Увядание розы - Наталия Орбенина

Вера зарыдала с новой силой, и Оля потащила ее в комнату. В доме никто не спал. Мальчики затаились в детской. Агриппина Марковна замерла в кресле в гостиной. Вера после долгого плача изнемогла и на какое-то время затихла. Оля неслышными шагами покинула ее и хотела двинуться к мальчикам, но тут ее перехватила старуха.

– Подите сюда, – резким голосом приказала она.

Оля подчинилась.

– Сядьте тут, рядом. – Горская-старшая указала скрюченным пальцем на кресло подле себя. – Ожидание невыносимо, его невозможно переносить в одиночестве!

– Я побуду с вами, мне нетрудно, – тихо произнесла Оля, хотя сидеть рядом со злой старухой ей совсем не хотелось.

– Ваш отец превосходный врач, я знаю, но тут уж ничем не поможешь. Все во власти Божией!

Агриппина Марковна вяло перекрестилась и снова прикрыла глаза. Смотреть на окружающий мир ей было невмоготу.

– А я верю, верю в чудо! – громким шепотом произнесла девушка – Так и я верю, деточка! Что же еще остается несчастной матери, когда гибнет ее единственное ненаглядное дитя, милая, дорогая, бесценная девочка! Жизнь моя, мое сокровище! – неожиданно со страстным отчаянием простонала старуха.

Оля обомлела. Конечно, она знала, что Агриппина Марковна любила свою дочь.

Но доселе Мироновой не доводилось наблюдать прямых свидетельств этой любви.

– А знаете, ведь она была в вашем возрасте, когда к ней пришла сценическая слава, – снова заговорила старуха. – Муж мой к тому времени давно упокоился, иначе он ни за что не допустил бы подобного недостойного существования для девицы из порядочного семейства.

– Что же дурного в том, что Тамара Георгиевна стала великой актрисой? – изумилась Оля.

– Так это теперь она знаменитость, а тогда все было внове, незнакомо. Какие-то, Бог знает, какого звания и состояния люди. Да и нравы, знаете ли, слишком свободные у этой артистической публики.

Очень я забоялась, когда она в театр поступила, но Тамарочка как закричит на меня тогда: «Маменька! Это судьба моя! Это чудо, что меня взяли, ведь я мечтала о сцене! Если будете противиться, убегу!»

Я тогда шибко подивилась. Какие такие мечтания? Правда, иногда я за ней замечала склонность к лицедейству. Ну, думаю, будь что будет, ведь я ее знаю, точно убежит, упрямая. Так на нее глянешь – мягкая и легкая. А ведь нет, упорная, своего добьется. Смотришь – прозрачная, а в душе – кремень!

Оля слушала рассказ старой женщины, затаив дыхание и боясь, что кто-нибудь войдет и перебьет воспоминания.

– Я ведь с ней и на репетиции в театр ходила, а потом и на первые съемки, когда ее Огарков пригласил сняться в кино. И на площадке – я все следом. А ведь она уже тогда была известная актриса, к тому же уже замужем да с детьми, мать семейства!

Казалось, что вдруг кто обидит мою девочку, вдруг приключится нечто недостойное или неприличное! Огарков потом мне выговаривал, что я под ногами мешаюсь. Говорил, что и меня надобно в титрах указать как полноправного участника творческого процесса.

А как же любовные сцены? – полюбопытствовала Оля, подавив невольную улыбку.

– Вот, вот! Именно их-то я и боялась более всего! Я же не глупая, знаю, что актеры целуются понарошку. Только с моей-то Тамарочкой каждый хотел облобызаться по-настоящему! А, вам смешно! – Старуха покачала головой. – Да и мне теперь смешны мои прежние страхи! Вон какую беду бояться надо!

Замолчали. Комната тонула во мраке ночи, лампу прикрутили, она едва мерцала.

Агриппина Марковна поежилась и спрятала костлявые руки в широких рукавах платья. В квартире было тепло, но внутренний холод охватил и Олю. Однако она не смела пошевелиться и спугнуть воспоминания старой женщины. Ведь Горская никогда не рассказывала Оле о своем прошлом, о девичестве, о романе с Извековым. А именно это ужасно интересовало девушку.

– Знаю, знаю, о чем спросить хотите!

Как состоялось знакомство Тамары и Вениамина? В театре все и произошло. Он тогда подвизался в написании пьес, да вроде как неудачно. А Тамарочка, добрая душа, давайте, говорит, вместе посмотрим, может, я смог)7 вам помочь. И дело пошло! И как хорошо получилось, просто удивительно!

Правда, с той поры драматургию он забросил, на романы переключился. Зато стал к нам частенько захаживать. А у нас тогда от женихов отбоя не было! Двери не закрывались, букеты цветов и корзины не знали, куда ставить, хоть цветочный магазин открывай! И какие, я вам скажу, женихи!

Агриппина Марковна перечислила с десяток известнейших и богатейших фамилий, Миронова, пораженная, ахнула.

– Вот именно что! И после таких-то женихов выйти за эдакого… – Она осеклась. – Неприглядный он тогда был, невзрачный. Ни стати, ни взора, ни живости в речах. Про капитал я и не говорю!

– Но, вероятно, уже тогда был виден его талант? – робко предположила слушательница.

– Наверное, – вздохнула старая женщина, – иначе что же в нем нашла моя Тамара? Но только через какое-то время замечаю я, что она ни на кого не глядит, замкнулась в себе, а как придет Извеков – вся встрепенется, засветится. Сядут где-нибудь в уголке и воркуют. Чувствую, дело плохо. Так и есть, посватался! Я говорю дочери: «Он тебя ростом ниже, и красоты в нем нет никакой, совершенный заморыш, и денег нет, гол как сокол!» Она мне отвечает: «Это не важно, мама. Он очень скоро будет и богат, и знаменит, потому как необычайно талантлив! Но даже это не имеет значения, потому что я его люблю и для меня он лучше всех! А если вы откажете благословить, так я все равно за него пойду, даже без вашего соизволения!» И глазами так сверкает, дрожит.

Я ей говорю: «Ты не на сцене сейчас, зрителей нет! Это жизнь твоя, судьбу выбираешь, подумай крепко!» Но уже тогда я знала, не отступится, вся в меня, уж если решит, то окончательно! Пришлось смириться. И поначалу неплохо жить начали.

Дети родились. Вениамин в гору пошел.

Я уже втайне раскаиваться стала, что невзлюбила зятя. Однако смотрю, Тамара все меньше и меньше выступать в театре стала. В гастроли без нее еду г. Премьеры другим поручают. Оказывается, он не дозволял, стал злиться, что ее слава его затмевает! Особенно сердился, когда сниматься в кино пригласили. Дескать, ее роль теперь другая – матери и жены. Вот она, бедная, и начала метаться, ссоры пошли, разлады. А тут еще добавилась другая напасть…

Но дослушать рассказ не довелось. Затренькал входной звонок, раздались тяжелые шаги, на пороге появился Извеков.

Его лицо посерело и выражало невыносимую муку. Навалившись на дверной косяк, он прохрипел:

– Все кончено! Нет моей Тамары!

Ушла, покинула нас!

Агриппина Марковна ухнула, как старая сова, и откинулась в кресле. Оля заголосила и метнулась к детям. Тотчас же квартира наполнилась стоном и плачем.