Херувим (Том 2) - Полина Дашкова

— Ты хочешь разыскать ту знахарку? — слабо улыбнулся генерал. — Лучше скажи, где Стас?

— На пляже.

— Он уже знает?

— Пока нет.

— Не говори ему. Я сам. И вообще я прошу тебя никому ничего не говорить. Я понимаю, скрыть не удастся, но чем позже все узнают, тем лучше. Помнишь, как ты не верила, что умер наш первый ребенок?

Генеральша напряженно застыла. Генерал продолжал держать ее за руку и почувствовал, как похолодели ее пальцы.

— Я думала, ты забыл Сережу.

— Нет, конечно. Просто слишком больно было говорить о нем. Я все эти годы чувствовал себя виноватым. Он умер у меня на руках, если бы я сразу заметил, что он не дышит, можно было бы спасти, сделать искусственное дыхание, массаж сердца. Но я слишком устал от переживаний, я был за него спокоен и волновался из-за Стаса.

— Перестань, Володя. Ты ни в чем не виноват, — Наталья Марковна сжала ладонями его щеки, наклонилась и посмотрела ему в глаза совсем близко, — ты не виноват.

— Не надо, Наташа. Я заговорил сейчас об этом не для того, чтобы каяться. Ты помнишь, как долго не желала верить, что он умер? Я не понимал тебя тогда. Мне казалось, в этом было нечто болезненное. Я опасался за твое психическое здоровье. Но оказывается, ты была права в своем упорстве. Не знаю, поймешь ты меня сейчас или нет. Я прожил шестьдесят лет и привык думать, что есть только одна правда. Грубая и конкретная реальность, которую можно увидеть и пощупать. Я верил в нее, и она меня никогда не подводила. А сейчас она повернулась ко мне своей грязной непристойной задницей, задрала подол, как публичная девка в дешевом борделе. Она издевается и ржет, она вопит, что все бессмысленно, я скоро сдохну и жалкий остаток жизни сводится для меня к трубке с мешочком для испражнений, к дикой безнадежной боли. Но сегодня ночью до меня вдруг дошло, что эта реальная потаскуха с голым задом — не единственная правда. Она вообще никакая не правда. Есть нечто совсем другое. Я подумал: что же? Где альтернатива? И вспомнил, как упрямо ты повторяла, что умерший ребенок жив. Вот эта твоя вера и есть единственная надежная реальность. А все остальное — только личина. Наташа, я хочу попросить, если хватит сил у тебя, ты не верь, что я умираю, что я умер. Как тогда, тридцать шесть лет назад, с Сережей.

Наталья Марковна молча встала, подошла к полукруглому окну, расправила легкие занавески, несколько секунд стояла, глядя на линию горизонта, отделявшую море от неба, ровную, словно ее чертили по линейке.

— Ты мог бы не просить меня об этом, Володя, — сказала она, не оборачиваясь, — я не верю, что ты болен безнадежно. Я знаю, что ты не умрешь.

Владимир Марленович закрыл глаза, осторожно перевернулся на правый бок, глухо откашлялся и произнес:

— Наташа, я посплю немного, пока действует лекарство.

Наталья Марковна прикрыла окно, задернула занавески, вернулась к кровати, села на краешек, тронула губами его висок, потом тяжело поднялась, еще несколько минут постояла. Глаза ее оставались сухими. За все это время ни слезинки. О своей астме она забыла и уже не боялась приступа.

Когда она подошла к двери, генерал еле слышно окликнул ее:

— Наташа…

— Что, Володенька?

— Я тебя люблю.

— Почему ты никогда раньше этого мне не говорил? Ни разу за тридцать семь лет.

— Дурак был.

Юлия Николаевна услышала, как хлопнула входная дверь и, не отрываясь от компьютера, крикнула:

— Сразу переоденься, ты мокрая насквозь! Там проливной дождь, а ты без зонтика.

— Мама, ты сначала посмотри на меня, а потом говори — сердито ответила Шура. — Я, между прочим, пришла, а ты даже встретить меня не можешь!

— Ну ладно, Ладно, не сердись. — Юля, продолжая смотреть в монитор, нашарила шлепанцы под столом и отправилась в прихожую.

Там было темно. Она щелкнула выключателем, но свет не зажегся.

— Лампочка перегорела еще утром, — мрачно сообщила Шура, — а запасных у нас, естественно, нет, — она опустилась на табуретку и принялась расшнуровывать свои новые скетчерсы.

— Ты могла бы купить по дороге, — заметила Юля, — слушай, а почему ты такая надутая? Неприятности в школе?

— В школе все нормально. Ничего я не надутая. Настроение плохое. Терпеть не могу дождь. Чем это ты так увлечена, мамочка, что не отлипаешь от компьютера и даже не можешь меня нормально встретить?

— Ну извини, заработалась. Статью пишу.

— О методах бесшовного соединения тканей при пересадке кожи?

— Нет, эту я уже написала, — засмеялась Юля, — кстати, чтобы ты знала, бесшовных соединений не бывает. Просто в микрохирургии совершенно новые технологии и материалы. А сейчас я пытаюсь проанализировать результаты применения титановой основы в костных и хрящевых инплантантах. Но вообще мне приятно, что ты так внимательна к моей работе. Ладно, переодевайся, простудишься. И волосы высуши.

— Мама, ты сумасшедший трудоголик! — закричала Шура. — Тебе лечиться надо, ты, когда работаешь, вообще не врубаешься в реальность. Я совершенно сухая, а ты второй раз отправляешь меня переодеваться.

— Да, действительно, ты сухая, — Юля провела рукой по ее волосам, неужели догадалась купить себе новый зонтик?

— Ты что, ничего не помнишь? Нет, тебе точно надо лечиться!

— Что я должна помнить?

— Ну, привет! — Шура дунула на челку, закатила глаза и покрутила пальцем у виска. — Ты забыла, что прислала за мной машину в школу?

— Какую машину? — Юля резко развернулась и уставилась на дочь. — Я никого за тобой не присылала.

— Ты в этом абсолютно уверена?

— Абсолютно, — кивнула Юля, — может я и правда сумасшедшая, но не до такой степени. Что же за машина?

— Темно-синий «Форд». Шофер кавказец, — испуганно прошептала Шура, — он ждал меня с зонтиком прямо у ворот, после шестого урока. Он поздоровался, назвал меня по имени…

— И ты села в этот «Форд»?!

— Ну а как я могла не сесть? Во-первых, ты и раньше иногда присылала за мной такси, помнишь, в январе, когда были морозы, в этом году и в прошлом? Во-вторых, сейчас дождь проливной, а я опять потеряла зонтик, — она всхлипнула, высморкалась, снова всхлипнула.

— Эй, ты плачешь, что ли?

— Разумеется, нет!

— Так, стоп. Успокойся, пойдем на кухню, поедим, и ты мне все подробно, по порядку расскажешь. Ну что ты паникуешь раньше времени? — Юля обняла дочь, прижала к себе и почувствовала, как вздрагивают у нее плечи.

— Мамочка, я не паникую и вовсе не плачу, — всхлипнула Шура, — я совершенно спокойна. Просто мне обидно, что я оказалась такой дурой и села в машину. Ты можешь снять с меня носки?

— Перезанималась физкультурой? Спина не гнется? — Юля присела перед ней на корточки. — Ладно, будем считать, что ты маленькая. О Господи! Что у тебя с ногами?

Обе Шурины пятки были в крови. Носки присохли. Юля принесла перекись водорода, сухой стрептоцид, пластырь и принялась обрабатывать раны.

— Вот оно, счастье, — проворчала она, — вот они, ботинки, на которых посидел слон. На твоем месте я бы, наверное, тоже села в машину.

— Они должны вначале тереть, просто мне надо было заранее заклеить ноги пластырем. Я их всё равно буду носить, потому что они классные. Знаешь, я все поняла, — Шура высморкалась в бумажную салфетку, — это опять связано с Анжелой, как в тот раз, в «Рамсторе».

— Ладно, Шурище, давай сначала поедим, а потом все обсудим. Что ты будешь? Отбивную или «рыбные палочки? Есть еще курица, но ее надо размораживать.

— Ничего я не буду. Ты забыла, что я худею? Всю дорогу он крутил последний диск Анжелы и говорил только о ней. И о тебе. Скоро ли ты сделаешь ей новое лицо и какое это будет лицо? Не знаешь ли ты, нашли уже преступников, которые ее избили? Не одолевают ли тебя журналисты? Мама, она, конечно, звезда, но не такого уровня, чтобы на каждом шагу тебя, врача, который ее оперирует, преследовали желтые журналисты, а случайный таксист лет сорока оказывался ее фанатом.

— Погоди, не так быстро, — Юля открыла окно, села на подоконник и закурила, — каждый раз, когда я присылала за тобой такси, мы договаривались заранее, я давала тебе деньги. Как ты с ним расплатилась? Такси от твоей школы до дома стоит сто десять рублей. У тебя ведь не было с собой такой суммы?

— Да, я предупредила, что у меня всего рублей двадцать мелочью. Он сказал, что ты расплатишься позже.

— Как это — позже?

— Он будет заезжать за мной постоянно, — Шура дунула на челку и растянула губы в саркастической усмешке, — да, мамочка, постоянно. А потом ты с ним рассчитаешься. Мама, не смотри на меня так. Я понимаю, что поступила как полнейшая кретинка. Мне нельзя было садиться в эту машину, особенно после истории с корреспондентом в «Рамсторе». Но шел дождь и он назвал меня по имени. И еще, самое главное. Он просил тебе передать, чтобы ты была осторожна и никому не рассказывала то, что узнаешь от Анжелы.