Вакуум - Тася Кокемами

Глава двенадцатая

Однажды наша группа поехала в лес. Там, на специально выбранной поляне, каждый из нас должен был вырыть яму для того, чтобы провести в ней ночь. Это было что-то вроде символического захоронения, после которого мы могли возродиться с новыми силами, устремлениями и верой в себя.

Руководительница группы накрыла мою яму сплетёнными ветками, накидала сверху листьев – и наступила полная темнота.

– Ни в коем случае не вылезай отсюда до утра! – предупредила она. – Это опасно!

Моя “могила” получилась довольно тесной – у меня не было сил копать длиннее и шире. Сначала теснота успокаивала. Земля будто обнимала меня и убаюкивала своей прохладой. Но в какой-то момент я начала крутиться, совсем как когда-то в материнской утробе. Мне ужасно захотелось выбраться наружу и убежать – из этого леса, подальше от этих людей и их таинственных ритуалов. Я почувствовала себя жертвой чьих-то безумных манипуляций. В этом не было ничего нового – я чувствовала себя подобным образом давно и довольно часто.

И вдруг возле моих ног появилось туманное свечение. Оно было не отблеском Луны, случайно проникшим сквозь ветки, а совершенно самостоятельным, светящимся пятном. Я с трудом подавила крик ужаса. Пятно медленно двинулось от ног к лицу. Доплыв до груди, оно застыло. И меня будто придавило чугунной плитой.

В моей памяти начали всплывать ссоры из последних лет супружеской жизни и сопутствующие им “заклинания”, которые мы с мужем повторяли, как если бы они обладали чудодейственной силой.

“Сколько раз тебе, говорить, что… Господи, ну разве так… Ты же ничего не смыслишь в…” – пылко начинал он.

“Я не знаю, зачем… Когда, наконец, ты… Почему мы никогда не…” – имитируя спокойный голос, вторила я ему.

Иногда я всё-таки срывалась и плакала. Или бросала на пол две-три тарелки. Выпустить своё возмущение полностью я боялась – мне казалось, это может привести к непоправимым последствиям.

В моей груди постоянно жило невыносимое давление, но после скандалов оно ненадолго отступало. Бывало, что я провоцировала ссору, понимая, что после неё какое-то время будет легче жить.

Тогда я думала, что выражать эмоции – это значит громко кричать и бурно реагировать. Я не знала, как понять свои чувства, и то убегала от них, отвлекая себя различными способами, то заталкивала внутрь, то шла у них на поводу. И только позже поняла, что эмоции надо принимать. Бывает, им сложно дать название, но главное позволять себе их испытывать и говорить о них, если нужно. И о желаниях тоже. Говорить, когда мне обидно, больно, неудобно, чего-то не хочется, а чего-то наоборот, хочется и весьма.

Мне было неинтересно с друзьями мужа, но чаще всего мы проводили свободное время в их компании, я не любила боевики, но приучила себя их смотреть, потому что муж их обожал, я терпеть не могла борщ, но муж не мыслил без него своей жизни, поэтому я регулярно кромсала свёклу и морковку. Я уступала мужу почти во всём. Конечно, мы оба были в ответе за то, что происходило, но тогда я чувствовала себя беспомощной жертвой, загнанной в угол. Жертвой, в которой клокочет ярость. Ярость и беспомощность, вообще, были лейтмотивами моей жизни, начиная с ранних лет.

– Я тебя одну никуда не пущу! – завопил Андрей, когда я собралась в Индию с подругой.

Мы давно обсуждали с ней эту идею, и даже накопили достаточно денег на поездку.

– Я не одна, мы вдвоём! – возразила я ему.

– Ты что, не понимаешь, что с вами, двумя женщинами, там может случиться? – спросил он.

Я понимала, как никто другой. Но мужу про это никогда не рассказывала. Мне кажется, любая женщина может подвергнуться насилию, но есть теория, что у некоторых из нас в этом смысле перспектив гораздо больше. Возможно, он чувствовал эти мои “перспективы”.

– Ты никуда не поедешь! – крикнул он.

– Вот увидишь! – спокойно пригрозила я.

Дальше начались наши обычные препирания. Ближе к концу ссоры он почти был готов меня ударить. Вместо этого он ударил кулаком стену и что-то прорычал. Не знаю, что его остановило. В этот момент я начала медленно погружаться в вакуум и сжалась в комок, как тогда, в кустах, перед прыжком. Возможно, мужа остановили внутренние убеждения. А, возможно, он почувствовал не только мои “перспективы”, но и свои.

Эта ссора была нашей последней – через неделю мы расстались. В Индию я так и не поехала. Оставшись одна, я поняла, что мне туда никогда не хотелось – это было мечтой подруги. Она не тащила меня, приставив к рёбрам нож, но втягивала в свою мечту так искусно, что я почти приняла её за собственную.

Вспоминая обо всём этом тогда, в тёмной яме, я вдруг увидела тонкую разницу между насилием и волей, покорностью и смирением, гневом и ненавистью, жалостью и сочувствием. Я не почувствовала эту разницу, но увидела. Это было что-то вроде двери, которая внезапно открылась. Я ещё не понимала, что за ней скрывается, но уже вступила на порог. И когда я думала, что задохнусь от давления туманного светлого пятна, оно начало проваливаться сквозь меня, наполняя тело спокойствием и тёплом.

– Вшшшш… – слышу я тихий шорох и выныриваю из воспоминаний.

Непонятно, откуда этот шорох идёт. Мне кажется, горы стали ближе. Они будто надвинулись на меня, в попытке то ли обнять, то ли раздавить. Я встаю с кресла и оглядываюсь. Почему-то совсем не хочется волноваться. Спокойствие и тепло опять наполняют меня, как тогда, в “могиле”. Если этот призрачный мир решит меня уничтожить, то что я могу сделать, куда убежать?

“Куда б ты не бежала, ты везде бежишь рядом с собой”, – говорил Учитель.

В этой мудрости нет ничего оригинального, но любая мудрость – не оригинальна.

Да мне и не хочется никуда бежать. Я больше не злюсь, что пошла в музей… Как он там называется? “Музей Исследования Вакуума”? Ах, нет – “Музей Вакуумных Исследований”. Ха-ха, кажется, это название вполне оправдано! В моём настроении больше нет ни отчаяния, ни тревоги, ни лихорадочного желания выбраться. А есть… Даже не знаю, что это за чувство, но именно оно помогло мне произнести вслух, много лет спустя, слова, которых я избегала. Слова о событиях, которые я пыталась забыть и врала себе, что преуспела в этом.

Я говорю ещё раз:

– Меня изнасиловали…

И громко добавляю:

– И, возможно, я убила человека…

Потом беру паузу и даю этим двум фразам встретиться. Ощущаю их вместе, одновременно. Я больше их не боюсь! Они сталкиваются, а потом распадаются на отдельные слова, буквы и, наконец, образуют новый узор. Он похож на дорогу. Возможно, это путь, на который я встала