Проблемы теории романа - Георг Лукач

Задача теории литературы с этой точки зрения — найти определение указанной относительной общности. Эту задачу теория литературы разрешает, конечно, опираясь на данные истории литературы. Это однако, отнюдь не означает признания чисто эмпирического индуктивного метода. Теоретическое определение жанра должно опираться на типичные его проявления, на те его проявления, которые с наибольшей полнотой отражают его основные тенденции и свойства, в которых с наибольшей полнотой раскрываются его социальные предпосылки. Вместе с тем, опираясь на такое определение, литературовед должен привлекать и все остальные материалы, отнюдь не игнорируя формы переходные, смежные и т. д. В этом последнем отношении работа тов. Лукача, несомненно, нуждается в ряде дополнений.

Из сказанного вытекает, что при определении данного жанра надо говорить о его динамике, о динамике литературного процесса, а не о статическом сравнении различных жанров между собой, ибо этим можно заниматься без конца. В этом отношении самая основа работы тов. Лукача глубоко правильна. Докладчик правильно подошел к задаче, идя от сопоставления романа с эпосом (с моей точки зрения, точнее будет говорить — героической (поэмой, эпопеей) правильно, т. к. именно таким путем раскрываются закономерность и специфика романа, как жанра буржуазной литературы. Опять-таки это не исключает, а. наоборот, требует того, чтобы, раскрыв закономерность возникновения романа как жанра, объяснить, почему в буржуазной литературе наряду с романом, как ведущим жанром, возникают и другие жанровые формы. Мне думается, что очень содержательное выступление тов. Гриба как раз показывает возможность продолжения работы тов. Лукача в направлении более детального анализа специфических форм романа и т. д.

Я думаю, что из всего мною только-что сказанного ясно, что если я и дал неудачными формулировками основание для недоразумения, в результате которого возникло мнение о близости моих замечаний к позициям В. Ф. Переверзева, то это могло случиться лишь в силу недостаточной развернутости и четкости моего выступления, т. к. система взглядов В. Ф. Переверзева глубоко мне чужда.

Ф о х т. — Я хотел обратить внимание на два вопроса, для неверного направления в обсуждении которых и я дал некоторое основание своими формулировками.

Первый вопрос об изучении жанров. Как обстояло дело у нас с этим вопросом до самого последнего времени? Если не вдаваться в глубокую историю, мы имели здесь три точки зрения, друга друга сменявшие.

Первая понимала жанр, как явление, которое обладает константными свойствами, позволяющими говорить о понятии жанра, напр., романа, на протяжении всего развития истории литературы. Отождествлялся роман античный и роман буржуазный, говорилось о романе вообще. Это та точка зрения, которую разделяли формалисты. Она явно неприемлема и не требует особой аргументации для доказательства своей ложности.

Этой точке зрения была противопоставлена другая, ей противоположная. Утверждалось, что жанр является категорией сугубо исторической, что жанр всегда является узко-стилевой категорией. У людей, упрощавших эту точку зрения, это превращалось в утверждение того, что каждый жанр определенного стиля, напр., буржуазный роман, есть нечто совершенно своеобразное и принципиально отличное от аналогичных жанров в другом стиле. Этим самым утверждалось, что можно говорить о романе только один раз в истории литературы, а во всех остальных случаях, когда встречается сходное явление, нужно говорить о другом жанре. Эта точка зрения, правда, классовая, но сугубо прямолинейная и вульгарная. Она высказывалась в той системе взглядов, которая называется переверзианством. Точка зрения тоже явно несостоятельная.

В противоположность той и другой точке зрения, как мне представляется, нужно выдвинуть третью, заключающуюся в том, что всякий жанр, в том числе и роман, естественно, возникает в определенной классовой среде. 'Возникнув в определенной классовой среде (эта фраза — не только мысль-есть у меня в стенограмме всего первого выступления), жанр, в условиях взаимодействия классов, классовой борьбы, видоизменяясь, распространяется и на литературу других социальных групп.

Возьмем роман. Возникнув в буржуазной среде, в условиях развития капитализма, роман, однако, распространялся и влиял на литературу других классов, действовавших при капитализме. Мы можем говорить о дворянском романе — о дворянской трактовке и интерпретации этого буржуазного жанра (Тургенев, напр., и т. д.). В этом смысле мнe кажется очень важным подчеркнуть, что в докладе тов. Лукача, где правильно указано происхождение жанра, где правильно прослежены условия, создавшие жанр, недостаточно показаны историческая сложность этих условий и многообразное развитие этого буржуазного жанра. Конечно, тов. Лукач не был обязан говорить об античном и средневековом романе. Но мне казалось, что в отношении судьбы романа в буржуазном обществе, при всех тех сложных классовых отношениях, которые в буржуазном обществе имеются, следовало бы говорить о тех видоизменениях и влияниях, которые вместе с влиянием буржуазной идеологии оказывал на другие литературы и роман. Я думаю, что тов. Лукач прав там, где он говорит о генезисе романа, и неправ там, где он игнорирует все сложные пути зарождения жанра и формы его дальнейшего существования.

Второй вопрос, возникающий отсюда, более широкий, опирающийся на эту сравнительно частную проблему о жанрах, это — вопрос о пути историко-литературного и теоретико-литературного изучения, вопрос о соотношении теории и истории. Мне представляется, что в этом смысле доклад тов. Лукача более интересен, чем в конкретном вопросе о жанрах, потому что здесь совершенно правильно намечен путь теоретического изучения литературы (с которой в докладе тов. Лукача отождествляется роман).

Тов. Лукач совершенно правильно пытается подойти к определению вопроса о романе (о буржуазной литературе) не путем чисто статистического или арифметического сравнения разных романов (произведений) и построения отсюда самой теории литературы, а пытается взять существенное и основное в этом жанре (литературе) в эпоху, наиболее существенную для развития этого жанра (литературы), в эпоху, его создавшую, и, таким образом, идя от этих конкретных наблюдений к большому обобщению, он затем определяет характерные особенности этого романа (литературы). Путь совершенно правильный, путь, (который был указан Марксом в "Введении к критике политической экономки" и в ряде других работ, путь настоящего исторического изучения, ничего общего не имеющий с вульгарным эмпиризмом.

Самая интересная сторона работы тов. Лукача — совершенно правильное противопоставление феодальному эпосу романа, как жанра буржуазной литературы. Это как раз то основное утверждение, которое, мне кажется, не понял и неправильно оценил Переверзев в своем выступлении. Тов. Лукач берет эти жанры именно потому, что каждый из них является типичным для своей эпохи — эпос или эпопея для докапиталистической и роман для капиталистической литературы. Именно это сопоставление дает нам ту широкую перспективу, те широкие горизонты, которые я имел в виду, когда давал высокую оценку докладу. Мне кажется, что эта сторона правильна и только о таком историзме можно говорить, когда говоришь о марксистском понимании исторического процесса.

Но доклад тов. Лукача останавливается там, где работу надо было бы продолжить, и остановка эта на таком опасном месте, что самое продолжение работы становится сомнительным в своей возможности. Прежде всего тов. Лукач отождествил роман с буржуазной литературой вообще. А затем следует подчеркнуть указание Маркса о необходимости, добравшись до большого обобщения, вернуться к конкретному рассмотрению исторического процесса с тем, чтобы в свете вот этого обобщения, в свете понимания общих характерных признаков, рассмотреть самые судьбы явления. Вот эту последнюю часть, мне думается, тов. Лукач даже в пределах ограниченных, в пределах капитализма, дал недостаточно широко или просто почти не дал. Как не дал он и картины образования романа во всей ее

сложности.

Вот собственно те две проблемы, тс два вопроса, которые, как мне казалось, недостаточно здесь обсуждались, не всегда обсуждались, исходя из самого понимания этих проблем теми, с кем спорили, а на основании формулировок, взятых из неправленных стенограмм (к тому же не очень удачных самих по себе), на основании формулировок, не очень удачно выражавших ту мысль, которую хотели выразить говорившие, в том числе и я.

Я хочу еще раз подчеркнуть, что вопрос о самом методе теоретико-историко-литературного изучения был для меня интересен в особенности потому, что, как мне кажется (возможно, что ошибаюсь), подобные тенденции-тенденции к правильному построению обобщений, однако с неосуществленным затем рассмотрением конкретного материала в свете этих обобщений — имеются не только в работе т. Лукача, но и в ряде других работ, появившихся сейчас в нашей области. Напр., работа тов. Гриба о Бальзаке, — работа интересная, но вызывающая недоумение с указанной стороны; в ней не учтена та конкретная классовая обстановка, в силу которой Бальзак должен был так, а не иначе, писать, и в силу которой он должен быть квалифицирован не как "прогрессивный интеллигент", а в классово-исторических терминах. Такая, можно сказать, массовая "недоработка" заставляет себя оценивать как принцип.