Секреты - Лесли Пирс

Ее глаза наполнились слезами, он протянул руку и вытер слезинку большим пальцем.

— Это не означает, что ты стала мне безразлична. Нам просто нужно найти другой способ, как иногда проводить время вместе.

У нее подпрыгнуло сердце, она провела рукавом по влажным глазам и улыбнулась.

— Вот так-то лучше, — он мягко рассмеялся. — Это будет нашим маленьким секретом. Но ты не должна никому рассказывать! Обещаешь мне?

Адель кивнула. Она снова была счастлива.

— Умница, — сказал он. — Теперь иди, мы увидимся позже.

В последующие дни у Адель стало еще больше поводов для беспокойства, потому что в «Пихтах» все перевернулось. До того как мистер Мэйкпис уезжал, в доме не было принято расписание или строгий порядок, миссис Мэйкпис всегда говорила детям за завтраком, какие дела она поручает им на день. Это был гибкий порядок, менявшийся в зависимости от погоды, ее настроения и от того, был ли кто-то в этот день наказан. Она обычно оставалась за столом после завтрака и читала газету, Мери сидела рядом с ней на своем высоком стульчике, а старшие дети уходили выполнять назначенную работу — стирку, мытье ванны или подметание и натирание полов в спальнях.

Теперь в кухне появилось расписание, приколотое к стене, и каждый ребенок старше пяти лет должен был каждый день ходить на уроки. Миссис Мэйкпис злобно сказала, что все они лентяи, никуда не годные, и что давно пора им понять, что они здесь не на каникулах. Она сказала, что любое плохое поведение во время уроков или невыполнение своей работы надлежащим образом будет означать, что детей не будут выпускать в сад поиграть в течение дня.

Средняя группа должна была отправляться на уроки немедленно после завтрака, а в это время старшим, среди которых была и Адель, следовало заниматься уборкой и стиркой. Миссис Мэйкпис уже не сидела у стола со своей газетой, а металась вокруг, как сердитый шмель, кидаясь на каждого, кто, по ее мнению, не старался изо всех сил.

Если малышка Мери или трехлетки Сьюзен или Джон попадались ей под ноги, что-то разбрасывали или шумели, она вспыхивала в гневе, часто орала на них и приводила их этим в ужас.

Обед подавался в двенадцать часов, секунда в секунду, и разговаривать во время еды категорически запрещалось. Во второй половине дня проходили уроки у старшей группы, и мистер Мэйкпис был таким же раздражительным, как и его жена. Адель с трудом верила своим глазам, видя, как жестоко он обращался с Джеком и Фридой, называя их дураками и часто награждая затрещинами просто за то, что они неправильно решали задачи. Он унижал Берил и Руби, когда они читали вслух и спотыкались о трудные слова.

Вторая половина дня казалась Адель бесконечной, потому что уроки планировались в расчете на самых отстающих в группе, все эти вещи она делала несколько лет назад. Иногда мистер Мэйкпис давал ей почитать книгу или предлагал какие-нибудь задачи по математике, но в основном он даже не обращал внимания на ее присутствие в классе.

А она все смотрела в окно, наблюдая, как ветерок шевелит листья на деревьях, и думала, что она сделала не так. Ей казалось, что она сама была в чем-то виновата, хотя и не понимала в чем.

После чая остальным позволяли выйти в сад до самого сна, но миссис Мэйкпис заставляла Адель штопать одежду. Куча носков, нуждавшихся в штопке, и масса рубашек и блуз с оторванными пуговицами, похоже, не кончалась никогда. Адель пришло в голову, что миссис Мэйкпис выкапывает из шкафа старую одежду — просто для того, чтобы заставить ее работать.

Все это очень напоминало ситуацию в ее семье. Миссис Мэйкпис никогда не говорила с ней прямо, просто вываливала перед ней вещи или рявкала, отдавая приказ. Поэтому Адель делала точно то же, что делала дома, никогда не возражая, и сдерживала слезы, пока не оставалась одна в комнате.

Однажды поздно вечером, когда она все еще плакала, мистер Мэйкпис снова пробрался к ней в комнату. Она не увидела, что он зашел, и вздрогнула, когда он очутился рядом с ней.

— В чем дело, моя дорогая? — спросил он.

— Все это так ужасно, — плакала она. — Я больше не могу это выносить.

Он снова забрался к ней в кровать и раскачивал ее в своих объятиях.

— Это все я виноват, — сказал он. — Моя жена ревнует, потому что она догадалась, как сильно я тебя люблю. Мне нужно притворяться, что я отношусь к тебе так же, как и к другим. Прости меня.

Убаюканная его объятиями, она уснула, а когда проснулась утром, его не было. Но в тот день она чувствовала себя лучше, потому что он сказал, что однажды заберет ее из «Пихт» и будет воспитывать как собственную дочь.

На той же неделе, утром в субботу, приехала большая черная машина, чтобы отвезти среднюю группу детей на день к морю. Было прекрасное утро, еще стояла легкая дымка, день обещал быть очень жарким, и Адель, наблюдая, как дети возбужденно залезали на заднее сиденье машины, готова была отдать все за то, чтобы быть вместе с ними.

— Везучие маленькие твари, — злобно процедила Руби, стоя рядом с ней. — А кто эта женщина, которая их увозит?

— Кто-то из церкви, — сказала Адель, глядя на полную женщину в розовом платье, которая наклонялась к заднему сиденью и организовывала детей. — Я надеюсь, что никого не укачает, иначе она больше никого не будет брать.

— В любом случае никому не нужны такие большие девочки, как мы, — мрачно сказала Руби. — Мы застрянем здесь, пока нам не исполнится четырнадцать, а потом они прогонят нас и заставят работать на заводе.

Адель почти весь день думала про мистера Мэйкписа, к тому же было слишком жарко, чтобы спать, поэтому она была в восторге, услышав, как он поднимается к ней по лестнице. Но почти тотчас же, как он лег рядом с ней, она почувствовала что-то неладное в его поведении. От него больше пахло выпивкой, чем привычным маслом для волос, а когда она сказала что-то о вылазке младших детей к морю, он закрыл ей рот рукой, чтобы она замолчала.

И похоже, он вообще не хотел говорить с ней и продолжал целовать ее в губы своими влажными губами. Потом он вдруг задрал ее ночную рубашку и попытался потрогать ее интимные места.

— Не нужно, — попросила она, отталкивая его руки. — Это не хорошо.

— Это хорошо, моя дорогая, — сказал он и снова потянулся туда руками. — Так делают люди, которые любят друг друга.

Адель продолжала отталкивать его, но он настаивал, и она по-настоящему испугалась. Слова Берил и рассказы Руби вдруг приобрели новое значение, и она начала плакать.

— Не будь глупышкой, — сказал он и схватил ее за руку, притягивая ее вниз.

Она напряглась, когда он положил ее руку на что-то теплое и твердое, толстое, как ее запястье, и лишь через несколько секунд она поняла, что это. Она видела это только у маленьких мальчиков — мягкие, болтающиеся штуки размером не больше, чем ее большой палец.

— Нет! — крикнула она в отвращении и попыталась вырваться от него.

Но вырваться она не могла, так как была зажата между ним и стеной, и он пытался обхватить ее пальцами эту большую, ужасную вещь.

— Держи его как следует, — сказал он, и его голос был грубым и настойчивым. — Посмотри, какой он твердый и большой. Ему нравится, когда его держат.

Он сжал ее руку в своей и заставил держать его и тереть вверх-вниз.

— Ш-ш-ш, — сказал он, прикрыв свободной рукой ей рот, когда она попыталась закричать. — Миссис Мэйкпис очень рассердится, если ты разбудишь ее, и это наш особенный секрет.

Адель попыталась бороться и оттолкнуть его, но он прижал ее всем телом. Его дыхание становилось все более учащенным и шумным по мере того, как он заставлял ее тереть быстрее, и, что еще хуже, он пытался лечь на нее сверху и раздвинуть ей ноги. Инстинкт подсказал ей, что он собирается сделать, и она начала вырываться еще сильнее.

— Я не сделаю тебе больно, дорогая, — сказал он хрипло. — Я только хочу заняться с тобой любовью. Пожалуйста, разреши мне это сделать.

Адель не помнила себя от ужаса. Ее тошнило от запаха спиртного в его дыхании, он был мокрым от пота, и каждый раз, набрасываясь на нее, он прижимал ее позвоночник к жесткому матрацу. Она хотела закричать, но поняла, что, если миссис Мэйкпис придет, вся вина будет взвалена на нее, поэтому все, что она могла делать, — это извиваться и извиваться, чтобы он не попал своей большой штукой туда, куда хотел.

И как раз тогда, когда ее силы были уже на исходе и она не могла больше сопротивляться, он произнес горлом какой-то звук вроде глубокого стона, и тут же она почувствовала что-то ужасно теплое и липкое на своей руке и животе.

— Слезьте с меня, — удалось ей вымолвить, когда он убрал свою руку с ее рта. — Меня сейчас стошнит.

Он быстро отодвинулся, когда у нее начался приступ тошноты, и выпрыгнул из кровати в одну секунду.

— Быстро в ванную, — сказал он. — Если кто-то придет, я скажу, что услышал, как ты звала.