Анни Маннинен - Марья-Леена Миккола

— Какая бойкая славная девочка! — сказала Лемпи. — Вот бы мне такую. Уж я не я буду, а постараюсь, чтобы эта девчушка стала моей невесткой.

Анни почувствовала беспокойство. Кажется, Лемпи собирается выдать ее замуж за Малого Ворнанена?

— Я вообще никогда не выйду замуж, — проговорила Анни. — Я буду самостоятельной и буду жить одна. Я хочу стать личной секретаршей.

— Ну-у, не говори так, — сказала Лемпи и подмигнула Анни. — Малый Ворнанен станет сапожником, как и его отец, и ты с ним будешь жить без забот, как у Христа за пазухой.

— Ну чего ты болтаешь, Лемпи? Мало, что моими делами ведаешь? — проворчал мастер Ворнанен. — Свари-ка мне лучше кофейку.

Лемпи подмигнула Анни и Лассе, которые, застыв в дверях, молча наблюдали за ней. Она моментом собрала на стол, поставила чашки и блюдца; и хотя чашки так и мелькали в ее проворных руках, она не разбила ни одной. И пока варила кофе, успела мимоходом несколько раз шутливо обнять своего сапожника.

— А знаешь, Анни, ты подумай. Выходи-ка замуж за сапожника, не прогадаешь, — сказала Лемпи. И снова стала напевать:

Сапожник — важный господин.Он деньги гребет лопатой.Он любит крепкое виноИ девушек любит, проклятый…

Но я на него не сержусь.Бог с ним!

И девушки любят сапожникаЗа то, что тачает сапожки,В которых потом щеголяютСтройные девичьи ножки…

Но я на него не сержусь.Бог с ним!

Мастер Ворнанен слушал песню, чуть заметно улыбаясь, и был явно доволен. Сегодня глаза у него были не красные, налитые кровью, а светлые и мирные, почти как у доброго, барашка.

Прощаясь с сапожником и его женой, Анни присела, сделав красивый книксен, и вышла во двор следом за Лассе. Лемпи смотрела на нее из окна домика. Ребятам повезло: Малого Ворнанена во дворе уже не было и они спокойно выбежали на песчаную дорогу.

— Наверно, она и вправду когда-нибудь работала в цирке, — сказал Лассе. — Ты видела, как она посуду подкидывала? А сил у нее, как у паровоза.

Всю дорогу домой Лассе тренировался, разучивая разные приемы старта. Анни пыталась бежать вместе с ним, но под горку Лассе так рванул, что исчез у нее из виду. Остаток дороги Анни брела одна. Она шла медленно, то и дело останавливаясь. С теплотой думала она про Лемпи. «Но замуж за Малого Ворнанена я все равно не не пойду», — решила девочка твердо.

Придя к себе во двор, Анни увидела, что тетушка Лихонен развешивает белье, а Майкки ей помогает. Анни сразу подумала, что Майкки, наверно, рассказала матери про их вчерашние приключения и тетушка Лихонен, конечно, станет сейчас бранить ее, Анни, за то, что она сказала неправду, подбила Майкки поиграть в чужом ребячьем домике и вообще наделать всяких глупостей. А она сейчас вовсе не была настроена выслушивать упреки. Быстро, как легкий ветерок, пронеслась Анни через двор и подбежала к будке Тэри. Собака стояла у своей конуры и старалась уловить носом какой-то странный запах, который ветер доносил из города. От усердия она даже тихонько скулила.

— Привет, Тэри.

— Я тут все нюхаю, и мне кажется, что сюда направляется какой-то моряк, наверно из порта, часы продавать, — сказал Тэри. — А я хорошо живу. И они теперь довольны. Я имею в виду — Дикие. Лехилампи отвоевано.

— Да, я знаю, — сказала Анни. — Это замечательное дело. Но с другой стороны, это значит, что у меня здесь поблизости остается все меньше друзей. Ой, Тэри, что же мне делать? Вода в реке так ужасно загрязняется.

— Ах вот как, у тебя нет здесь больше друзей, — произнес Тэри. — Да, да, я понял твой намек.

— Зато у меня остался ты, Тэри, — и девочка ласково погладила пса. — Я даже не могу себе представить, какой бедной и скучной станет жизнь, если здесь не будет тебя, Тэри! Ты украшаешь этот двор, словно король…

— Да, да, король. А исчезни я, так никто и не заметит, — произнес Тэри со скорбным видом. — Я ведь всего-навсего самый простой пес. С дикими, конечно, интересней. У них такая напряженная жизнь, полная страстей.

— А ты не видел Муттиски? — спросила Анни, желая переменить тему разговора.

— Да видел я ее рано утром, — сказал Тэри. — Но почему-то Муттиска показалась мне печальной, хотя при том захвате никого из зверей даже не поранили. Наверно, она предчувствует, что ее мази и целебные травы понадобятся, чтобы залечивать более серьезные раны. Хотя ведь Муттиска мне ничего не рассказывает.

— Ты так думаешь? — с сомнением спросила Анни. — А знаешь, мне надо пойти и повидаться с Муттиской.

Анни прошла под тенистыми сливовыми деревьями, подошла к двери Муттиски и постучала. Никакого ответа не было. Постояв еще немного, Анни все-таки решила войти в дом. В кухне она увидела Муттиску, сидевшую за столом в глубокой задумчивости. До чего старой и усталой показалась ей вдруг Муттиска! Анни громко поздоровалась и даже сделала низкий реверанс, но никакого ответа все равно не последовало. Муттиска будто и не слышала.

— Прошлой ночью были такие увлекательные ночные дела, — осмелилась прошептать девочка.

— Лучше, если каждый будет держать свои ночные дела при себе, — сухо ответила Муттиска, все еще не глядя на Анни.

— Но Лехилампи такое красивое озеро, — все так же шепотом говорила Анни. — Темная, почти черная гладь воды, призрачные, как дымка, лесные девы и жемчужные рыбы…

— Хо-хой, деточка, это совсем обычное озерко посреди болота, и из этого озерка вытекает речка! — проговорила Муттиска и наконец-то посмотрела на Анни усталыми глазами. — Болото — это сердце всякой северной земли. А Мустасуо, Черное болото, — это сердце наших мест. И вот теперь его собираются осушить, исполосовать канавами. Ты понимаешь? Осушить и изрезать сердце. Что же тогда будет сдерживать весенние паводки? На болоте теперь водятся звери. Оттуда доносится кваканье лягушек, птичий гомон. Журавль опускается на болото, поест и отдохнет, там он находит покой и строит себе гнездо. На мшистой поляне встречается след лося. А что же будет потом, когда осушат болото и иссякнут озера?

— Но ведь озеро удалось захватить, — пыталась доказывать свое Анни.

— Во сне озеро может показаться и кристальным, — сказала Муттиска. — А днем это обычная болотная вода. Большая мшистая топь, где гнездится лебедь кликун и где дикий северный олень находит себе пропитание… Как много надо бы еще исправить и переделать в мире! Подумай только, сколько больших озер и рек на нашей земле! Сколько раскинулось огромных болот! Как мы спасем все это? Мы должны найти слова-заклинания, которые уберегли бы Природу-Мать от истощения. Но эти слова можно найти только у нее, у самой Природы. Так говорили старые, мудрые люди. А она, Природа-Мать, ушла в землю так глубоко!

— Неужели она уже совсем в центре земли? — встревоженно спросила Анни.

Муттиска не ответила, она продолжала развивать свою мысль:

— Война нанесла большой ущерб природе и людям. Поэтому человек мечтает жить без войн. Когда на земле мир, человек может строить заводы и железные дороги. Плавить железо. Ткать ткани. Из дерева делать доски и бумагу. Жизнь замечательна, когда человек перестает воевать и находит себя в труде. Но Природа-Мать скудеет — так говорят старые и мудрые люди.

— Пошли меня, Муттиска, за этими словами, — прошептала Анни.

Но Муттиска опять ничего не ответила. Подперев голову руками, она молча сидела, целиком погруженная в свои раздумья. Вдруг она встрепенулась и неожиданно пропела:

Хейп-па-рал-лаа,Мы пели всюПрошлую ноченьку!Пили воду соленую.Эх, было нам не в моченьку!

Анни сочла самым благоразумным удалиться. Она постояла во дворе Муттиски, с наслаждением вдыхая свежий воздух. Осенние поздние астры пестрели под окошком на грядке. Анни постояла-постояла и со всех ног пустилась к Казарменной горе. Ей вдруг так захотелось поболтать о чем-нибудь приятном, с кем-нибудь поговорить по душам.

Тетушка Лихонен и Майкки все еще возились с бельем, и Анни вызвалась помочь им. Тетушка Лихонен ничего не ответила, взглянула только исподлобья на Анни. Помогать она, правда, не запретила, и Майкки прошептала Анни на ухо:

— Мама ужасно рассердилась, когда я рассказала ей про нашу прогулку. Но мама у меня добрая, она никому ничего не расскажет.

— Да, конечно, но без приключений жизнь была бы совсем скучной, — угрюмо произнесла Анни. — Да и вообще в жизни нет ничего интересного, и в школу еще скоро идти. Как только об этом подумаю, так сердце от тоски разрывается.