Ковры под псевдонимом - Яков Фроимович Шестопал
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ивашев, Бурик, Сорма, Бровский, Батов изо всех сил пытались убедить суд, будто на корм скоту шел только хлеб черствый (?!), деформированный, недопеченный и бог весть еще какой, ни на что больше не пригодный. Но эксперты, специалисты хлебопекарного дела утверждали: если в хлебной продукции имеются изъяны, то она подлежит переработке, скармливать и эту продукцию скоту — недопустимо.
Кстати, версия об употреблении на корм только ни на что больше не годного хлеба родилась в голове самого Сороки с самого начала следствия. Он сумел навязать ее даже некоторым свидетелям. Как? А очень просто: во время следствия председатель продолжал оставаться на свободе и выполнять свои обязанности. Сам этот факт оказывал немалое психологическое воздействие на тех, кого вызывали в качестве свидетелей: кто его знает, чем все это закончится? Скажешь правду, а потом будешь не рад. Пригрозил же председатель Сокову, заведующему производством хлебозавода, когда тот осмелился обратить внимание на его незаконные действия. А мастеру того же завода Ткачу, отказавшемуся как-то отпустить подводу хлеба, недвусмысленно посулил служебные неприятности, вплоть до увольнения с работы. Он-де, «влиятельный человек в районе и может все»!
И люди боялись перечить Сороке. Мастер, чтобы не связываться, ушел в цех, но видел, как экспедитор удовлетворил просьбу председателя колхоза и тот уехал, загрузив подводу доброкачественным хлебом.
Не удивительно, что этот «влиятельный» человек умел обрабатывать людей. Бухгалтер колхоза Ковалева на суде прямо заявила об этом. Больше того, она призналась, что прежде, боясь неприятных для себя последствий, давала ложные показания, будто хозяйство приобретало одни только отходы, так называемые огарки, ценой пять копеек за килограмм. На самом же деле колхоз скупал хорошую продукцию, но председатель приказал говорить иначе не только ей, а и другим тоже.
Впрочем, попытки лжесвидетельства этим не исчерпываются. Порадеть «родному человечку» поспешили и ответственные работники районного звена. Едва началось следствие, как они сразу же постарались запутать его. Нимало не смущаясь, прислали официальную справку, будто приобретенная в розницу крупа скармливалась птице по… указанию руководства районного совета колхозов. Более того, эту ложь даже подтвердили в своих показаниях.
Эти люди долго стояли на своем, пока до них не дошло, чем может обернуться лжесвидетельство: ведь предупреждения об ответственности за дачу ложных показаний — не пустая формальность, а вполне осязаемая возможность попасть на скамью подсудимых. Тут-то все свидетели и сделали крутой поворот. В суде они опровергли все, что еще так недавно утверждали. Конечно же, Сороке не поступало из района никаких указаний использовать пищевые продукты в рационе скота и птицы. Конечно же, делать это — возмутительное безобразие. Сорока, самолично внесший такое предложение, кругом виноват и заслуживает сурового наказания.
Но прозрение, наверное, произошло все же не только потому, что свидетели осознали неминуемость наказания за лжесвидетельство. Тут примешалось, видимо, еще одно обстоятельство, на котором остановимся позже.
Пока же хотим обратить внимание на то, к чему привела противозаконная «предприимчивость» Сороки. Накормив хлебом скот, он создал заметные трудности в снабжении им населения. Несколько продавцов продовольственных магазинов из близлежащих сел, а также председатель исполкома сельского Совета народных депутатов показывали на суде, что в течение трех лет, когда Сорока внедрял свою «рационализацию», жители сел плохо обеспечивались хлебом, его доставляли с завода с перебоями. Люди жаловались, писали письма, требовали разобраться. С хлебозавода, как по-заведенному, отвечали: отпущенные на данный месяц фонды муки использованы. И точка!
Кем использованы, на что? Неужели фонды эти столь ограничены, что не могут обеспечивать потребности населения района? Задать бы руководителям местных органов власти, наделенных большими полномочиями, эти вопросы директору предприятия да провести хотя бы небольшую проверку, как все стало бы ясно. Но их удовлетворяли стандартные его объяснения, которые безоговорочно принимались на веру. Так преступно созданный дефицит был чуть ли не официально оправдан.
Невольно приходишь к мысли, что деяния Сороки вообще ни для кого в районе не были секретом. Многим руководящим и должностным лицам просто удобно было играть роль незнаек. В хозяйствах ощущалась нехватка кормов для скота и птицы, нехватка, в причинах которой надо было разобраться и принять решительные меры: кому-то подсказать что делать, с кого-то строго спросить за бездеятельность или вовсе сделать организационные выводы. Но для этого надо было знать фактическое положение на местах, отказаться от привычного стиля и метода работы, от не менее привычного манипулирования цифрами, от парадности и искусственно созданной благополучной отчетности.
Выяснилось, что Сорока не только злоупотреблял служебным положением, но и использовал его в корыстных целях, действуя как расхититель. Одной репутации «рачительного» хозяина, сумевшего в трудных условиях нехватки кормов прямо-таки чудодейственным способом прокормить скот, показалось ему мало. Он, как говорится, жаждал не только славы, но и денег.
Если в «операциях» с хлебом он нет-нет да и проявлял свое личное участие, то в хищениях старался оставаться в тени, не выпячиваться. Большинство незаконных указаний давалось им устно. И деньги в собственные руки от «чужих» не принимал — только через «своего человека» — Кишкову. Только она вручала требуемую сумму начальству. Это была тонкая тактика, чтобы в случае чего можно было оправдаться, уйти от ответственности и уж по крайней мере не выглядеть руководителем преступной группы. Успеха эта тактика не возымела и была довольно быстро разоблачена следователем, а затем судом.
Колхоз обладает большим и хорошо плодоносящим садом. Когда наступает пора уборки яблок, здесь всегда не хватает рабочих рук. Сорока привык решать эту проблему с помощью наемных бригад. Потом, в суде, он будет юлить, изворачиваться, доказывать, будто просто предоставлял приезжим возможность заработать. А в действительности благодаря запутанности учета собираемой продукции лично обогащался. Тем более что с заезжими молодцами махинации было легче делать, нежели с местными жителями.
Из года в год приезжали для оказания колхозу «помощи» в сборе яблок в основном одни и те же люди. Условия труда для них были прямо-таки царские. Можно подумать, что не колхоз хозяин сада, а Сорока, который волен распоряжаться общественным достоянием, как своим собственным. Он, например, завел порядок, по которому пришельцы, получая обычную плату за труд, могли по очень льготной цене купить у колхоза до пяти процентов яблок от общего количества собранных каждым. Если
