Один год из жизни Блюхера - Давид Алексеев

«Прошу прислать две тысячи патронов, — писал Томин. — Иначе за исход боя не ручаюсь…»

— Две тысячи! Каков! А где я их возьму? Нет у меня патронов. Не слышите, что ли? — возвысил голос Блюхер. — Нету патронов. Нету!

Посланец Томина упрямо переминался с ноги на ногу.

— Не уйду, товарищ Блюхер! Не уйду без патронов, — выдавил дрогнувшим голосом. — Иль не знаете Николая Дмитриевича? Обратно пошлет. Да ведь и впервой просим. Трудно нам — дальше некуда.

— Ладно, — смягчился Блюхер и, быстро подойдя к столу, вывел карандашом на клочке серой бумаги несколько слов. — На вот. Две не даю. Много. Хватит и полторы. Да скажи, что в последний раз. Понял?

— Так точно, — выпалил томинский ординарец, хватая крохотное распоряженьице. — Спасибо, товарищ главком.

От Ивана Каширина первый связной прибыл только поутру. Блюхер нетерпеливо потребовал:

— Донесение? Быстрее!

— Нету его. Так велено передать.

— Что, плохи дела, выходит?

— Жмут нас крепко, окаянные.

— Помощь нужна?

— Пехоты бы немного.

Главком призадумался, задержал взор на мокрых до пояса полах шинели связного. Затем взглянул в лицо бойцу. Оно было синее-синее, как и околыш его казачьей фуражки.

— Перемерз, братец?

— Два раза за ночь вплавь через реку ходил.

— И меня вот дрожь пробирает. В резерве-то одни белоречане. Прорвись сюда враги, кто раненых да обозы защищать станет? Но делать нечего. Судьба всех нас там, на вашем берегу, решается. Плыви, брат, обратно. Скажи Каширину, пошлю три стрелковых роты.

…Троичане к утру 3 сентября бились уже в непосредственной близости от Красной Горки. Противник через их головы вел артиллерийский обстрел переправы. Фугасные гранаты пучили воду подле самого моста. А там и шрапнель, лопнув, рассыпалась свинцовым горохом над обозами. Средь беженцев поднялась паника. Кто-то крикнул:

— Мост готов, братцы! Жми к нему! Начинай переправу!

Саперы не в силах были сдержать хлынувшего на них тележного потока. Да, они завершили постройку. А толку-то? Вот-вот и разлетится мост вдребезги под напором обезумевшей массы.

Бросил Василий Константинович штабные дела, помчался на переправу. Пролетев вперед на коне, успел преградить вход на мост.

— Стой! — во всю силу голоса выкрикнул Блюхер. — Приказа о переправе не было. Осади назад!

Обозники не ослушались. Принялись разворачивать телеги. Успокоившись, Блюхер сказал начальнику саперной команды:

— Теперь уж не полезут. Я к Павлищеву, пока не вернусь, ни одной повозки на мост не впускай.

Главком тронул коня. Не удалось ему пролететь по мосту стрелой — местами тот горбился, местами спадал вниз ухабами и кренился где вправо, где влево. А все ж похвалил Василий Константинович саперов: шутка ли, всего за сутки с небольшим почти голыми руками отгрохали этакую громадину в сто с лишним саженей!

На правом берегу главкома встретили бойцы поста летучей почты. С ними был и Никифор Баранов. Он доложил, что Павлищев только что прислал донесение. Очистив от неприятеля район между деревнями Бедево и Старые Бирючи, уральцы продвинулись к северу от реки верст на пятнадцать.

— Хо-орошо, Никифор Васильевич! — отозвался главком, замечая, что куда-то пропала острая резь, мучившая с утра левый глаз. — Хорошо! — повторил он. — Да и денек-то, смотри, как по заказу разгуливается.

Наметив с Барановым новые места расположения лазарета и обозного табора, Блюхер наказал:

— Встречай тут переправщиков, — и, пришпорив коня, пустился в обратный путь.

Началась вторая переправа. Первыми на мост вступили лазаретные повозки. Раненые поднимали вверх костыли, приветствуя своего командующего. Блюхер здоровался с бойцами, подбадривал их:

— Теперь уж скоро, ребята… Скоро до настоящих госпиталей доберетесь.

В четвертом часу дня к Блюхеру почти одновременно примчались помощники: Баранов от Павлищева, Суворов от Томина. Едва выслушав Баранова, главком наказал Суворову:

— Лети, Яша, назад. Передай Томину, патроны пришлю немедленно. Две, три тысячи… Мало будет — еще подброшу. Только держитесь. До приказа — ни шагу назад!

Оторопел Суворов, взлохматил кудри:

— Да это как же так?

— А так вот. Откинул Павлищев беляков от Казанки. Гонит их к Бирску, а главное, трофей захватил — пятьдесят тысяч штук патронов. Богачи мы теперь, понимаешь?

Отпустив помощников, Блюхер с тревогой подумал: «Только бы не подкачал Каширин. Медлит он, все на месте у Быково топчется. А ведь и конницы, и пехоты у него предостаточно!»

Главком решил лично навести порядок в каширинских цепях. И только вышел на крыльцо, как вырос перед ним тот самый казак, что приезжал поутру от Каширина просить в подкрепление пехоту. Мокрешенек снова, но нет на лице былой синевы, напротив, горит весь, щеки разрумянились.

— Вот донесение! — широко улыбнулся.

С первого взгляда на протянутый ему листок Василий Константинович понял все и, вскочив на коня, полетел на переправу.

— Слушайте, товарищи! Слушайте все! Иван Каширин пишет, что белые разбиты. Не отогнаны, заметьте, разбиты! Двести человек взято в плен. Захвачено три орудия с передками, двести снарядов, восемь пулеметов, много винтовок, патронов и другого имущества. Это победа, товарищи!

Переправа продолжалась. С наступлением темноты снялись со своих позиций Богоявленский и Архангельский полки и под прикрытием троичан ушли по мосту сменять в Казанке уральцев Павлищева. За ними и Томин повел на переправу свои поредевшие части.

Замыкающей шла казачья сотня Никифора Захарова. У моста конники спешились и, получая распоряжения от маленького сапера, засновали туда-сюда с пучками кудели и керосинными баклажками.

Проверив работу, сапер подал сигнал, и в тот же миг во всю стосаженную ширь Уфимки забилось яркое пламя, пошло дразнить своими длинными языками оставшихся за рекой врагов. И новая их западня не оказалась для партизан гибельной. Они вырвались из нее, как и прежде.

Ночью 4 сентября на берегах Уфимки установилась тишина. Не грохотали больше орудия, не тарахтели пулеметы. Словно и не было тут никакой войны.

Повернув резко на север, бойцы вышагивали за день, как на мирных солдатских учениях, верст по тридцать-сорок. Главком вел свои полки по ничейной полосе уральских деревень, затерявшихся среди топких болот и глухих, необжитых лесов.

Главный штаб теперь следовал за авангардным отрядом троичан. Настроение было приподнятым, радостным, с каждой верстой приближался долгожданный час встречи с родными красными войсками. Еще перед наступлением на Иглино, Блюхер и его помощники пришли к выводу, что наиболее тяжелая обстановка для регулярных частей 3-й армии складывается на восточном направлении. На правом же, южном их фланге, — глухомань и бездорожье. Здесь для белогвардейцев нет козырей для развертывания даже мало-мальски успешных действий. С этой стороны и решено было пробиться через линию фронта.

Выбор направления от самого Белорецка являлся наиболее сложным вопросом. Партизаны располагали крайне скудными сведениями о противнике — о тех силах, которые стремились сломить и рассеять их десятитысячную армию. Немного знали о своих, к кому шли навстречу и с кем мечтали как можно скорее соединиться для продолжения борьбы за власть Советов.

В Главном штабе имелось лишь мизерное количество допотопных карт, изданных еще в минувшем веке. Многие населенные пункты на них вовсе не значились. Мукой было угадывать, где и как теперь пролегли проселочные дороги. Мало помогали и земские карты, которые снимали со стен изб волостных управ. Чаще всего данные о дорогах, о реках и переправах через них черпали у местного населения. Словом, более или менее отчетливо видели местность вокруг себя в радиусе сорока-пятидесяти верст.

В такой обстановке главкому ориентироваться было крайне трудно, и потому даже маршруты движения на каждый день похода Василий Константинович намечал после того, как выслушивал соображения и предложения всех работников штаба. Вопросы же о выборе нового направления, о смене курса после тщательного обсуждения в штабе обязательно выносил на совет командиров отрядов. И опять-таки ко всем высказываниям был внимателен, не горячился, если возникали споры.

Как в Белорецке, так и во время похода, Василий Константинович при первой возможности старался побывать в госпитальном обозе, чтобы лишний раз повидать раненого Н. Д. Каширина и узнать, как он оценивает обстановку, верны ли предпринимаемые партизанами шаги. Николай Дмитриевич уважительно выслушивал Блюхера, большей частью соглашался с его мнениями, а если и вносил какие-либо уточнения, поправки, то делал это деликатно и доказательно.

…На пятые сутки похода от берегов Уфимки Главный штаб вступил в село Аскино. Как только расквартировались на новом месте, главком вызвал к себе боевого помощника Н. Д. Томина Виктора Русяева.