Алиенора Аквитанская - Режин Перну

И отстранять все подлое подале —

Не наносить своей же чести вред[12].

На обратном пути в Пуатье Алиенора, наверное, испытала тот ужас, какой испытывает лань, затравленная сворой собак во время охоты, или девушка, которую преследуют великаны из бретонских сказок.

По окончании собора она, взяв с собой лишь небольшую свиту, направилась в Блуа. В окрестностях города царило оживление, поскольку наступало вербное воскресенье, и все готовились к празднику: с деревьев срезали ветви, чтобы нести их в руках и украшать фасады домов, стоявших вдоль пути процессии. Алиенора, наверное, собралась остановиться в одном из монастырей города, Сен-Ломере или каком-нибудь еще, но каким-то образом ее предупредили о грозящей опасности: возможно, это стало известным из разговоров людей из замка с кем-то из ее свиты, а возможно, об этом говорило присутствие большого количества вооруженных людей вокруг замка, выстроенного графом Блуа, за которым осталось не слишком лестное прозвище — Тибо Обманщик. Так или иначе, но она узнала, что молодой граф, в то время живший в замке и также носивший имя Тибо, собрался силой ее похитить, чтобы сделать своей женой. Не давая себе труда возмутиться дерзостью этого младшего сына в семье (Тибо был вторым сыном того самого Тибо Шампанского, с которым у нее было столкновение из-за брака ее сестры), Алиенора среди ночи дала своей свите сигнал трогаться в путь и при свете луны покинула Блуа, при этом, наверное, сказав себе, что этого Тибо прозовут Тибо Обманутым.

Но ее злоключения на этом не закончились. Теперь она стала осторожной и, наверное, выслала вперед в качестве разведчиков нескольких оруженосцев, поскольку ее предупредили о том, что в Пор-де-Пиль, где она намеревалась перебраться через Крез, ее ждет настоящая засада. Пришлось снова менять маршрут. Она решила вброд перейти Вьенну ниже слияния рек и как можно быстрее добраться до Пуатье, чьи надежные стены выросли, наконец, перед ней незадолго до Пасхи, которую молодая герцогиня могла отпраздновать там в полной безопасности.

Оказавшись в Пуатье, Алиенора смогла посмеяться над этим двойным приключением. И кто же это посмел сплести заговор против нее и попытаться захватить ее в Пор-де-Пиле? Молодой Жоффруа Анжуйский, да еще к тому же младший отпрыск в семье! Он был вторым сыном злополучного Жоффруа Красивого, скончавшегося незадолго перед этим; этот шестнадцатилетний мальчик был совсем не прочь получить отцовское наследство, но старший брат явно не собирался с ним делиться.

Таким образом, на пути между Божанси и Пуатье бывшая королева Франции дважды чуть было не попалась в западню. А что было бы с ней, если бы ей пришлось, управляя своими владениями, постоянно сталкиваясь с беспокойными вассалами, выступать в поход против самых непокорных?

В течение этого праздничного апреля — потому что пуате-винский город расстарался ради своей вновь обретенной герцогини — постоянно сновали взад и вперед таинственные гонцы. И, когда весна была в самом расцвете, утром 18 мая, колокола собора святого Петра оглушительно зазвонили, возвещая всему миру, что Алиенора, герцогиня Аквитании и графиня Пуату, стала графиней Анжуйской и герцогиней Нормандской.

К венчанию готовились тайно, и сама свадьба была не такой великолепной, какая приличествовала бы рангу новобрачных.

Они не стали, как поступили бы при других обстоятельствах, приглашать всех своих вассалов. За праздничный стол, накрытый в большом зале графского дворца в Пуатье, сели только самые близкие люди, В самом деле, новобрачные оказались в щекотливом положении и всем, а в первую очередь им самим, это было хорошо известно: не прошло и двух месяцев после того, как первый брак Алиеноры был признан недействительным, и вот она уже стала женой вассала того самого французского короля, которого только что оставила; ко всему прочему, она должна была, как все вассалы, получить согласие своего сюзерена, прежде чем выходить замуж, однако у нее были серьезные причины для того, чтобы пренебречь этой формальностью. Но у нее и у нее нового мужа, по крайней мере, хватило осмотрительности для того, чтобы их венчание не выглядело слишком вызывающим.

Кем же он был, этот человек, которого Алиенора выбрала себе в мужья? Ведь на этот раз выбирала именно она. Все сходится на том, что она сама стремилась к этому браку и что первые планы на этот счет возникли во время пребывания Плантагенетов в Париже в августе 1151 г. Именно тогда стал обсуждаться вопрос о признании ее первого брака недействительным и именно тогда начались переговоры с архиепископом Санса, поначалу настроенным против этого. И один из наиболее информированных летописцев того времени, Вильгельм Ньюбургский, недвусмысленно утверждает, что Алиенора захотела расстаться с Людовиком, и что тот на это согласился.

Он, несомненно, никогда на это не согласился бы, если бы знал, какой эпилог приготовила Алиенора для этой истории. Должно быть, она действовала с величайшей осторожностью, — доказательством тому служит удивление современников. Некоторые доходят даже до Того, что утверждают, будто сговор между Алиенорой и анжуйцами возник задолго до встреч, состоявшихся тем беспокойным летом, когда святому Бернарду пришлось выступить глашатаем мира; они уверяют, будто Алиенора прежде «знала» Жоффруа Красивого; она действительно могла с ним встречаться на Востоке, поскольку он сопровождал своего сюзерена в крестовом походе; но незачем и говорить, что из этого вовсе не следует, будто между ними существовала более интимная связь, и это обвинение, лишенное каких-либо доказательств, выглядит явной клеветой.

Напротив, то, что она совершенно сознательно выбрала сына Жоффруа, сомнений не вызывает.

Он был на десять лет моложе Алиеноры: ей тогда было под тридцать, а Генриху, который родился 5 марта 1133 г., не исполнилось и двадцати. Но мы знаем, что королева в то время была в самом расцвете своей ослепительной красоты, и, с другой стороны, вполне вероятно, что Генрих выглядел старше своих лет; мы видим, что уже тогда он действовал как зрелый человек, вел войны, проявлял себя настоящим государем; что касается его личной жизни, то у него уже были два бастарда, которых по обычаям того времени заботливо воспитывали в королевском доме. Генрих был красивым мужчиной, среднего роста, но с крепкими мускулами, у него, как у всех анжуйцев, были светло-рыжие волосы и серые, немного навыкате, глаза, которые наливались кровью, когда он впадал в гнев: он, как все в его роду, был подвержен «припадкам меланхолии», до которых лучше было его не доводить. Искушенный во всех физических упражнениях, он вместе с тем был и образованным правителем. Впрочем, это было семейной традицией. Один из его предков, Фульк Добрый, прославился тем, что отправил королю Франции письмо, составленное в следующих выражениях:

«Королю Франции от графа Анжуйского.

Знайте, государь, что неграмотный король — коронованный осел».

Он написал это, узнав, что в королевском окружении высмеивали его образованность и то, что он поет на латыни, как монах.

Жоффруа Красивый, отец Генриха, почерпнул свои знания о военном искусстве непосредственно из сочинения Вегеция. Генрих и сам читал на латыни и говорил на нескольких иностранных языках: «на всех, на каких говорят между Французским морем и Иорданом», утверждали, не без некоторого преувеличения, его близкие; во всяком случае, провансальский язык входил в их число. В детстве у него были знаменитые наставники: прежде всего, некий мэтр Петр Сентский, который, как говорили, лучше всех своих современников разбирался в искусстве стихосложения; в девятилетнем возрасте его отец, неизменно руководствовавшийся своими видами на Англию, отправил его в Бристоль, где у него был другой ученый наставник, мэтр Матвей, канцлер его матери Матильды. Алиенора, оказавшись рядом с ним, угождала его склонности к поэзии и словесности.

Наконец, Генрих принадлежал к знатному роду, что имело большое значение в те времена, когда личность не отделяли от группы, человека не выделяли из его семьи. Он был внуком того самого Фулька Анжуйского, которому выпала столь удивительная судьба: в сорок лет, в полном расцвете сил, этот человек, правитель одного из самых богатых графств в королевстве, только что женивший своего сына на наследнице английского престола, покинул свои владения и отправился защищать Святую Землю; он женился на королеве Мелизинде — той самой, что встретила крестоносцев в 1148 г. — и юный Балдуин 111, на которого теперь возлагались все надежды латинских королевств, был его сыном; в 1143 г. несчастный случай на охоте внезапно положил конец подвигам Фулька, и лишь год спустя Зенги осмелился напасть на Эдессу.

Но, чтобы ничего не упустить, следует прибавить, что Генрих числил среди своих предков и слишком хорошо известного Фулька Черного — Nerra — который жил в начале XI в. и полностью соответствовал (случай настолько редкий, что его следует специально оговорить) нашим представлениям о феодальном сеньоре, каким его описывают наши учебники истории: грубый, свирепый, он убивал всякого, кто оказывал ему сопротивление, разорял города и грабил монастыри; трижды, в виде покаяния, его заставляли совершать паломничество в Святую Землю, и, поскольку его раскаяние было столь же безмерным, сколь и совершенные им злодеяния, в последний раз его видели в Иерусалиме, у Гроба Господня, с обнаженным торсом, и двое слуг, по его приказу, бичевали его и кричали, приводя в изумление толпу мусульман: «Господи, прими негодяя Фулька, графа Анжуйского, который предал тебя и отрекся от тебя. Взгляни, Иисусе, на покаяние его души».