Москва-Синьцзин - Борис Акунин

в номере. «В поле» от тебя в России проку мало. Все будут на тебя пялиться. Помнишь, как в Ленинграде на вокзале к тебе подошли дети и попросили передать привет негритянским пролетариям всего мира?

Мэри сейчас проявляла деликатность. От Пруденс Линкольн с ее сугубо кабинетными талантами «в поле» проку не было бы и в Нью-Йорке. Но ассистентка всё равно надулась.

— Я всегда подозревала, что ты скрытая расистка. Ладно. Гуляй, развлекайся. А я допишу статью про апологию белого супремизма в романе «Унесенные ветром» для еженедельника «Ричмонд Афро-Америкэн».

— Подремлю, пожалуй, — громко сказала Мэри. — Повесь табличку «Не беспокоить».

— Слушаюсь, мэм.

Номер был двухкомнатный. В спальне, где большая кровать, собиралась разместиться Пруденс. Начальнице она оставила диван в гостиной, что, учитывая бессонный образ жизни Мэри Ларр, было справедливо. Но для подслушивающих помощница устроила радиоспектакль: поскрипела пружинами в спальне, потом включила портативный магнитофон собственной конструкции. На ленте — сонное сопение с периодическим всхрапыванием. Хозяйка мирно дрыхнет, служанка издает звуки жизнедеятельности в гостиной. Ничего подозрительного.

Мэри надела самое неприметное платье, в советской цветовой гамме, темно-серое в светло-серый горошек, и парусиновые туфли. Очки сняла.

Выскользнула в пустой коридор. Подсобку она заметила еще по дороге к номеру.

Отлично. Не только ведра-щетки-веники, но и синий халат.

Сняла с батареи выстиранную тряпку, повязала голову a là babushka, спрятав неуместно голубые седины. Эх, надо было выбрать не колер «Зимняя сказка», а обычный «Сноу-уайт». Отправляясь в СССР, не думала, что придется работать в камуфляже. Рассчитывала через Барченко и Бокия сразу выйти на нужный уровень.

Спустилась по черной лестнице, вышла через служебный выход. Там дежурил милиционер, но на уборщицу с ведром и щеткой в руке он едва взглянул.

Бутафорию Мэри оставила под забором стройки, только продырявила универсальным ножом дно ведра и надломила щетку — чтоб никто не польстился. При возвращении в отель реквизит снова понадобится.

И пошла себе, неприметная, пожилая труженица совка и метлы, от перегороженной Манежной площади вверх по парадной улице Горького, на которой высились новехонькие, еще не заселенные дома и пыхтели паровые катки, разглаживая асфальт.

Улица Горького перестраивается

Путь предстоял не очень близкий, все повороты она изучила и запомнила. Не может же простецкая тетка идти по тротуару, заглядывая в путеводитель «Бедекер».

Один раз, на Sivtsev Vrazhek Street, заколебалась, не обнаружив поворота на Denezhny Lane. Спросила у бойскаута в красном галстуке:

— Милок, а куды ж Денежный переулок-то подевалси?

— Он, бабка, теперь улица Веснина, — ответил славный тинейджер. — Вон туда топай.

После этого Мэри добралась до указанного адреса (улица Plyusctchikha 11) без проблем. Вошла в подворотню, увидела в глубине двора шестиэтажный дом стиля арт-нуво. Перед подъездом на скамейке почему-то сидели две дамы преклонного возраста, тоже в головных платках, оживленно беседовали. Увидев приближающуюся Мэри, замолчали.

Она будто в нерешительности остановилась.

— Ты к комуй-то, гражданка? — спросила с любопытством старуха, несколько похожая на ведьму из-за бородавки на носу.

— Мне в сорок шестую… Это который этаж?

— Пятый. Пёхом надо переть, лифт сломался, — сказала другая, вылитая Гертруда Стайн, только без половины зубов. — А чё те у Мирошниковых надо?

— На пя-атый, — уныло протянула Мэри. — Присесть что ли, передохнуть.

Местные жительницы охотно раздвинулись, освободив место посередине.

— Прибираться пришла? — Ведьма смотрела на рабочий халат. — А с Егоровной чего?

Проделав несложную дедукцию, Мэри кивнула:

— По объявлению я. Прислугу они ищут, Мирошниковы.

Подумала: почему Мирошниковы? Барченко дал фальшивый адрес? Или переехал? Но телеграмма ведь по адресу дошла.

— «Прислугу», — фыркнула Гертруда Стайн. — Ты из бывших что ль? А Егоровну они правильно погнали. Что это за домработница, которая пыль с балкона трясет.

Изображать femme de peuple перед аутентичными простолюдинками было бессмысленно. Мэри не владела соответствующей лексикой.

— Я из бывших, — вздохнула она. — До революции чисто жила. Думала ли, что на старости лет пойду в домработницы [интересное слово].

Гертруда Стайн посочувствовала:

— Оно, конечно. У вашей сестры-лишенки житье не сахар. Ни пенсии, ничего.

— А что они за люди, Мирошниковы?

— Да кто их знает. Три месяца как заселились. Сам смурной такой, в Потребсоюзе какой-то начальник, машина за им заезжает. Она — фря, нос дерет, «здрасьте» не скажет. Намучаешься ты с ней. А детишек у них нету. То ли у ей по женской части что, то ли он негодный.

— Он, — убежденно сказала ведьма. — Рожа как у хряка холощеного.

— Не, это баба его яловая-нестельная, — заспорила Гертруда Стайн, обнаружив явно крестьянское происхождение. — Спереди доска доской и бёдры, как у змеюки. Ни родить, ни выкормить.

— Три месяца как заселились? — прервала Мэри дискуссию о репродуктивности. — А раньше кто там жил?

— В сорок шестой? Никто. Пустая стояла. Как Вурдалака забрали, почитай полгода была с печатью на двери.

— Какого вурдалака? — рассеянно переспросила будущая домработница, будто думая о своем.

— Да жилец был раньше, Барченко. Глазищи, как у вурдалака. Зырк-зырк из-под очков. И ночью свет допоздна. Я когда еще говорила: вражина. Или шпиён, или вредитель. Скумекали наконец, взяли.

Поворотом беседы «бывшая» не заинтересовалась.

— И часто у вас тут лифт ломается?

— Почитай все время стоит.

— Ну их тогда, Мирошниковых этих. — Поднялась. — За такие деньги на пятый этаж таскаться не стану. Бывайте, гражданочки.

Quod erat demonstrandum. Теперь — выяснить, что с генералом Бокием. Похоже, что неразговорчивый ленинградский встречающий в Ленинграде был не от него. Как и лысый сопровождающий в поезде.

Ситуация усложняется.

В гостиницу Мэри попала тем же путем. Правда, только с щеткой — ведро все-таки кто-то подобрал. Милиционер спросил лишь: «Чего там, дождь не идет?»

— Вёдро, — ответила Мэри, тщетно пытаясь сдедуктировать, кому и зачем могло понадобиться дырявое ведро. Так и не хватило аналитических способностей.

Загадка с Бокием решилась проще.

Опять накрылись «саундпруфом». Мэри рассказала о результатах вылазки. Поставила задачу.

— Пара пустяков, — заявила Пруденс. — Телефон здесь прямой, модель «Ericson DBH-1001», я с ним тыщу раз работала. Немножко поколдую в пределах локальной коммутации — будет регистрировать как звонок из другого номера. Дай мне пять минут.

Разобрала гостиничный аппарат, что-то в нем покрутила. Притащила под чехол, натянув длинный провод.

Мэри принесла с прикроватной тумбочки адресную книгу. Нашла: «Справочная Народного комиссариата внутренних дел. К-0-27-00».

— Наркомвнудел, центральная, — сказал строгий женский голос в трубке. — Дежурная Крылова. Слушаю.

— Мне нужно поговорить с комиссаром госбезопасности товарищем Бокий. Срочно, — задыхаясь, протараторила Мэри. — Соедините! Быстрее!

— Назовите добавочный.

— Добавочного не знаю. Дело государственное, срочное! Живее… твою мать! — повысила голос Мэри, зная по опыту, что в России использование обсценной лексики в разговоре с должностным лицом обозначает более высокую