Король крыс - Джеймс Клавелл

— Зачем он делает это?

— В основном только для потехи.

— Вы имеете в виду развлечение?

Кинг кивнул.

Питер Марлоу тихо присвистнул.

— Не думаю, что у меня хватило бы на это духу.

— Иногда этот тип ходит в малайскую деревню.

Питер Марлоу взглянул за проволоку, в мыслях уносясь в деревню, которая, как все они знали, была расположена на побережье в трех милях отсюда. Однажды Марлоу забрался в самую верхнюю камеру тюрьмы и подобрался к крошечному зарешеченному окошку. Он увидел панораму джунглей и деревушку, гнездившуюся на берегу. В тот день в море было много кораблей. Рыбацкие лодки и вражеские военные корабли, большие и малые, казались островками на водной глади моря. Он не мог оторвать взгляда, очарованный близостью моря, и стоял, уцепившись за прутья решетки до тех пор, пока руки его держали. Немного отдохнув, он собирался опять влезть к окошку и снова выглянуть. Но он больше не сделал этого. Никогда. Эта картина доставляла слишком большую боль. Он почти всю жизнь прожил у моря. Уезжая от него, он чувствовал себя потерянным. Сейчас он снова был недалеко от моря. Но оно было недосягаемо.

— Очень опасно доверять всей деревне, — сказал Питер Марлоу.

— Нет, если вы с ними знакомы.

— Верно. Этот человек действительно ходит в деревню?

— Он мне так говорил.

— Я не думаю, что даже Сулиман пойдет на такой риск.

— Кто?

— Сулиман. Малаец, с которым я разговаривал сегодня днем.

— Кажется, что это было месяц тому назад, — заметил Кинг.

— Так оно и есть, не правда ли?

— Какого черта такой парень, как Сулиман, делает в этой тюряге? Почему он не унес ноги, когда война кончилась?

— Его поймали на Яве. Сулиман подрезал каучуковые деревья на плантации Мака. Мак — это один из членов моей группы. Ну, батальон Мака — это был малайский полк — вывели из Сингапура и послали на Яву. Когда война кончилась, Сулиману пришлось остаться с батальоном.

— Черт, он ведь мог исчезнуть. Их ведь миллионы на Яве…

— Яванцы сразу обнаружили бы его и, может быть, выдали.

— А как же насчет зоны совместного процветания? Вы же знаете, как это — Азия для азиатов?

— Боюсь, это пустые слова. Яванцам много пользы это тоже не принесло. Особенно если они не подчинялись приказам.

— Что вы имеете в виду?

— В 42-м году, осенью, я был в лагере рядом с Бандунгом, — сказал Питер Марлоу, — в горах Явы, в центре острова. Тогда вместе с нами там было полно солдат с островов Альбон и Менадон и много яванцев, они служили в голландской армии. Ну а яванцам было трудно в лагере, потому что многие из них были из Бандунга и их жены и дети жили сразу за оградой лагеря. Долгое время они имели обыкновение выбираться наружу и проводить там ночь, а перед рассветом возвращаться в лагерь. Он слабо охранялся, поэтому это было несложным делом. Хотя для европейцев это было опасно, потому что яванцы могли выдать вас японцам, и судьба ваша была бы решена. Однажды японцы отдали приказ, что любой, пойманный вне лагеря, будет расстрелян. Яванцы, конечно же, решили, что это относится ко всем, кроме них. Кроме того, им сообщили, что через пару недель их все равно выпустят. Однажды утром семерых из них поймали. На следующий день нас построили. Весь лагерь. Яванцев поставили к стенке и расстреляли. Прямо перед нами, вот так. Семь тел похоронили с военными почестями там, где они упали. Потом япошки развели небольшой палисадник вокруг могил. Они посадили цветы, обнесли всю площадку белым кантом и установили надпись на малайском, японском и английском: «Эти люди погибли за свою страну».

— Да вы шутите!

— Отнюдь. Но самое забавное, что именно японцы поставили почетный караул около могилы. После этого каждый японский охранник, каждый японский офицер, проходя мимо «святыни», отдавал честь. Каждый. И в то же время каждый военнопленный должен был встать и кланяться, если в пределах видимости появлялся любой японский солдат. Если вы не делали этого, то получали прикладом винтовки по голове.

— Непонятно.

— Для них понятно. Таков восточный склад ума. Для них все абсолютно понятно.

— Черт возьми, непонятно. Совсем непонятно!

— Вот почему я не люблю их, — задумчиво произнес Питер Марлоу. — Я боюсь их, потому что у вас нет критериев для того, чтобы оценивать их поступки. Они ведут себя так, как не должны были бы. Никогда.

— Я в этом не разбираюсь. Они знают цену деньгам, и вы можете в большинстве случаев доверять им.

— Вы имеете в виду бизнес? — рассмеялся Питер Марлоу. — Ну, мне про это ничего не известно. Но что касается самих людей… А, вот еще. В другом лагере на Яве, — они все время перемещали нас с места на место, не так как на Сингапуре, — тоже недалеко от Бандунга, был японский охранник, более человечный. Он не бросался на пленных, как большинство из них. Этого человека мы привыкли называть Санни,[13] потому что он всегда улыбался. Санни любил собак. И он всегда ходил по лагерю, окруженный полдюжиной собак. Его любимицей была овчарка — сука. Однажды эта собака принесла щенков, щенки были самыми смышлеными из всех, которых мы когда-либо видели, а Санни был почти самым счастливым японцем на земле, он учил щенков, смеялся и играл с ними. Когда они научились ходить, он сделал для них поводки из бечевки и ходил по лагерю, таща их за собой. Однажды он тащил за собой щенков, и один из них сел на задние лапы. Знаете, как ведут себя щенки, когда устают, они просто садятся. Поэтому Санни немного его протащил, потом рванул по-настоящему. Щенок взвизгнул, но с места не сдвинулся.

Питер Марлоу сделал паузу и свернул сигарету. Потом продолжил:

— Санни ухватился за бечевку и начал раскручивать щенка у себя над головой. Он, наверно, дюжину раз крутанул его, хохоча так, как будто это была величайшая шутка в мире. Потом, когда визжащий щенок набрал скорость, он крутанул его последний раз и отпустил бечевку. Щенок пролетел, должно быть, футов пятьдесят в воздухе. А когда он ударился о твердую, как железо, землю, то лопнул как спелый помидор.

— Подонок!

Спустя минуту Питер Марлоу сказал:

— Санни подошел к щенку, посмотрел на него, потом залился слезами. Один из наших ребят раздобыл лопату и закопал то, что осталось, и все это время Санни терзался своим горем. Когда могила была разглажена, он вытер слезы, дал пленному пачку сигарет, ругал его в течение пяти минут, со злостью пнул прикладом винтовки в пах, потом поклонился могиле, поклонился ударенному человеку и зашагал прочь, сияя от счастья, в сопровождении других щенков и собак.

— Быть может, он был просто сумасшедшим. Сифилитиком. — Кинг медленно покачал головой.

— Нет, Санни таким не был. Кажется, что японцы ведут себя как дети, но у них мужские тела и мужская сила. Они просто смотрят на вещи так, как это делают дети. Их видение жизни не прямое, как у нас, а искаженное.

— Я слышал, что после капитуляции на Яве было скверно, — сказал Кинг, чтобы заставить собеседника продолжать рассказ. Ему понадобился почти час, чтобы Питер Марлоу разговорился, и сейчас он хотел, чтобы тот почувствовал себя непринужденно.

— В каком-то смысле да. Конечно, на Сингапуре было больше ста тысяч солдат, поэтому японцам надо было быть чуть осторожнее. По-прежнему существовала субординация, и многие соединения остались нерасформированными. Японцы наступали вовсю в направлении Австралии и не слишком тревожились, если военнопленные вели себя прилично и сами организовывались в лагеря. Некоторое время то же самое происходило на Яве и Суматре. Они хотели нажать и оккупировать Австралию, а потом всех нас сослать туда в качестве рабов.

— Вы сумасшедший, — заявил Кинг.

— О, нет. Это сказал мне японский офицер после того, как меня схватили. Но когда их наступление было остановлено в Новой Гвинее, они принялись наводить порядок в своем расположении. На Яве нас было не очень много, поэтому они могли позволить себе грубо обращаться с нами. Они говорили, что у нас нет офицерской чести, ведь мы позволили взять себя в плен. Поэтому они не хотели считать нас военнопленными. Они постригли нас и запретили носить офицерские знаки различия. В конце концов нам разрешили опять «стать» офицерами, хотя так и не разрешили отрастить волосы. — Питер Марлоу улыбнулся. — Как вы попали сюда?

— Обычное дерьмо. Мы строили летную полосу. На Филиппинах. Нам пришлось спешно сматываться оттуда. Первое судно, на которое мы смогли сесть, направлялось сюда, поэтому мы сели на него. Мы считали, что Сингапур так же неприступен, как и Форт-Нокс. К тому времени, когда мы добрались сюда, японцы были уже в Джохоре. Началась паника, и все парни ушли с последним конвоем из Сингапура. Я же решил, что это рискованное мероприятие. Конвой подорвался в море. Я поработал головой — и вот я жив. В большинстве случаев погибают только болваны.