Чернышевский - Лев Борисович Каменев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Толкуют: освободим крестьян, — говорил Чернышевский несколькими строками выше сейчас цитированных слов. — Где силы на такое дело? Еще нет сил… Станут освобождать. Что выйдет?
Натурально что:… выйдет мерзость»{49}.
Ясно, что хотел сказать Чернышевский этими словами. Он полагал, что «такое дело», как освобождение, не может быть и не должно быть сделано дворянами, что, будучи сделано их «силами» — оно выродится в «мерзость», что для действительного освобождения нужны другие силы, силы самого освобождающегося народа.
Экономическая программа такого освобождения неизбежно была прямо враждебна экономической программе реформаторов из дворянской среды.
В крестьянской программе, которую формулировал Чернышевский, о выкупе «и помину» не было. Кратко, но выразительно он изложил ее в словах: «Вся земля мужицкая, выкупа никакого! Убирайся, помещики, пока живы!»{50}
Полная экспроприация помещичьих земель — такова общая мысль аграрной программы Чернышевского. Он не мог ее, конечно, выразить целиком в своих подцензурных работах, но и в них он давал такие формулировки размеров реформы, которые представляли открытое покушение крестьянства не только на земли, уже обрабатываемые крестьянами, но и на ту часть земли, которая числилась под помещичьей запашкой. Уже в 1859 году в январской книжке «Современника» он говорил о «прибавках к прежнему наделу в таком размере, чтобы пространство земли, отходящей к крестьянам, сравнялось по объему с землей, которая останется за помещиками», и пояснял тут же, что «для этого нужно в очень многих поместьях очень сильно увеличить крестьянский надел; так, чтобы в общем итоге он увеличился почти на целую треть против нынешнего».
Это был минимальный расчет, на почве которого Чернышевский в 1859 году находил еще возможным разговаривать с помещиками.
Но если даже взять этот, так сказать, легальный минимум программы Чернышевского и сравнить его с тем, что было на самом деле осуществлено при «освобождении», то и этого будет достаточно, чтобы наглядно убедиться в колоссальных размерах той пропасти, которая лежала между помещичьей и крестьянской программой.
По расчетам А. Лосицкого, повторяемым всеми позднейшими исследователями этого вопроса, в 20 губерниях черноземной полосы при освобождении было отрезано от крестьянских наделов в пользу помещиков 23,6 % надельной земли{51}. Чернышевский, как мы видели, требовал минимальной прирезки в размере 33,3 %.. Сравнительно с минимальной программой Чернышевского крестьянство получило земли на 73 % меньше[12].
Эти 73 % земли, необходимых крестьянству и оставленных в владении помещиков, достаточно рельефно рисуют размеры противоречия между минимальными потребностями крестьянской массы и интересами «освободителей». Что могло быть перед лицом этого противоречия законнее той ненависти, которую питал Чернышевский к либерализму, воспевавшему «реформу»?
Но этого мало. Либералы стояли за выкуп. Чернышевский был решительно против него.
В романе «Пролог» Волгин (Чернышевский) убеждает своего собеседника не волноваться из-за общественной поддержки представителей либеральной бюрократии. «Вопрос не стоит того, чтобы хлопотать» — говорит Волгин. «Пусть дело об освобождении крестьян будет передано в руки людям помещичьей партии. Разница невелика». Между либерально-бюрократическим планом освобождения с землей и с выкупом и помещичьим планом освобождения без земли — «разница не, колоссальная, а ничтожная», — продолжает Чернышевский. «Взять у человека вещь или оставить ее у человека, — но взять с него плату за нее — все равно. Выкуп та же покупка. План помещичьей партии проще, короче. Поэтому он даже лучше. Меньше проволочек, вероятно, меньше и обременения для крестьян. У кого из крестьян есть деньги — те купят себе землю. У кого нет — тех нечего и обязывать покупать ее. Это будет только разорять их». — «Но освобождение с землей без выкупа невозможно», — возражает собеседник Чернышевского. — «Я и говорю: вопрос поставлен так, что я не вижу причин горячиться даже из-за того, будут или не будут освобождены крестьяне; тем меньше из-за того, кто станет освобождать их — либералы или помещики»…{52}
Чернышевский этими словами утверждал, что «сколько-нибудь действительного выхода» не было ни в помещичьем, ни в либерально-бюрократическом плане «освобождения». От либерально-бюрократического плана он ожидал пущего обременения и разорения для крестьян. Он даже предпочитал помещичий план, (конечно, постольку, поскольку последний способен был скорее толкнуть крестьянскую массу на революцию.
Именно по поводу этих слов Ленин писал: «Нужна была именно гениальность Чернышевского, чтобы тогда, (в эпоху самого совершения крестьянской реформы…, понимать с такой ясностью ее основной буржуазный характер, — чтобы понимать, что уже тогда в русском «обществе» и «государстве» царили и правили общественные классы, бесповоротно враждебные трудящемуся и безусловно предопределившие разорение и экспроприацию крестьян»{53}.
Выкуп фактически был данью, которую (вступившая на путь буржуазного развития Россия уплачивала крепостничеству, данью, которая надолго должна была обессилить само буржуазное развитие. В своем качестве верных слуг крепостничества либерализм стоял принципиально за эту дань. Эту дань заплатило — крестьянство. И надо сказать, что эта дань по своим размерам вполне походила на контрибуцию с завоеванной страны. Официальные данные свидетельствуют, что по 45 губерниям крестьяне заплатили в среднем за десятину на 79,5 % дороже, чем эта десятина действительно стоила по рыночным ценам 1863–1867 годов. В одной нечерноземной полосе крестьяне заплатили помещикам за землю 342 миллиона рублей, хотя ее действительная ценность не превышала 155–180 миллионов, а всего — вплоть до отмены выкупных платежей под влиянием революции 1905 г. — крестьяне выплатили помещикам 1 570 млн. руб. вместе 544 млн., которые стоила перешедшая к ним земли{54}.
Так выясняется реальное классовое содержание столкновения Чернышевского и «реформаторов» крепостнической империи.
Это было столкновение крестьянской демократии, стремившейся в силу своих классовых интересов к полному разрыву с крепостничеством и тем самым прокладывавшей путь свободному буржуазному развитию России, с дворянским либерализмом, не сходившим принципиально с почвы крепостнических отношений, отстаивавшим дворянское землевладение и выкуп как орудие нового закабаления крестьянства, и тем самым отдававшим дальнейшее развитие России всем мукам и страданиям «недостаточного развития капитализма». Это была борьба между прусским и американским путями развития страны, по гениальному позднейшему обобщению Ленина.
Негодование Чернышевского против либеральных сторонников «реформы» было предвосхищением того революционного протеста против основ «реформы», который зрел и назрел в широких народных массах в течение ближайшего полустолетия. Ясно и то, почему Чернышевский не находил нужным «горячиться» по поводу того, «кто станет освобождать крестьян — либералы или помещики». «Вопрос поставлен так, что я не нахожу причин горячиться», — писал он. Вопрос должен быть поставлен иначе, должен быть выведен за пределы торгов либерализма и крепостничества
