Удивительное путешествие Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции - Сельма Лагерлёф

— Удивляюсь, — вкрадчиво произнес Смирре, — что такая искусная охотница довольствуется белками, тогда как совсем близко — рукой подать — есть дичь куда лучше!

Куница, нагло ухмыльнувшись, лишь хищно оскалила зубы, но лис не унимался:

— Неужели ты не видала здесь под скалой диких гусей? — И добавил с издевкой: — Может, ты по скалам не умеешь карабкаться и тебе до них не добраться?

Шерсть куницы встала дыбом и, изогнув спину, она подскочила к лису.

— Ты видел диких гусей? — прошипела она. — Где они? Говори скорее, а не то горло перегрызу.

— Ну-ну, потише! Ведь я вдвое больше, чем ты, и не мешало бы тебе быть чуточку поучтивее. Да я только и мечтаю натравить тебя на диких гусей.

Мгновение — и юркая куница уже на краю обрыва. Смирре, глядя, как извивается ее узкое, змеиное туловище и как ловко она прыгает с ветки на ветку, думал: «У этой красавицы охотницы самое жестокое сердце во всем лесу. Ну и поблагодарят же меня гуси, когда проснутся!»

Но вместо предсмертного гоготанья гусей Смирре неожиданно услышал всплеск воды — это куница плюхнулась в реку. Тотчас же раздалось громкое хлопанье крыльев и вся стая гусей взмыла в воздух.

Смирре хотел было броситься вслед за гусями, но его разбирало любопытство: как это им удалось спастись? И он подождал, пека куница не выбралась на берег. Бедняга промокла насквозь и то и дело останавливалась — потереть передними лапками голову.

— Говорил я тебе, что ты растяпа и непременно скувырнешься в реку?! — презрительно пролаял Смирре.

— Вовсе я не растяпа. Нечего обзываться! — огрызнулась куница. — Я уже сидела на одной из нижних веток и прикидывала, как бы мне задрать побольше гусей. И вдруг — откуда ни возьмись — совсем маленький мальчишка, не больше бельчонка, как швырнет мне в голову камнем, да с такой силой, что я тут же свалилась в воду. И не успела я выбраться на берег…

Но Смирре-лису некогда было ее выслушивать, он уже несся вперед, боясь упустить стаю гусей из виду.

Акка в поисках нового места для ночлега стремительно летела на юг. Еще не совсем стемнело, к тому же полумесяц сиял высоко в небе и можно было кое-что разглядеть. К счастью, гусыня чувствовала себя в здешних краях как дома. Не раз по весне, когда она перелетала Балтийское море, ее заносило ветром в Блекинге. Она летела вдоль черной, извивающейся, точно змея, сверкающей реки до самого водопада Юпафорс над залитой лунным светом местностью. У водопада река сначала ныряет в подземный проход, а потом, чистая и прозрачная, будто вылитая из стекла, бурным потоком низвергается в тесное ущелье, разлетаясь на дне его миллионами сверкающих брызг и покрываясь белой летучей пеной. У подножья бушующего водопада, на валунах, окруженных бурлящей водой, и приютилась стая, снова выбрав себе казавшееся безопасным местечко для ночлега. Но до захода солнца Акка вряд ли решилась бы здесь приземлиться: ведь окрестности водопада Юпафорс никак не назовешь дикими и безлюдными. На одном берегу недалеко от водопада расположена бумажная фабрика, на другом, крутом и обрывистом, раскинулся густой, весь заросший парк помещичьей усадьбы Юпадаль, где по скользким, опасным тропам вечно бродят люди, любующиеся бурным течением дикого потока внизу в ущелье.

Здесь, как и на песчаной отмели, диких гусей ничуть не волновали красоты столь прославленных мест. Не сладко было им спать на холодных, мокрых валунах у подножья водопада. Но может быть, хоть тут-то хищники оставят их в покое…

Гуси заснули. Один лишь Нильс, не знавший отдыха и покоя, бодрствовал, охраняя белого гусака.

Вскоре по речному берегу примчался к гремящему водопаду Смирре. Он сразу увидел гусей, спавших среди пенной круговерти. Нет, туда ему не добраться!

Вдруг, откуда ни возьмись, невдалеке от сидевшего на берегу Смирре из воды вынырнула выдра с рыбой в зубах. Лис направился к ней, но остановился на почтительном расстоянии в знак того, что не собирается отнимать у нее охотничий трофей.

— Эх ты! Довольствуешься какой-то жалкой рыбешкой, когда совсем рядом на валунах столько диких гусей! — презрительно заговорил Смирре. От нетерпения он даже не заботился о том, чтобы говорить складно.

Выдра даже не повернула головы. Кочевница, как и все ее сородичи, она не раз ловила рыбу на озере Вомбшён и прекрасно знала Смирре-лиса.

— Знаю, знаю, Смирре, как сладко ты поешь, когда хочешь выманить у кого-нибудь форель!

— Так это ты, Грипе! — обрадовался лис, узнав старую знакомую. — Не удивительно, что на диких гусей ты и взглянуть не желаешь: тебе до них все равно не добраться!

— Не добраться?

Это ей-то, дерзкой охотнице и отменной пловчихе с удобными плавательными перепонками на лапах, с сильным, как весло, хвостом и непромокаемой шубкой? Да нет на свете такого водопада, которого ей не переплыть! Повернувшись, она кинула взгляд на диких гусей и, отшвырнув в сторону рыбу, ринулась с крутого берега в бурный поток.

Если бы дело происходило чуть попозже и соловьи юпадальского парка уже успели бы вернуться из дальних краев домой, они много-много ночей подряд воспевали бы опасное единоборство выдры Грипе с водопадом.

Это было отважное путешествие, достойное соловьиных песен. Волны не раз отбрасывали выдру в сторону и уносили вниз по реке. Но она не сдавалась и, сопротивляясь течению, переползая через камни, мало-помалу продвигалась все ближе к валунам, на которых спали дикие гуси.

Смирре неотрывно следил за выдрой. Вот-вот она вскарабкается на гусиный пятачок! Но вдруг, дико вскрикнув, Грипе рухнула с валуна, и волны понесли ее прочь, словно слепого котенка. Гуси громко загоготали, захлопали крыльями и поднялись в воздух. Им вновь пришлось покинуть свою стоянку.

Выдра вскоре выбралась на берег и молча стала зализывать переднюю лапу. Смирре осыпал ее градом насмешек, и Гриле, не выдержав оскорблений, разразилась целой речью:

— Уж что-что, а плавать-то я умею, Смирре. Я добралась до валунов, на которых спали гуси, и только было собралась к ним вскарабкаться, как вдруг, откуда ни возьмись, подбежал ко мне маленький-премаленький мальчишка да как кольнет лапу острой железкой! От боли я потеряла опору под ногами, течение подхватило меня, и не успела я выбраться на берег…

Но Смирре-лису некогда было ее выслушивать. Он уже несся вперед, боясь упустить стаю гусей из виду.

Снова пришлось Акке и ее стае обратиться той ночью в бегство. Луна еще не зашла, и ее свет помог гусыне найти новое место для ночлега, одно из тех, что она знала в здешних краях.

Стая гусей опять летела на юг вдоль сверкающей ленты реки. Позади осталась помещичья усадьба Юпадаль, темные крыши городка Роннебю и белопенный водопад. Акка вела стаю к целебному источнику, который также зовется Роннебю и находится чуть южнее этого городка, неподалеку от моря. Птицам было хорошо известно, что его купальни, курзал, гостиницы и летние домики для приезжих зимой пустуют, и бесчисленные птичьи стаи во время ненастья находят приют на их балконах и верандах. На одном из балконов устроилась на ночлег и стая Акки. Усталые гуси сразу заснули. Но Нильс спать не мог — боялся, забравшись под крыло Мортена, прокараулить его.

С балкона, где сидел Нильс, хорошо было видно широко раскинувшееся вдали море. И раз уж сон к нему не шел, мальчик стал смотреть, как здесь, в Блекинге, море встречается с сушей.

Ведь в разных местах они встречаются по-разному. Кое-где суша спокойно спускается к морю своими плоскими, усеянными кочками заболоченными берегами. Море же приветствует сушу наносными песками, которые оно выбрасывает на берег в виде высоких валов и дюн. Но порой кажется, будто море и суша ненавидят друг друга настолько, что желают казаться много хуже, чем они есть. Суша, опускаясь к морю, воздвигает перед ним высокую скалистую стену, словно спасается от врага. В ответ на это море приступом идет на сушу: насылает яростные прибои, ревет, хлещет о берег и бьет с размаху в утесы. Кажется, что море жаждет растерзать сушу на части.

Но в Блекинге все было по-другому. Тут земля дробится на мысы, острова и скалистые островки — шхеры, а море делится на заливы, бухты и проливы. От этого, может, и кажется, что море и суша встречаются здесь в радости и согласии

Но прежде — о море. Пустынное и безбрежное, оно простирается далеко-далеко! А дел у него только и есть, что катить да перекатывать свои седые волны. Подступая к берегу, море наталкивается на первые шхеры и тотчас овладевает ими стирает с лица земли всю зелень и делает шхеры такими же голыми и седыми, как оно само. Первые шхеры раздеты и ограблены так, словно они побывали в руках у разбойников. Но ближе к берегу шхеры встречаются все чаще и чаще. Самые малые дети матери-земли, они будто взывают к милосердию. И море постепенно смягчает свой норов, становится все спокойней и ласковей. Все ниже вздымает оно волны, укрощает бури, щадит зелень в расселинах скал, разветвляется на мелкие заливы и проливы. А у самой суши становится таким кротким и безопасным, что даже маленькие суденышки отваживаются плавать в прибрежных водах. Светлое и ласковое, море, наверное, само себя не узнает.