Человек Чубайса - Геннадий Прашкевич

А я чувствовал себя обманутым.

Чем лучше шли наши дела, тем скучнее мне становилось, потому что я отчетливо видел всю ограниченность своих возможностей. Да и отчужденность бывшего таксиста нарастала. Он все чаще посматривал на меня как на чужого. В новом продуктовом магазинчике вслед за шурином появилась невестка Воронова, а в «Брассьюри» прочно прижилась племянница, довольно стервозная баба. Из-за нее я теперь почти не спускался к камину. В то же время, когда я предлагал поставить в «Брассьюри» дополнительное оборудование и выдавать, скажем, на продажу чипсы, у Кости это вызывало сопротивление. Он старался увильнуть от определенного ответа. Не хотелось ему возиться с дополнительным оборудованием, тем более, что предлагал это я.

«А ты что предлагаешь?» – спрашивал я в свою очередь.

«А я предлагаю купить продуктовый магазинчик».

«Еще один?»

«Ага».

Костя Воронов всегда выбирал самый простой путь.

Впрочем, пораскинув мозгами, я понял, что Костя тут, собственно, не при чем. Просто пошли у нас некоторые накопления, мы вставали на ноги, а накопления всегда приводят к противоречиям. Всем известно, как трудно поделить миллион на двоих. Вот разделить рубль на компанию из семи, скажем, человек – нет проблем, а поделить миллион на двоих всегда трудно.

Ну, в самом деле, размышлял я.

Ну, пусть вложил я деньги в «Брассьюри», территория кафе все равно не моя и моей, видимо, никогда не будет. Дело начинал Костя, а значит, люди и территория – это его люди и его территория. И он прекрасно знает, что я это знаю. Наше равенство в этих условиях сохраняется только на бумаге. Конечно, я могу силой подмять Костю под себя, вполне даже могу, но тогда исчезнет доверие. Ведь психологию бывшего таксиста не переделать. Как он мечтал о мелких магазинчиках, так и будет мечтать.

Что мне продолжало нравиться в «Брассьюри» – кирпичная башенка.

Тихонько бормотал приемник, стекла оттаивали. Я глотал баралгин, снимая головную боль. Скоро полезут из сугробов тряпки и подснежники, копоть, кости, собачье дерьмо – все, что за зиму скопилось в грязных сугробах. За зиму я несколько отъелся и успокоился, но мучили головные боли.

А из перехода метро исчезло неизвестное божество.

Однажды я спустился в переход, решив покатать девицу Олю в джипе (все же удачу нагадала мне она), но ни Оли, ни гипсового старца в переходе не обнаружил. Зато, поднимаясь наверх, в упор наткнулся на Нюрку. Останавливаться не стал, так, кивнул только и проследовал мимо, что ее, конечно, заело:

– Ну, чего бежишь? Сам мог позвонить. Я твой телефон потеряла.

Мне было все равно. Я так ей и сказал. Но кипела во мне буря предчувствий. Не знаю, почему, я боялся взглянуть Нюрке в глаза. У нее был мой телефон, но она мне не позвонила. Все во мне вздрагивало от обиды. Ведь своего телефона она мне не дала. Не выдержав, я добавил:

– Ты постоянно врешь.

– Зачем мне врать с такими ногами?

Я остановился и внимательно посмотрел на Нюрку.

Элегантные сапоги до ушей, это точно, облегают каждую ногу, как перчатки, если так можно сказать. Классные ноги. Действительно, зачем врать с такими ногами? Простодушие Нюрки были невероятно. В глазах у нее тоже что-то прыгало, странное что-то, она тоже, как я, отводила глаза в сторону, будто боялась что-то пообещать ненароком. Никаких телефонов я тебе больше не дам, на всякий случай сказал я, хотя голос мой утверждал совсем обратное. С такими ногами, как у тебя, нет смысла запоминать чужие телефонные номера, кому надо, тот сам дозвонится. А вот, если хочешь… А вот если хочешь, все же решился я, можно заглянуть в «Брассьюри»…

– Терпеть не могу пиво!

– У меня особое… Прямо из Мюнхена…

– А что ты делаешь в пивной? – заподозрила Нюрка. Наверное, приняла меня за охранника или за вышибалу.

– Помнишь, я говорил в милиции?… Это не просто пивная… Это мое собственное заведение… Неплохое, между прочим…

Нюрка явно хотела послать меня подальше, но слово собственное ее заинтересовало. Не знаю, что в ней победило – дурость или любопытство, но, поборов колебания, она вдруг произнесла:

– Поехали.

Внизу, в зале «Брассьюри», оказалось шумно.

«Давай сядем у окна…»

Я даже не оглянулся.

«Или у камина…»

Ну, уж нет! Не оглядываясь, я упорно тащил Нюрку за руку по узкой лесенке в башенку.

«Да постой же!.. Куда мы?…»

Я не ответил.

В башенке оказалось сумеречно, из обледенелых окон сочился слабый свет фонарей. Черные, страшные в полумраке кресла, больше ничего. Ну, может, еще ледяные розы на стекле. К нашему приходу.

– Зачем мы здесь? – удивилась Нюрка. Иногда вопросы ей удавались.

– Хочешь выпить?

– Плохо быть женщиной… – загадочно ответила она. – Зависишь от цен на спиртное… – Впрочем, даже в полумраке она разглядела бутылку «Бисквита» и вырвала ее из моих рук. – Конечно, хочу!..

Мне показалось, что она издевается.

Я жадно обнял ее.

«Ты всегда так?» – задохнулась она, но бутылку из рук не выпустила. «Мой папа всегда говорил, что лучше дать, чем получить». – «Он что, был у тебя священник?» – «Нет, боксер».

Нежное Нюркино тело таяло у меня в руках, никогда меня так сильно не зажигало на живое. Ее нежное сильное тело светилось во тьме, как под напряжением. Я стащил с нее все. Вообще все. «Погоди»? – жадно шепнула она. «Ну, что еще?» – «Я вся в твоих слюнях». – «А чего ты хотела?» – «Да погоди, у меня ноги мерзнут». Она ловко сунула голые ноги в сапоги. Не знаю, как у нее такое получилось, может, опыт большой. Приоткрытая дверь, ведущая вниз, в кафе, ничуть ее не смущала. Может, наоборот, придавала сил, возбуждала. Мы сгорели вместе. Со мной страшно давно ничего такого не происходило, наверное, потому я глупо спросил:

– Ты еще придешь сюда?

– Никогда, – все так же шепотом ответила она.

– Почему?

– Здесь темно… И здесь нет душа…

– При чем тут душ? – обиделся я.

– Вот дурак, – все так же шепотом ответила она. – Нормальная женщина не может без душа. А я нормальная женщина, – по-моему, она опять врала. – Здесь есть салфетки? – И, наконец, сказала: – Проводи меня.

Но, сказав так, устроилась в кресле и закурила.

Меня при этом она заставила одеться и сесть у окна, шепнув: «Так я твой силуэт вижу».

– Мы увидимся?

– Зачем? – удивилась Нюрка. – Ты свое получил.

– Любишь одноразовые игры?

Она промолчала, но не обиделась, видимо, решила поставить точку:

– Я не должна была сюда приходить. У меня любовник есть.

– А муж?

– Мужа я давно выгнала.

Докурив сигарету, Нюрка встала.

Я чувствовал пустоту, будто она уходит навсегда, но вслух говорить ничего не стал, все равно она не стала бы слушать. «Тебе надо бросить все это, – обидно обвела Нюрка рукой темные заиндевелые окна, кресла, письменный стол – всю мою нынешнюю жизнь одним движением обвела. – Я слышала, ты когда-то занимался строительством. Не перебивай. Неважно, от кого я это слышала. Тебе надо выползать из всего этого, – она еще презрительнее обвела тонкой рукой мир, который я завоевал с таким трудом. – Рано или поздно тебя тут зарежут. Мне тебя не жалко, но почему-то я не хочу, чтобы тебя зарезали в пивной. – В ее голосе прозвучало странное обещание. – Хочешь, сведу тебя с одним человеком?

– С психиатром?

– Дельная мысль, – кивнула Нюрка, – но это со временем. А сейчас такое время, что минуты терять нельзя, и заниматься стоит только перспективным делом. Ну, заработаешь ты на своем пиве, – черт возьми, далось ей это пиво! – так это же весь твой потолок. Тебе тут некуда подниматься. Да и никакой это не бизнес. Это просто так, мелочевка для шашлычников. Настоящие бизнесмены нынче работают с муниципалитетом, с бюджетом. Вот видел Трубу? – она, конечно, имела в виду хозяина клюквенного «мерса». – Бери пример с Трубы. Он умеет дружить с администрацией. У них огромные заказы. Сам знаешь, чиновников никто не смеет называть бандитами, хотя воруют они не мало. Умеют заколачивать бабки, – заметила Нюрка с одобрением. – А ты – все равно бандит. Что бы ты здесь ни делал, так бандитом и останешься. При этом мелким бандитом. Ну, вот что это за офис? – окончательно возмутилась она. – Даже нет душа! – И повторила: – Хочешь, я сведу тебя с одним человеком?

Я злился, но не обрывал ее. Просто пожал плечами.

– Добросишь до «Зеленой пирамиды»?

– Это казино?

Она рассмеялась:

– Бывшую партшколу знаешь?

Я кивнул.

– В «Зеленой пирамиде» у меня выставка.

– А что ты там выставляешь?

– Поедем – увидишь.

Выставляла Нюрка картинки.

Я в этом деле ничего не понимаю.

Например, лежала зеленая толстая баба на полянке, типа удавленница, а над бабой сидели на ветке толстые зеленые птицы. Ничего такого на свете не бывает, поэтому это называется искусство. Конкретно. Сам художественный подвал («Зеленая пирамида») оказался низкий, потолки взяты под деревянную решетку, а людей много. Стены увешаны картинами, а на столике у стены стояли бесчисленные стеклянные стаканчики с водкой и прозрачное шампанское в фужерах. Многие курили, от этого зеленая баба на полянке показалась мне еще более страшной.