, ибо предел ее терпению почти настал, или же он искренне пытался разобраться в делах?

Он продолжал:

— Моя тетя Джулия не выносила дураков. Так ведь?

Поджав губы, Элинор ответила:

— Да.

— Значит, вы дружили много лет?

— Да.

— Вы были партнерами?

— Думаю, что да.

— Почему?

Отчаянно пытаясь успокоиться, Элинор через силу ответила:

— Потому что так она мне сказала. Потому что мы на равных занимались всеми делами.

— И делили этот дом.

Все. С нее достаточно. Она холодно ответила:

— Только с тех пор, как умер мой сын. Я потеряла собственный дом и все остальное, что имела, из-за медицинских счетов. Джулия взяла меня к себе. Она была… она была одной из самых достойных женщин в мире.

— Да, я тоже помню это.

— Вам следовало бы…

— Я не видел ее с тех пор, как мне минуло десять.

— Она не изменилась. — Внезапно, вопреки ее воле, у Элинор хлынули слезы. Отвернув лицо к окну, отпивая из чашки, которая все равно тряслась в ее руках, неважно, что она отчаянно сжимала ее, она произнесла голосом, в котором чувствовались слезы: — Проклятый город! Проклятые людишки с канализацией вместо мозгов! Что они пытаются сделать? Неужели им непонятно, что мне тяжело уже от того, что она умерла, а они еще навязывают свою ложь!

Ее ответ побудил его подняться, взять кофеварку и подлить в ее чашку кофе так же, как и в свою. Очень спокойно, почти сочувственно, Бентон сказал ей:

— Не волнуйтесь насчет них. Просто помогите мне разобраться, и тогда мы выпутаемся. Договорились?

Элинор сглотнула, вздохнула, взяла бумажное полотенце, протянутое им, чтобы промокнуть свои предательские глаза.

— Хорошо.

Он снова сел, и стул скрипнул.

— Так. Она имела в виду, что сделала вас партнером. Она обращалась с вами, как с партнером.

— Да.

— Но официально, на бумаге, вы им не были.

— Нет. Мэтт говорит… говорит, что она… никогда не давала распоряжений на этот счет.

Если бы Элинор посмотрела на него, то заметила бы слабую улыбку, возникшую в уголках его губ и морщинки в уголках его глаз.

— Чего и следовало ожидать. Я никогда не получаю рождественских подарков раньше июля. Ну ладно. И тут внезапно объявляюсь я. Законный наследник. А вы, кажется, остаетесь ни с чем.

— Да.

Что еще она могла сказать? И чего он ждал? Что она начнет ныть: ой, пожалуйста, добрый дяденька, или бросится на пол и примется обнимать его колени?

Элинор не собиралась делать ни того, ни другого. Тут ручища Бентона отделилась от чашки, сжалась в кулак и внезапно ударила по крышке стола, отчего обе чашки подпрыгнули.

— Черт побери! — загрохотал Бентон Бонфорд гневно. — Мне что, никто не мог сказать об этом?

— Но ведь вы не спрашивали?

— А что я должен был спрашивать? Индюк в телефоне сказал мне только, что моя тетка умерла. Я унаследовал ее антикварный магазин, что побудило меня ринуться сюда. Теперь я могу признать, что времечко у меня выдалось жаркое, если учесть мою супругу Джилл, которая смылась в Лас-Вегас, восемьдесят акров цветущей кукурузы, свиней, оставшихся без присмотра, и то, что я только что сошел с самолета, прибывшего из России. Несмотря ни на что я приехал, даже не распаковав вещи. Взял Чарли и пустился в путь. Так что я не слишком, как могло показаться, разволновался из-за того, что в магазине была вечеринка. А она была?

Элинор покачала головой, глядя на него полными слез глазами:

— Нет! И опять-таки вы не спросили.

— Правда. И за это я приношу извинения. Но вот за то, что я запер дом, я не стану извиняться, хоть у меня и в мыслях не было не впускать вас. Просто я не одобряю, когда двери дома остаются нараспашку.

— Двери нараспашку. Но я не…

— Значит, был кто-то еще. Парадная дверь была полуоткрыта.

Он решил, что не стоит говорить ей, что в момент, когда он переступал порог с парадного входа, кто-то выскользнул через заднюю дверь. Она и так выглядела расстроенной.

— Ну ладно. Я здесь с самыми честными намерениями, хоть уже виновен в том, что попал впросак дважды. И, Элинор Райт, я приехал не за тем — это было сказано очень осторожно, — чтобы обижать сирот или грабить вдов. Без всякого сомнения, мы можем договориться.

Элинор глубоко вздохнула. Именно это она и надеялась услышать. И этот здоровяк сидел здесь, глядя на нее, и ждал ответа.

Она опять вздохнула. И осторожно сказала:

— Я думаю, мы сможем. Я… я надеюсь, что так и будет.

Бентон Бонфорд эхом отозвался на ее вздох, надув щеки. Светало, и раздавалось робкое чириканье утренних птичек. Чарли пошевелился и перевернулся на спину, задрав все четыре лапы и выпятив свой белый горностаевый живот. Бонфорд пошлепал его ногой в потрепанном ботинке размером с коробку для обуви Элинор. Через полуоткрытое окно доносился звенящий шелест сухих листьев, которые ветер гонял по крыльцу. Она поежилась. Он протянула длинную руку и закрыл окно.