Байки старого еврея - Аарон Шервуд

Мастер

Кто такой мастер? Какими качествами он должен обладать? Хороший, пусть даже талантливый актёр – имеет ли он моральное право на самолюбование? Придаст ли это ему больше авторитета и популярности?

Прекрасный, на мой взгляд, режиссёр Герман. Мне, увы, не довелось с ним работать. Всего лишь однажды между нами произошёл минутный разговор. Вечером предыдущего дня в Доме Кино я отмечал своё сорокалетие. В самый разгар застолья мой близкий друг довольно тихо спросил меня: «А за соседним столиком действительно Алексей Герман?»

Я к тому времени был, скажем так, навеселе, и довольно громко (за соседним столиком меня явно слышали) ответил: «Ну Герман, ну да, сидит за соседним столиком, и что? А я Шервуд! Что, не звучит?» Наутро мне позвонил невольно спровоцировавший мой ляп друг: «А ты помнишь, что вчера сравнивал себя с Германом?». Я не помнил. Мой друг не жалея красок пересказал мои высказывания. Я бросился на работу. Разыскал Германа. «Алексей Юрьевич, я должен извиниться перед вами за вчерашнее». – «О чём вы? У вас очень красивая фамилия, забудьте, пустое это». Непьющий Герман, казалось бы, должен был негативно относиться к пьяным выходкам. Но он поступил мудро. Подвыпивший мужичок ляпнул не подумав. Получилось смешно. Посмеялись и забыли. Его авторитет от этого только выиграл.

Другой пример. Безусловно нерядовой актёр Виктор Павлов. На съёмочной площадке в запарке второй режиссёр обратился к нему на «ты». Что тут началось! Обиженный непонятно на что актёр устроил ему разнос! Как склочная соседка по коммунальной кухне, он прочитал ему лекцию о том, что надо – кто бы спорил – уважать старших. Напомнил, что он дважды заслуженный и трижды лауреатный, что у него столько-то ролей в кино и театре (а это при чём?), что он не позволит! Вся эта неприглядная сцена происходила на глазах у всей съёмочной группы, что абсолютно недопустимо: второй режиссёр – не мальчик из массовки, тем более что и мальчик из массовки достоин уважения. Да и сам обиженный не употреблял другого обращения, кроме как на «ты». Результат? Второй режиссёр, естественно, извинился, но Павлов получил сомнительную славу склочника. Я думаю, ни популярности, ни заработка ему эта склока не прибавила.

Мне вспоминается моя первая кинокартина, где я работал в качестве администратора на площадке. Главную роль в фильме играл тогда очень известный Юрий Каморный. Сейчас про него сказали бы «секс-символ». Я, улучив момент, поинтересовался, как мне к нему обращаться. Он мне сказал: «На площадке – Юрий, но на «вы». Всё встало на места: он актёр с десятком картин за плечами, но и я не зевака из-за заграждения. Я вижу одно объяснение – самоуважение. Это когда человек, даже заслуженный, видит в другом не кого-то ниже себя, а сотрудника (от слов «трудиться вместе»), личность. Сколько раз мне приходилось слышать от актёров после концерта, на котором они обращались к залу «уважаемые зрители»: «Как мне надоела эта безликая масса!». Но если она для тебя, центропупа, безликая, зачем ты к ней выходишь? Кушать хочется? Тогда выбирай: или безликая масса, или кушать! Но, повторюсь, самоуважение – это как талант: или он есть, или его нет. Воспитать его, увы, нельзя.

На «Ленфильме» снимали фильм «Письма мёртвого человека». Главную роль играл Зиновий Ефимович Гердт. Он нечасто бывал в этих стенах. И его привечали как дорогого гостя. Слаб человек. Зиновий Ефимович перекушал горькой. Проходя мимо окон актёрского отдела, решил заглянуть в окно, чтобы поздороваться с «девочками» из оного, да так и заснул прямо в нём же. Его из окна со всеми предосторожностями вынули и поместили к «чайку», которая и доставила бесчувственное тело на натурные съёмки. Понимая, что мэтр профнепригоден, режиссёр предложил ему: «Зиновий Ефимович, давайте снимем другую сцену, где вы не участвуете. А вы пока отдохнёте». Но Гердт заявил, что он – эталон трезвости, и пошёл в кадр. Кадр сняли, объявили обед и спустя часа два сделали, якобы по просьбе оператора, дубль.

Прошло время, съёмки закончились, настало время перезаписи. Гердт пришёл в павильон абсолютно трезвый. Но режиссёр, то ли в шутку, то ли в отместку, дал команду поставить «пьяный» дубль. Время идёт, ролик крутится, а Зиновий Ефимович не может попасть в артикуляцию. Небывалый случай: Гердт не может озвучить самого себя! Конечно, не может: ни один трезвый человек не попадёт в артикуляцию пьяного. Объявили полчаса на кофе, дубль заменили. Вернулся Гердт и, естественно, с первого дубля всё сделал. Он, конечно, понял, что его разыграли. Мог ли он устроить всем разнос? Не мог! Он самодостаточен. Помня за собой ошибку, когда он самонадеянно вошёл в кадр, он сказал режиссёру: «Прости, я был неправ!» Вот в этом, в сущности, и заключается понятие «мастер».

Медные трубы

Кто в детстве не любил сказки? Я тоже их любил. Но особенно экранизации сказок – будучи взрослым юношей – за подтекст. Такая была жизнь – читать между строк и улавливать подтекст. Помните экранизацию сказки «Огонь, вода и медные трубы»? Все испытания прошёл главный герой, но испытание медными трубами – славой – не смог. Это самое сложное испытание в жизни. Бывает, человек сильный, мужественный, преданный друг. Но стоит заиграть медным тубам – и не узнать человека.

Был у меня приятель. Подъедался на «Ленфильме» актёром вне театра. Это когда актёр, в данном случае самоучка, в театре не работает, а зарабатывает себе на жизнь случайными ролями. Иногда это эпизод, чаще всего актёрское окружение. И вдруг его взяли в театр, да не на договор, а в штат. С этого дня он стал другим человеком. Он вдруг стал степенным, спина выпрямилась, обзавёлся тростью, стал курить трубку. Форсу добирал, или, как теперь говорят, создал имидж. Говорить стал размеренно, не глотая окончаний слов, что делал буквально вчера, а как бы роняя слова. Однажды я поинтересовался, как ему, человеку без актёрского образования, и даже без десятилетки, удалось попасть в академический театр. Разговор был, что называется, в неформальной обстановке: пили. Он мне ответил: «Я – гений! Вельяминов, Чаплин и этот, как его, Майкл Кейн, тоже без образования».

– «Володя, ты в хорошей компании: Кейн, Чаплин, Вельяминов – и ты», – сказал я ему.

Время шло. Я уволился с «Ленфильма» и работал на Центральном телеграфе, в отделе снабжения, но связи с «фабрикой грёз» не терял. В одно из моих посещений я случайно оказался в компании моих приятелей-актёров, где были Володя и один маститый актёр. Володя выпил и заявил, что он гений. Маститый посмотрел на него и в наступившей тишине сказал: «Вас, кажется, зовут Владимир? Не по таланту пьёте!» На следующий день я зашёл в кафе, где увидел «гения». «Что новенького?» – спросил я. – «Да вот, скоро премьера, я занят в спектакле», – сказал он как бы безразлично. – «А как насчёт контрамарки?» – «Не получится, полный аншлаг!» Памятуя, что отрицательный ответ – тоже ответ, я не стал настаивать. Наша встреча происходила в канун Нового года. Буквально через несколько дней в отдел, где я работал, вошла замначальника производства и предложила подработку на время предпраздничной запарки. Нужно было принимать телеграммы, отправляемые по телефону. Работа несложная, к тому же хорошо оплачиваемая. Я согласился. Работа заключалась в следующем: один оператор получал звонок от отправителя, записывал номер телефона и передавал этот номер другому оператору. Тот перезванивал отправителю и записывал текст телеграммы. Делалось это, чтобы убедиться, что отправитель звонит именно с этого телефона. В данной ситуации я находился в исключительном положении. Недолго думая, я решил поздравить Вована-гения с его же телефона и за его же деньги. Я выбрал самый дорогой бланк и отправил телеграмму-молнию. Текст был незатейливый: «Вы наш кумир! Поклонницы». Как ни странно, реакции не последовало, никакой. И вот спустя много месяцев в сквере ко мне на скамейку подсел мой приятель Володя. «Привет, кумир! Как поживают твои поклонницы?» – спросил я. Он побледнел: «Так это ты меня поздравлял? Я поставил на дыбы весь театр, перешерстил «Ленфильм». А знаешь, какой скандал мне устроили соседи по коммуналке за то, что я якобы отправляю телеграммы с общего телефона?» – «Я, как жена Цезаря, дружбан, вне подозрений!» – сказал я. Как ни странно, от осознания своего величия он избавился. Возможно, помогла моя терапия.

Жизнь, друзья, сложная штука.

Миссия

Прошло время, я окончил школу, поступил на завод. Здесь мне никто моих родственников в пример не ставил. Не оттого, что на заводе умнее начальство, – просто не были в курсе. Да и после моего перехода на службу кинематографу – тоже. Служа на «Ленфильме», я наконец попал в коллектив, где и без меня хватало разнообразных «отпрысков». Всем было абсолютно фиолетово, кто был у меня, скажем, прадед. Но с переходом на вторую кинокартину случился эпизод, на первый взгляд не суливший мне невзгод.

Наш художник-постановщик рассказал мне, что учился ремеслу у моего деда. Я сначала не придал этому значения. А зря! Каждый раз, встречаясь со мной на студии, он сообщал мне, гордился бы мной дед или нет, тем, как я, скажем, вчера, провёл съёмочный день. По-видимому, он решил, что подходит на роль поверенного тени моего деда.