Метафизика возникновения новизны - Иван Андреянович Филатов

Пока не требует поэта

К священной жертве Аполлон,

В заботах суетного света

Он малодушно погружен;

Молчит его святая лира;

Душа вкушает хладный сон,

И меж детей ничтожных мира,

Быть может, всех ничтожней он»70.

А вот что случается с ним, когда приходит вдохновение, то есть, когда его посещает идея, необходимость раскрыть и выразить которую, становится насущной потребностью поэта:

«Но лишь божественный глагол

До слуха чуткого коснется,

Душа поэта встрепенется,

Как пробудившийся орел». (Там же).

Вот так же и любое сущее может

– либо просто существовать, ничем себя не проявляя (а в лучшем случае, лишь выполняя свою «подручную» функцию),

– либо «бытийствовать» – в нашем интеллекте, – участвуя в разных идеях и обретая в них все новые и новые свойства и взаимосвязи с другими сущими.

А последнее, как мы понимаем, является залогом участия во все новых и новых (будущих) идеях. Вспомним хотя бы о том всплеске количества идей, который стал возможен с открытием Резерфордом атомной структуры материи, или о том, к какому неожиданному развитию психологии привело открытие бессознательного.

5. Далее: метафизику преследует постоянная неопределенность и путаница с понятием, что такое интуиция. Мало того что этим словом обозначается и способ, каким нам является нечто новое, и содержание этой новизны, мы к тому же еще не определились с тем, является ли она актом спонтанного возникновения интеллектуальной новизны в виде идеи или это всего лишь прозрачность какого-либо чувства или наглядность какой-либо вдруг ставшей нам понятной старой мысли, мысли ранее не доходившей до нашего сознания во всей своей полноте и ясности. А ведь интуиция в своей наиболее плодотворной форме, в форме инсайта, озарения и т. д. является единственным фактором, который, наряду с возникновением интеллектуального чувства удовольствия-удивления, удостоверяет возникновение нового интеллектуального смысла, то есть удостоверяет само Бытие.

6. Неопределенность понятия Бытия, выводимого то из сущего («бытие» сущего), то из идеи (Платон), то из мышления («бытие и мышление – одно и то же»: Парменид), так же не способствовала ясности наших представлений относительно Бытия, сущего, Ничто, становления и т. д.

7. Смешение и даже неразличение двух разновидностей рефлексий, одна из которых – рефлексия собирающе-анализирующая (рефлексия-1) подготавливает акт Бытия, то есть акт сотворения и возникновения новой смысловой конструкции в виде объективной идеи, а другая – рефлексия раскрывающая (рефлексия-11) – развертывает эту конструкцию в Истину (мысль), так же внесло свою лепту в искажение наших представлений о том, как осуществляется Бытие и каким образом оно связано с Истиной и с мышлением.

8. А вот здесь мы подошли к основной и, можно сказать, обобщенной причине, демонстрирующей, почему же все-таки метафизика оказалась если не в тупике, то, по крайней мере, у «разбитого корыта». Как мы уже видим из предшествующих пунктов, плодотворному ее формированию во многом препятствовало отсутствие четко и достаточно полно разработанной терминологической базы. Другими словами, метафизику постоянно преследовала – подобно врожденному заболеванию – неопределенность, расплывчатость, а порою и многозначность метафизических понятий, что и позволяло достаточно вольно их интерпретировать.

У нас нет каких-либо оснований к тому, чтобы подозревать гениальных греков в том, что они сами плохо понимали, что такое Бытие. Скорее всего, они все это отлично понимали, а потому у них не было необходимости в том, чтобы разъяснять это понятие. Оно для них было самоочевидным, а самоочевидные вещи не требуют того, чтобы их растолковывали. Это и послужило тому, что дух греческого мышления не был передан во всей своей полноте. Да к тому же отдаленность времени, отрывочность источников и свидетельств сыграли свою роль в деконцентрации метафизических понятий. Вместо того чтобы сгруппироваться в своей сущностной основе, эти понятия «расползались» в различного рода интерпретациях и неопределенностях.

Из сферы естественно-научного знания нам известно следующее правило: чем меньше модель какого-либо аппарата или сооружения (положим, корабля, самолета, плотины), на которой проводятся испытания, тем большей может быть заложена ошибка в построении – в соответствии с этой моделью – данного объекта в натуральную величину. Любое понятие – это та же модель. И чем меньше оно определено не только в своих границах (свойствах), но и в своих взаимосвязях с той средой, в которой оно вынуждено будет «работать», тем больше вероятность образования во времени шлейфа непонимания самой сущности этого понятия. Это и случилось с метафизическими понятиями. Недостаточная четкость и полнота их определения на стадии зарождения и становления привели к достаточно значительным искажениям их изначальной сущности в последующие времена.

Но дело не только в том, чтобы определены были сами понятия, но еще и в том, чтобы они были должным образом соотнесены и состыкованы между собой в едином процессе бытийствования. Именно поэтому для того чтобы разобраться в каком-либо процессе, нам необходимо прежде всего определиться с теми понятиями, которые находятся в узловых точках этого процесса. (Так, положим, чтобы представить себе круговорот воды в природе, нам необходимо, по крайней мере, хотя бы знать, что такое конденсация и что такое испарение). Как узловые точки какого-либо процесса естественным образом должны быть между собою соединены, так и понятия, являющиеся узловыми точками процесса Бытия должны быть естественным образом между собою состыкованы. А для того чтобы эта естественность была понятной и представимой, первое что нужно – это знать, о чем ты говоришь, а чтобы знать это, надо иметь в своей душе образ того, о чем собираешься повествовать. Изложение содержания какой-либо Истины (понятия) – это описание образа со всеми его впадинами, закоулками и взаимосвязями со всем тем, что его окружает.

Вот почему и образ должен быть нами четко воспринимаем и осознаваем, и взаимосвязи его должны быть правдоподобны и непротиворечивы не только внутри себя, но и со своим окружением. Образ должен вписываться в действительность, а не быть, хотя и красивым, но инородным телом. Отсутствие взаимосвязей или надуманность их – это и есть отрыв от действительности. Инородность тем и отличается от естественности (природности), что образ может быть непривычным для нашего сознания; непривычными и даже неожиданными могут быть и взаимосвязи его с окружением, – а они и должны быть таковыми, поскольку обладают непривычной для нашего сознания новизной, – но эти неожиданности должны естественным образом вписываться и дополнять окружающую нас реальность с той стороны, с какой она нам была неизвестна, или с какой она еще не показывала нам своего лица.

Так что если какое-либо понятие всегда непосредственно связано с тем образом, которым мы оперируем, то это понятие в первую очередь должно быть понятным