Байки старого еврея - Аарон Шервуд

Не встречай по одёжке

Свою службу на «Ленфильме» я начал с грузчика, свято веря в то, что уж я-то пробьюсь. Вы спросите: почему службу? Ну разве можно работать на искусство? Искусству служат, даже грузчиком. Само нахождение в стенах «Ленфильма» меня поразило с первого дня. Я мог заглянуть как бы за экран, то есть увидеть, как «это» происходит! Как строятся декорации, воочию увидеть актёров. Да что там увидеть – разговаривать с ними, сидеть за одним столиком в кафе. За что я вскоре поплатился неуважением среди коллег. Сами посудите: народ по рублю скинулся, а этот, то есть я, пошёл кофе пить! Но, как ни странно, наш бригадир относился ко мне благосклонно. Он работал на студии давно и в моих глазах был всезнающим экспертом. Я часто обращался к нему за разъяснениями, что ему, безусловно, льстило. И вот однажды он как бы между прочим предложил мне посмотреть только что законченный Козинцевым фильм «Король Лир», и не где-нибудь, а в директорском зале. Предложение прозвучало как что-то само собой разумеющееся. Это для него, но я же не был киноволком, как он. Подумайте сами. Тогда на «Ленфильме» служили пять тысяч сотрудников. А в директорском зале – сорок пять мест, и одно из них – моё! Кроме того, были ещё приглашённые. А если к этому добавить, что просмотр был до утверждения в Госкино, а там, безусловно, что-то обязательно вырезали бы, то для меня это превращалось в событие, а не в рядовой просмотр кино. И вдруг уже у самых дверей зала я вижу жуткого бомжа. На голове у него засаленный парик, к которому пришит такой же берет, одет он в жуткие грязные шорты, в такие же гольфы и в несуразные сандалии. Конечно же, вы поймёте, почему, я его не остановил, а побежал разбираться с ВОХРом. На проходной, что меня удивило, поинтересовались, не трогал ли я его, и объяснили, что этот «бомж» – сам Олег Каравайчук. И добавили: «Этот «бомж» тот, что надо «бомж»!» Я поспешил в зал. Когда в зале зажёгся свет и я вышел в коридор, бригадир спросил: «Ну как?». Я ему ответил что-то в смысле «не сейчас, дай обдумать». И услышал: «Да, неплохое кино, жаль, не цветное!» Я стоял и думал: один из нас – идиот!

Новое мышление

Годы, прожитые в Советском Союзе, убедили меня в том, что эту страну никогда не свернуть с однажды выбранного пути. Этот путь – безалаберность и гордость. За что? Да какая разница! Ну хотя бы за то, что мы великие! Однажды во время поездки в Москву я увидел на обочине «мерседес», водитель которого просил о помощи. Я, естественно, остановился. Водителем оказался турмалайнен (так ленинградцы презрительно называли финнов). Я не был исключением. А как я должен был называть водителя, который не в состоянии поменять камеру в колесе? О том, что в крохотной Финляндии в подобной ситуации просто вызывают техничку, я, гражданин сверхдержавы, естественно, не знал. Финского языка я тоже не знал по причине глубокой уверенности в том, что подобные знания мне никогда не пригодятся. Как вы понимаете, ни о какой поездке в бывшую Финляндскую губернию я даже не мечтал, а заговорить на улице с иностранцем мог только абсолютно безбашенный. Русский язык знал финн. На вполне приличном русском он объяснил, в чём проблема: его «мерс» получил прокол, и он оказался в затруднительном положении. Подходящая камера была у меня. Когда финн среди моего инструмента увидел монтажку, он заинтересовался, из чего она сделана. Я ответил: «Из титана». Вы очень богатый человек, если позволяете себе такой инструмент, сказал он. Дурашка, подумал я, что с того, что это стратегический материал, неужели ты думаешь, что это мне стоило хоть копейку? В то время я работал в «Дикой дивизии». Нет, к генералу Шкуро это не имело никакого отношения. Это была автобаза «Турист», расположенная в чистом поле. На территории, огороженной полусгнившим забором, находились три вагончика и неотапливаемый и даже без ворот бокс. В любую погоду, в снег и в дождь, практически под открытым небом водители сами ремонтировали автобусы. Понятно, что в таких условиях ни о каком порядке речи быть не могло. Водители сливали бензин из автобусов в свои машины, использовали автобусы для своих нужд, устраивали попойки. Но всему приходит конец, закончилось и строительство новой автобазы. После переезда, как положено, обнаружилось множество недоделок, что, впрочем, имело логическое объяснение: спешили – стройка длилась каких-то двадцать лет. Это не пирамиду для очередного фараона построить. Тут сложнейшее техническое, не говоря об архитектуре, сооружение! Однажды отрядили группу водителей во Львов, за новыми автобусами. По существовавшей тогда инструкции Министерства транспорта, на подготовку новой автомашины отводилось две недели. Объяснение простое: любая машина собиралась на живую нитку, лишь бы выкатить за ворота. Ребята были опытные, вот и захватили с собой всё, от инструментов до еды. Предусмотрели всё, но не учли, что в стране свирепствовали перестройка, гласность и государственная приёмка. Жизненный опыт им подсказывал, что перестройка – одно, а сборка автобусов – совсем другое. И вот на базу прибыли автобусы, но из них никто не выходит. Проходит десять минут, полчаса – так никто и не вышел. Автобусы целы, водители – на своих местах, но с места не двигаются. Лица у всех бледные, взгляд отрешённый, руки плетьми болтаются. Не иначе как с инопланетянами повстречались. Вошли в один автобус, растормошили водителя, а он им шёпотом, одними губами: «Все гайки закручены», – и опять «ушёл». В течение недели десяток водителей-сомнамбул передвигались по автобазе, бормоча: «В заднем мосту масло залито, карданные гайки затянуты, прошли две тыщи километров – и ни одной поломки». Их сначала даже водка не брала. А ещё через неделю отправили другой десяток водителей, за новыми автобусами. Понятно, поехали налегке. Им пришлось высылать техничку со всеми причиндалами. Новое мЫшление – дело безусловно хорошее, но параллельное. Ему параллельно до рабочего, а рабочему параллельно до него.

Майор Иванов, или Оно мне надо?

1993 год, июнь. Моя последняя ночь в России, отвальная завершилась, гости разошлись. Я лежу в кровати и пытаюсь заснуть, но сон не идёт, я отчётливо представляю, как подхожу к последней черте – границе на таможне в аэропорту. Мне предстоит сделать последний шаг, и я… Наутро сажусь в такси и еду в Пулково, где меня уже ждут мои друзья. Мы весело прощаемся, выпиваем под последний тост «до скорого», я сдаю багаж, на удивление быстро прохожу все проверки-препоны. Очухался я только после того, как самолёт набрал высоту. Я даже не заметил этой пресловутой последней черты. И вот я схожу с трапа в Бен-Гурионе, как и положено олиму-лоху, в кожаной куртке и пиджаке поверх свитера. Лучшего прикида для июньской погоды в Израиле придумать было сложно, не правда ли? Но это было только начало. Первые часы и дни в Израиле были для меня самыми сложными. Не тяжелыми, а именно сложными. Я не мог понять, отчего мне все улыбаются. Таксист не воспользовался моим незнанием курса шекеля и не взял с меня пятьдесят долларов, а пошёл и разменял их. В это практически невозможно поверить: он отказывался взять пять шекелей чаевых! Вечером, гуляя с подругой, которую я разыскал, по центру Тель-Авива, я увидел припаркованный у дома кабриолет «мерседес». Хозяин этого потрясающего авто даже не удосужился закрыть верх. «А если машину угонят?» – «Пусть, всё застраховано». Это был мой первый шок. Оставить такую машину без присмотра и не волноваться?! Нет, определённо я приехал в правильную страну! Меня как автомобилиста удивляло умение евреев втиснуть свой автомобиль в совершенно, казалось бы, невозможные места. Я это относил к еврейской ментальности. Или знаменитая «рэга», проще говоря, три пальца, сложенные в щепотку. Достаточно просунуть в окно авто эту самую «рэгу» и потрясти ею, как вам в нарушение всех правил (подача сигнала поворота не даёт преимущества, тем более не указанная в Правилах дорожного движении щепотка) уступают дорогу. Впрочем, если говорить о правилах, то, по всем правилам, наше государство не должно было просуществовать и месяца! Однако, как говорится, не дождётесь. Народ Израиля есть и будет есть (каламбур). А наши солдаты и солдатки? Я видел однажды солдатку: сама, что называется, метр с кепкой в прыжке, из-за рюкзака еле видно, Но при этом в макияже. Гуляя по центру Тель-Авива, однажды увидел парочку – солдат и солдатка. Шёл за ними минут пять, любовался. Таки было чем. Итак, он: в одной руке – сигарета, в другой – банка пива, и лежит она, рука, на молочной железе спутницы, у него за спиной М-16. Она: на ногах огромные армейские ботинки, пилотка с эмблемой дивизии Гивати – под погоном, естественно, с макияжем, в одной руке – банка колы, а другая покоится на мускулюс глютеус максимус спутника; ну и, как положено, автомат «узи», только облегчённый: девушка как-никак. Всё нормально, объяснили мне, это наши дети, приехавшие в отпуск с войны (уж извините за патетику), которая так и не закончилась, начавшись в 1948 году. И вот, привыкнув к улыбкам и тёплому солнышку, я решил слетать в Россию. Оно мне было надо? В принципе, я мог все недоделанные проблемы уладить и без полёта. Но человек умнеет, только наделав ошибок, и я, уверяю вас, не исключение. Прошло каких-то три месяца с тех пор, как я изменил Родине, а мне пришлось заново привыкать к теперь уже их порядкам. Я по израильской привычке остановил такси и просто сел в него, чем несказанно удивил водителя. Произошёл следующий диалог.