Дело о пропавшей России - Андрей Константинов

— Ничего страшного. Мы вашего друга хотим немного покатать, не возражаете?

— Возражаю! — пискнула я малоубедительно.

— Из машины не выходите, глупостей не делайте г-сказал на прощание «мистер Икс» и удалился.

Тронулась от обочины машина, увозя Володю с неизвестными, и стало темно.

Но все-таки я разглядела на обочине еще две припаркованые иномарки. В них ярко вспыхивали сигаретные огоньки, в каждой было по два курильщика. Итого — минимум четыре дюжих мужика, наверняка вооруженные, на беззащитную девушку и подростка.

— Что теперь делать? — почему-то шепотом спросил Толик.

— Сиди. — Я сползла почти под сиденье и нашарила в темноте сумочку. В ней был спасительный телефон. Я привычно набрала Аркашин номер. — Сейчас я позвоню дяде Аркаше, и все будет хорошо.

Но, видимо, в сауну дядя Аркаша ходит без мобильника. Ну же, ну же! Нет.

Телефон вообще отключен. О, черт! Обнорскому! Чудо!

— А-але!

— Андрей… Андрей Викторович, это Завгородняя! Я в машине сижу! Нас люди в масках остановили, с пистолетами! Где? Я не знаю где!!! Из Репино! По какому шоссе? Не знаю, темно очень, Андрей Викторыч… Машина? Какая машина? А, «мерседес», «шестисотый», серебристый, я тут с мальчиком. Да нет же, нет, с маленьким! Ну не маленьким, ну… Номер? Чей номер? Я не знаю номера… А что мне делать? Они водителя увезли. Не знаю куда, на машине. Не знаю на какой! — Тут я судорожно сжала рукой крошечную коробочку телефона (руки тряслись), что-то пискнуло, и Обнорский пропал.

— Ну что? — спросил Толик, даже простивший мне «маленького мальчика».

— Все в порядке, — соврала я, — ждем подмоги.

А что, если проскользнуть на переднее сиденье, ключ-то остался в замке зажигания? Только я вряд ли смогу управиться с «мерсом». Аркаша меня учил прошлым летом, но у меня, видно, таланта такого нет. Нет, лучше не рисковать.

До Обнорского я больше не дозвонилась, у него было занято. Аркаша был «вне зоны обслуживания». Было начало третьего. Я начала замерзать в бальном платье и легком пальтишке, как вдруг на шоссе появились огни. Машина остановилась, как и раньше, метрах в десяти от «мерседеса», захлопали двери, и в свете фар появился Володя. Рядом с ним, держа руку на его плече, шел здоровый парень в маске.

— Просим прощения, — сказал он, усаживая Володю в машину. — Ошибочка вышла. Счастливого пути. — Он хлопнул по крыше ладонью и хмыкнул в маску.

Пока наш водитель приходил в себя, давясь ругательствами и пытаясь непослушными руками повернуть ключ зажигания, машины с обочины стремительно сорвались с места, развернулась и та, что стояла посреди дороги.

— Володя, что случилось?

— Да отвезли в лес тут недалеко, говорят, мол, разбираться будем, потом какой-то прибегает бритый, говорит: «Это не он, мудаки (это он им говорит), отпускайте». Посмотрели документы, извинились, привезли обратно.

До города мы доехали в гробовой тишине. Я была в таком шоке, что даже не смогла объяснить маме, что случилось. Я стояла в прихожей, трясясь, а мама раздевала меня, поила таблетками и наконец повела в комнату, уговаривая: «Спать, спать, спать…»

Утром меня разбудил звонок телефона. Я с трудом оторвала чугунную голову от манящей пуховой подушки и подняла трубку.

— Завгородняя, ты?!! — раздался в трубке вопль Соболина.

— А сколько времени? — спросила я, пытаясь сфокусировать взгляд на будильнике. Голова раскалывалась. Циферблат расплывался.

— Какое время! Ты знаешь, что уже весь город тебя ищет!!! Я все морги обзвонил! Расследователи на машине все пригородные шоссе объездили, Обнорский всех ментов на уши поставил, а ты спишь!!!

— Ой, Володечка, не кричи, пожалуйста, у меня голова…

— Не будет у тебя головы! Чтобы через час была в Агентстве, тебе Обнорский ее сам откручивать будет!

Тут я вспомнила обстоятельства этой ночи и ужаснулась. Конечно, я же не отзвонил ась никому, придя домой, а мама имеет обыкновение выключать на ночь телефон. Да, ничего доброго меня на работе не ожидало.

Оказалось — после моего сумбурного звонка, имевшего место в половине второго ночи, Обнорский поднял по тревоге все Агентство. Когда он не смог связаться со мной по мобильнику (а я в полном беспамятстве нажала какую-то не ту кнопку), все его знакомые из всех силовых структур были брошены на поиски серебристого «шестисотого» и меня в нем. Зудинцев с Повзло на двух машинах колесили по всем проселкам в районе Репина, а Зураб и Модестов прочесывали прибрежную полосу в поисках моего коченеющего тельца. К утру был готов обширный план, который, слава Богу, не был претворен в жизнь.

Обнорский орал так, что у меня в голове еще долго перекатывалось матерное эхо. Едкий Повзло вставлял убийственные реплики. Основную их мысль можно было выразить следующим образом: «Свои личные проблемы со своими мужиками — решай сама». Какие «мои мужики»? Да никто из них не посмел бы меня и пальцем тронуть! Конечно, дикая ситуация, но я-то тут при чем? Да, со звонком как-то неудобно получилось.

Коллеги в отделе встретили меня гробовым молчанием. Неделя начиналась просто отлично.

Но, как оказалось, это было только начало.

В середине недели я вновь встретилась с Тимур Тимурычем. Уж какой бес занес его в мой «подшефный» отдел милиции — не знаю, но он выскочил как черт из табакерки, прямо перед моим носом. Помня нашу встречу на пресс-конференции, я попыталась отделаться нейтральным приветствием, но он подхватил меня под локоток и с отеческой журьбой в голосе вдруг сказал:

— Ай-яй-яй, Светлана Аристарховна, можно ли такой симпатичной девушке по ночам с незнакомыми мужчинами в машине кататься, да еще в таком глухом месте, как Приморское шоссе? Сами же в сводочках пишите «обнаружено тело…». Опять же — растление несовершеннолетних, да еще и племянника любимого жениха — ай-яй-яй!

Я оторопела. Откуда было ему знать об этом? Даже если Обнорский поднял весь город в ночь на понедельник, с Иратовым у него не те отношения, чтобы тот знал подробности. И больше — откуда Иратов узнал про то, что Толян — племянник Аркаше? Я Обнорскому ничего не говорила, да и потом — про Толика знали только моя мама да подруга Василиса, которой я рассказала всю историю без купюр. Видимо, в глазах моих был ужас. Иратов улыбнулся одними тонкими губами.

— Берегите себя, Светочка, берегите. Кстати, как мама себя чувствует, получше?

Второй удар. Маме вчера вечером было плохо с сердцем, мы даже вызвали «неотложку». Но уж этого Тимур Тимурович никак не мог знать.

— Ну будьте здоровы, Светочка.

А приглашение остается в силе, жду вас, Светочка. — И Тимур Тимурыч быстро зашагал от меня по коридору.

Так. Откуда он мог знать о подробностях ночного происшествия? Ниоткуда, если только… О Господи, если только… Я посмотрела ему вслед. Он мог выследить меня с Аркашей. Он мог ревновать меня к нему (я же сама сказала Тимурычу намедни, что приехал мой жених) и выследить нас. Запросто, если учесть, что для человека в его должности нет почти ничего невозможного. Значит, почти наверняка ночной инцидент был срежиссирован им. Но он был уверен, что за рулем машины сидит Аркаша. Он не мог знать, что его заменил водитель сестры. Аркашу хотели поучить, припугнуть, а то и вообще ликвидировать. Иратов страшный человек.

Так, а мама? Может быть, просто совпадение? Может быть, я ему как-нибудь раньше говорила о том, что она нездорова (увы, с мамочкой это бывает не так уж редко)? Допустим.

Я решила ничего не говорить коллегам и тем более не обсуждать эту тему с Аркашей. Он и так перепугался за меня страшно, кричал, что никогда не простит себе, что не оставил меня до утра, что оставил телефон в гостиной… Бедный, он так переживал, что взял с меня слово больше никогда и никуда не ездить без него. С каким удовольствием я дала ему это слово!

Любой сотрудник Агентства, попав в такой переплет, оказывается перед выбором: рассказать все коллегам сразу и положиться на их профессионализм или, на свой страх и риск, начинать собственное журналистское расследование. Надо сказать, большинство предпочитает второе. Из амбиций, конечно, добротных журналистских и личных амбиций. Однако мои прошлогодние приключения в «Черной Пустыни» надолго отбили у меня охоту к расследованиям. Хлопотно и небезопасно.

Но и идти к коллегам мне тоже не хотелось: после моего понедельничного позора дорогие сотрудники смотрели на меня волками, а начальство меня и вовсе игнорировало. Марина Борисовна с Горностаевой и даже Анна Соболина говорили со мной как с тяжелобольной, старательно подбирая слова и с плохо скрываемыми соболезнующими интонациями в голосе. Скрипка несколько раз заходил в репортерский отдел и порывался рассказать поучительную историю о девушке, севшей в машину к незнакомому мужчине. Почему-то, когда Скрипка доходил до того момента, когда девушку начинают душить ее собственными чулками, я выскакивала из кабинета, и Алексей Львович этому немало удивлялся. Трудно было довериться кому-либо в такой обстановке.