Горчаков. Пенталогия (СИ) - Пылаев Валерий

Тошнота отступила, а за ней понемногу ушла и боль, поддавшись плетениям. Полноценного мага-целителя из меня, конечно, не вышло, но самые простые приемы в нас намертво вколотили еще о Владимирском, а дед научил парочке структур посерьезнее. Так что если ночное приключение и навредило телу, я это быстро поправил.

С разумом оказалось сложнее: на этот раз сон никак не хотел уходить. Я видел перед собой собственную комнату, смятую и влажную от пота кровать, потом дверь. Касался ладонью стены коридора, шлепая босыми ногами до ванной комнаты, потом крутил краны, открывая на полную…

А перед глазами все еще стояли мертвый город, занесенный песком, стальное чудовище и по неземному прекрасная девушка, за которую я изо всех сил хватался крепкими загорелыми пальцами. И все еще болело тело: снизу в боку, прямо под левыми ребрами и где-то в области солнечного сплетения — там, куда в мою плоть вошли то ли пули, то ли какие-то странные снаряды из неизвестного оружия.

В мою плоть? Или все-таки?..

— Да твою ж… — взвыл я, обеими руками опираясь на стену. — Все, хватит!

Боль нахлынула снова, пробиваясь даже сквозь плетение пятого магического класса. Установленный кем-то блок еще держался и запрещал мне лезть туда, куда не положено. У меня уже давно появились догадки по поводу сильного менталиста, способного сотворить подобное, но сейчас куда больший интерес представляло то, что он так упрямо пытался спрятать.

В моей же собственной голове.

Еще несколько мгновений назад я помнил странные названия и слова, которых не существовало в природе… то есть, здесь — не существовало. Но выжженная пустыня и торчащие из нее черные головешки города мало напоминали привычный мир. И пусть вокруг за последние полгода случилось немало паршивого и порой даже пугающего, в одном я все-таки был уверен: созданий, похожих на плод невозможной страсти человека и панцера, не существует.

Пока — не существует…

Но с каждой минутой, проведенной под прохладными струями душа, память все больше сглаживалась, забиваясь обратно в запечатанные чужой волей темные недра. Сначала исчезли мелкие детальки, потом помутнели и расплылись силуэта, а когда я наконец вернулся обратно в комнату, сон стал… всего лишь сном. Жутковатым, неприятным, даже болезненным — но и только.

Да уж. Давненько такого не было — месяца полтора, если не больше. В последний раз я видел мертвый город задолго до “Бисмарка” и уже успел как-то свыкнуться с мыслью, что он больше не появится. Но сон снова пришел. То ли освежить что-то, то ли поделиться новым, то ли приоткрыть воспоминания. А может — предупредить о том, чему еще только суждено случиться.

Но лучше бы не надо. Если привидевшийся мне сон действительно вещий, нас всех ждет… трынцед, по сравнению с которым даже государственный переворот или война с кайзеровской Германией покажется чаепитием для воспитанников церковно-приходской школы.

И я бы, пожалуй, попытался разобраться со страшным “предсказанием” получше, но у наследника княжеского рода с наступлением утра наступало время решать насущные задачи — и их не становилось меньше.

Особенно теперь, когда великий князь и по совместительству последний из могикан Павел Александрович Чингачгук-Романов высочайшей волей изволил назначить меня придворным камер-юнкером.

И если от позорной ливреи я был избавлен, на службу все-таки следовало явиться — и явиться вовремя.

Наверное, в первый раз за последний год дорога до города заняла пару часов. Я не гнал, вжимая газ в пол, а ехал неторопливо и, можно сказать, задумчиво. Похоже, настолько, что даже удивил привычных к скоростям чуть ли не вдвое выше охранников. Темно-серая “Волга” несколько раз едва не ткнулась мне в бампер оскалившимся хромом радиатора, но потом все-таки приноровилась, отстала и дальше следовала уже на почтительном расстоянии.

Я не спешил: в конце-концов, эти недолгие часы за рулем были для меня чуть ли не единственной возможностью побыть наедине с самим собой. Что-то вспомнить, обдумать, разложить по полочкам, упорядочить, обнаружить ошибку в самом основании, разворошить — а потом, разочаровавшись, свалить все обратно в кучу и налепить сверху этикетку, которая в последнее время стала чуть ли не моим девизом:

И так сойдет.

Как бы то ни было, к выполнению обязанностей камер-юнкера я приступил в более-менее сносном расположении духа. И даже почти вовремя.

— Вы опоздали, князь. — Павел, не поднимая головы от какой-то книги, бросил взгляд на часы на руке. — Уже почти четверть восьмого.

— Виноват, ваше высочество, — честно покаялся я. — Разрешите… приступить?

— Сейчас завтрак принесут — вот и приступишь. — Павел резким движением захлопнул книгу и откинулся на спинку кресла. — Сегодня на повестке дня блины… и потом уже все остальное.

И действительно — меньше, через минуту, дверь на дальней стене комнаты едва слышно распахнулась, и перед нами появилась девушка с подносом, облаченная в короткое платье и белоснежный передник. Горничная… а может, и фрейлина — в нюансах наименований дворцовой прислуги я не слишком-то разбирался.

И если блины на поверку оказались и вполовину не такими вкусными, как у Арины Степановны, то девушка выглядела весьма соблазнительно. Уж не знаю, подбирали ли их тут по внешности, или сегодня нам просто повезло, но основания завидовать венценосному индейцу возникли незамедлительно.

— Даже не думай, княже. — Павел проследил за направлением моего взгляда и улыбнулся. — Во всяком случае — не в рабочее время.

— Да ну тебя! — Я махнул рукой. — Что я — девок не видел?

— Думаю, не только видел. Об амурных похождениях сиятельного князя Горчакова в определенных кругах слагают легенды. — Павел ловко свернул блин в трубочку и макнул в сметану. — Но сейчас мне интересно, что ты задумал с этими… рабочими союзами. Жалобы от владельцев фабрик и заводов доходят уже даже до меня.

— Да? Ну, тогда все точно идет, как задумано. — Я пожал плечами. — Подобные организации уже давно следовало не только разрешать, но и создавать на государственном уровне. Централизованная структура позволит рабочим самим прижать промышленников, если придется — а чиновников избавит от бесчисленных мелких жалоб.

— Мать говорит, что от такого больше вреда, чем пользы. И что союзы или мешают работать, или вообще ничего не делают.

— Смотря кого поставить на места — и кто будет отвечать перед властями города и лично перед государем. — Я чуть отодвинул чашку с чаем. — На моих предприятиях рабочие союзы возглавляют толковые парни. Иногда начальникам приходится несладко, но любой вопрос можно утрясти так, что исход будет устраивать всех. Во всяком случае, теперь мне не приходится выслушивать десятки жалоб каждую неделю.

— Толковые парни? — поморщился Павел. — Да половина из них — народники, которые не попались!

— Не исключено.

Я устроился в кресле поудобнее — похоже, разговор предстоял долгий и не самый простой. Но я уже выдержал словесную дуэль с дедом, и будто бы даже победил, хоть и с потерями. Мы с Настасьей действительно набирали рабочие союзы без особой оглядки на политические взгляды. Горячие парни вроде Сереги порой перегибали палку, но зато и своих держали железной рукой.

— Народников больше не существует. Структура уничтожена, и без поддержки извне не восстановится сама по себе, — проговорил я, стараясь вложить в голос как можно больше уверенности. — Остались лишь люди, которые живут надеждой на лучшее.

— На народную волю и власть? — Павел нахмурился и облокотился на стол. — Хочешь сам вырастить еще один мятеж?

— Хочу направить энергию людей в мирное русло, — ответил я. — Если государственные законы поддержат рабочих, а не только аристократию и капитал, им не понадобятся винтовки.

— Законы существуют уже давно. Суды и чиновники, которые должны…

— Когда суд в последний раз вставал на сторону рабочего? — усмехнулся я. — У простого человека вряд ли найдутся средства на адвоката. И вряд ли найдется время обивать пороги казенных домов. Зато союзу такое вполне по силам.