Продолжение следует - Наталья Арбузова

До двух Борис проспал. В два пришел Серега. Принес еду, доставленную пьющей Светой из невесткиного холодильника на троллейбусную остановку. Покормил Бориса. Тот так расчувствовался, что отдал Сереге свои полторы тыщи, над которыми еще вчера плакал. Серега припрятал их за трубу: черный день пока не наступил, равно как и конец света. Жизнь научила Серегу осторожности. Научит и Бориса. Да, хорошо бы иметь хотя бы один паспорт на двоих. Фарух будет оформлять на сдельную работу одного Бориса, ворочать станет Серега. А то ведь теперь выпускают холодильники с ключом. Что, если Светина сноха… В общем, часу в седьмом Борис, стуча зубами от страха, стоял под дверью Викиной квартиры. Наконец попал ключом в замочную скважину. Вошел озираясь. Квартира была пуста, никаких следов пожара он не заметил. И никаких следов своих книг тоже. А вот следы присутствия другого мужчины – это было. В шкафу висели чужие мужские шмотки, а его, Борисова, почти нового костюма не было.

Нашел и костюм – Вика не успела снести его на помойку. И сандалии, и даже паспорт. Борис схватил его, уже со штампом о выписке, о выбытии неведомо куда. Ладно, всесильный Фарух объяснит кому надо, что приютил в казенной каморке (про пустой подвал с трубами ни-ни) мужика, выгнанного злою русской женщиной. Объяснит, как таджик таджику. В представлении Бориса все в ЖЭКе были таджики, сверху донизу. Борис засунул свое имущество в Викин полиэтиленовый пакет и поскорей смылся. Когда Вика обнаружила новые пропажи, ей пришлось переменить свою теорию о местопребывании Бориса. В самом деле, нафига чертям паспорт. Но менять замок она не стала, чтоб не полошить Игоря. Верней всего, Борис больше придти не осмелится.

Действительно не пришел. Незачем было. Трудовую книжку он легкомысленно оставил на последней своей работе в литературном музее, Трубниковский переулок, ныне задворки нового Арбата. Как оказалось, к счастью. Теперь пошел в почти новом костюме, отглаженном у Фаруха, и получил! отыскали таки! Это было первое чудо. Второе не заставило себя ждать. Фарух показал документы Бориса пятидесятилетней одинокой русской женщине, технику-смотрителю. Та посмотрела на печальную фотографию в паспорте, с удивленьем прочла, где только он не работал, и не отфутболила Фаруха с документами шестидесятилетнего интеллигентного еврея. Сказала неприветливо: «Ты у себя что ль его пропишешь? дураков нет». Но дураки были. Фарух, у которого на родине осталась жена с тремя выросшими сыновьями, так же хмуро выразил согласие прописать Бориса у себя. «Ты что ж, и снег грести за него станешь?» - спросила женщина еще жестче. «Мои проблемы», - возразил Фарух мрачно. И женщина оформила Бориса дворником, дав ему участок. Пусть не говорят, что у меня одни таджики работают. Третье чудо. Сотворилось и четвертое. Прописавши, Фарух поселил Бориса у себя. Серегин подвал Сереге же и остался. Но теперь Серега столовался, шился, мылся – всё у Фаруха. Так они и толкались боками в подвальной Фаруховой каморке: таджик, русский и еврей. Не подвал, а фонтан дружбы народов. Бывал и фонтан: прорывало старые трубы. Но больше у Сереги, его-то и затапливало. Ладно, Борисовых книг там не было и вообще не было на свете. А свои диванные подушки и чужие старые пальтишки предусмотрительный Серега держал на столике. Хоть и с подпиленными ножками, но он срабатывал. В подвал приходили рабочие из аварийки. Если это были достаточно пьющие русские мужики, Серега сам находил с ними общий язык. Ежели таджики – кивал на Фаруха, и тот прикрывал.

А Борис? Борис теперь не в три часа дня просыпался. Вставал вместе с Фарухом и сам себе говорил: граф, пахать подано. Скреб кое-как лед своей теннисной рукой. Вспоминал блаженные времена застоя, когда дворниками числились художники-авангардисты и ничего не делали. Теперь так не пойдет: подпирает таджикская конкуренция. Наконец выходил Серега и за два часа ему, как крошечке Хаврошечке, выполнял дневной урок, отнюдь не малый. Теперь зазря никто никому не платит. В сумерках шли к Фаруху обедать. Готовил Фарух – преотлично. А где-то там наверху шли побоища и демонстрации. Без Бориса проходили теннисные турниры. Без него собирались поэтические тусовки. Подборка его стихов, раз в жизни напечатанная в «Новом мире», до се удивляла случайного читателя, забредшего к полке со старыми журналами. Кассеты с записью его единственного концерта в центре славянской письменности Вика отнесла на помойку сразу же, раньше Борисова тайного (но ставшего явным) визита.

Одна кассета завалилась за ящик письменного стола и уцелела при уборке. Игорь нашел ее месяца через три, когда расстановка сил в квартире полностью определилась. Он тут же воспроизвел видеозапись и строго спросил Вику: кто это? Вика, столь находчивая, когда дело касалось ее торговли, тут дала маху. Приняла виноватый вид, замялась, не вдруг нашлась ответить. Игорю показалось – такая фотомордия раньше мелькала среди фоток в Викином компьютере. Правильно показалось. Упущенье… надо было стереть. Теперь Вика принуждена была отчитаться в недавнем прошлом. Дело не в том, что был, конечно же был кто-то. Дело в том, что исчез при невыясненных обстоятельствах. Прямо скажем, при несколько необычных – в том и состояла причина Викиного замешательства. Игорь же был хирургом не в каком-то ином ведомственном госпитале, а конкретно в госпитале МВД. Не удивительно, что ему всюду мерещился криминал. Тем более что казенный спирт был под замком именно у него, он-то его в тягучие ночные дежурства и попивал. Кассету Игорь сунул в карман. После безо всякого перехода задал вроде бы не относящийся к делу вопрос: что за дыра у нас в обоих замках? И попал в точку – Вика смутилась окончательно. Игорь не стал слушать ее сбивчивых объяснений. Ушел в свою! комнату, закрылся на слегка поврежденный замок, взял телефонную книгу и стал звонить в центр славянской письменности. Получилось. Ему дали сотовый телефон Бориса.

Пустое дело. Борис зарядного устройства у Вики в страшной спешке не нашел. И вообще не включал ни разу мобильника с той самой ночевки в клетке. Стоял февраль. Мело, мело по всей земле, во все пределы. Когда Борис ложился на кровать с железной сеткой, что уступил ему Фарух, и закрывал глаза – перед ними высились одни сугробы. Фарух с Серегой смотрели допотопный ламповый черно-белый телевизор. Там мелькали голые девушки. Их особенно любил Фарух: ему казалось, что он уже в мусульманском раю и видит гурий. Скромный Серега помалкивал. Фарух, взглянув на усталого Бориса, выключал звук, и тихий ангел пролетал под низким потолком – по диагонали, чтобы путь получился подлинней. А утром оказывалось, что деревья поломались под тяжестью выпавшего за ночь снега. У Бориса ныла спина и тянуло ноги. Адонаи, всесильный бог моего народа! не дай мне сломаться под тяжестью жизни подобно этим деревьям. Одинокая женщина, техник-смотритель, думала, что за Бориса работает двужильный Фарух и дивилась прочности их симбиоза. Серега умудрился до сих пор не попасться ей на глаза. Его хранил Николай-угодник, усердный ко всем поморам. И сам Серега в работе нащупал прирожденное усердие помора – метель помогла. Гребет и гребет, точно экскаватор. В просвет между пятиэтажками видно улицу. Едут одна за одной снегоуборочные машины. А вот тащится закрытый автомобиль побольше реанимационного. На дверце православный крест. Острым зреньем Серега различает надпись: помощь бездомным. Очень похоже на собачий ящик. Серега на всякий случай отступает поглубже во двор. Борис, жив еще? (Борис не отвечает.) Ступай домой, я сам закончу. Борис плетется «домой», сейчас это значит – к Фаруху. Благо ключ есть. Про томных блондинок брежневских времен Борис не вспоминает. Посмотрели бы они, постаревшие цирцеи, что сталось с их кудрявым поэтом. Вьюга опять за свое. Нарушает порядок, с трудом наведенный Борисом. Север-убийца, уймешься ли ты наконец?

Умаявшись, Борис спит. Фарух пробует позвонить домой, но деньги на счету кончились. Включает в сеть со своим зарядным устройством Борисов мобильник. Подошло. Ого, сколько у Бориса тут денег (Игорь ему кинул). И сразу выскочила эсэмэска от Билайн с Игоревым номером: этот абонент звонил пятнадцать раз. Альтруист Фарух сохранил номер, звонит: «Вы Борису кто?» - «Кто, кто… он жив?» - «Жив, живет у меня в подвале». – «А Вика ему кто?» - «Кто, кто… - передразнивает Фарух. – Вика сука». И вырубил связь. За окном подвала светит неясный фонарь. Злые духи севера летят белыми стаями. Дома зацвел миндаль. Соседи носят друг другу плов, закрыв миски полотенцами. А женщины… Фарух вздыхает. Откладывает в сторону Борисов мобильник. Мысленно он уже позвонил домой. Укладываясь на полу, размышляет о скверных последствиях женской эмансипации. Игорь тоже думает: «А ведь чурка прав. Сука – она и есть сука». И зачем на свете столько правд? Если бог велел делиться, то почему Вика должна делиться именно с Борисом? или с ними обоими, как готов считать сам Игорь?