Капитализм, социализм и демократия - Йозеф Шумпетер

Примером последнего являются некоторые аспекты трудовых споров, проблем, связанных с деятельностью Управления по регулированию цен, а также с "антитрестовским" регулированием, которые никогда не привлекают того внимания, какого они заслуживают, а именно в том аспекте, что они высасывают всю энергию предпринимателей и менеджеров. У бизнесмена, которого непрерывно сбивают с пути не только тем, что сталкивают все с новыми институциональными условиями, но и тем, что он должен "представать" то перед одним, то перед другим управлением, не остается сил для решения своих технологических и коммерческих проблем. Это чисто механистическое отношение к бизнесу со стороны экономистов, и их оторванность от "реальной жизни" сказываются в том, что вряд ли хотя бы каждый десятый из них не принимает в расчет этот особый "человеческий элемент", присущий деловому предприятию, которое в конечном счете является живым организмом, — хотя никто из понимающих людей не может не связать относительно вялую динамику индекса реального объема промышленного производства в 1945 г. именно с этим фактором, рассматривая его в качестве одной из многих причин подобного явления. И это не все. В современных условиях успех дела зависит скорее от способности решать проблемы с рабочими лидерами, политическими деятелями и государственными чиновниками, чем от деловых способностей в собственном смысле слова. Поэтому, за исключением крупнейших концернов, которые могут позволить себе брать на службу специалистов любого рода, возникает тенденция к тому, что лидирующие позиции занимают скорее темные дельцы и любители "ловить рыбку в мутной воде", чем "производители".

Читателю может показаться, что будущее политики, отличающейся всеми этими особенностями, очевидно — она непременно погибнет в буре справедливого негодования либо разобьется о скалы саботажа или других форм сопротивления, а потому двухсотмиллиардная цель — это несбыточные грезы. Но это не совсем так. С одной стороны, экономическая машина этой страны достаточно сильна, чтобы выдержать некоторую расточительность и иррациональность — включая, как мы знаем, некоторую безработицу, которой можно было бы избежать, — этой цены, уплачиваемой за личную свободу. С другой стороны, политические деятели и общественность недавно начали проявлять некоторые признаки "возвращения на круги своя". Мы не должны забывать ту податливость человеческой натуры, о которой мы так много писали в этой книге (см. в особенности гл. XVIII). Эксперимент с "Новым курсом" и периоды войн не показательны, потому что промышленная буржуазия никогда не считала, что подобные условия продлятся долго. Однако в этот период она все же получила какой-то "урок". Поэтому все, что потребуется, — это сравнительно небольшое изменение существующей налоговой системы, если не для достижения максимальной эффективности, то хотя бы для доведения ее до приемлемого уровня [К примеру, — заметьте, что это не более чем один из возможных способов — может быть, достаточно осуществить следующие меры: (а) устранить двойное обложение той части доходов промышленных корпораций, которая выплачивается в виде дивидендов; учитывая британский опыт, это вряд ли вызовет "взрыв справедливого негодования": американская практика носит немецкое происхождение, а чисто формальные доводы в ее пользу были даны немецким экономистом Адольфом Вагнером (1835–1917). (b) Разрешить вычитать из налогооблагаемого дохода ту часть дохода, которая направляется на инвестиции. Лично я согласен с проф. Ирвингом Фишером в том, что вычитаться должна сберегаемая часть (особенно учитывая опасность инфляции). Но, щадя чувствительность сторонников кейнсианства, я вынужден ограничиться лишь инвестируемой частью. Технические трудности не носят серьезного характера, по крайней мере они не являются непреодолимыми, (с) Принять на вооружение какой-либо из имеющихся методов, который допускал бы полный вычет из облагаемого дохода потерь, понесенных на протяжении данного периода времени. (d).

Осуществить национализацию, систематизацию и разработку системы налогов на продажи или налога с оборота. Это должно понравиться тем, кто восхищается Россией. В самом деле, при тех ставках косвенных налогов, которые существуют в России (например, 31 цент на фунт пшеничной муки высшего качества (в Москве, в 1940 г.) или, — учитывая, что перевод рублей в доллары — дело сомнительное, — 62

% розничной цены картофеля, 73 % — сахара, 80 % — соли: (см. Haеnsel P. Soviet Finances //Openbare Financien, № 1, 1946) при населении, сталь отчаянно бедном, как население России, налог на продажу может быть подлинным бедствием; но при умеренных ставках и в такой богатой стране, как США, — это отличный и совершенно безвредный инструмент государственных финансов, особенно полезный в деле финансирования проектов, выгодных исключительно для групп с низкими доходами. С его помощью можно собрать пять или шесть миллиардов, так что никто этого и не почувствует. Но поскольку правительства штатов и местные органы власти должны будут получить компенсацию за потерю доходов вследствие национализации данного налога, — строго говоря, конечно, некорректно говорить о его "введении" — и поскольку к тому же потребуются некоторые изменения существующих акцизов, чистый доход Федерального Казначейства может быть оценен не более чем в 3 млрд. долл., так что налог на продажи плюс акцизы могут дать в сумме примерно 9-10 млрд. долл. (е) Провести национализацию и пересмотр в сторону резкого снижения налога на имущество, что даст немалые выгоды вдовам и детям; это обусловлено тем, что существующее законодательство, имеющее конфискационный характер, устраняет один из существенных компонентов капиталистической системы. [Речь идет о налоге на наследство, который в США до сих пор чрезвычайно высок. — Прим. ред.] Каждый, кто одобряет подобную конфискацию по внеэкономическим причинам, со своей точки зрения совершенно прав, вступая в защиту соответствующей конституционной поправки; тот же, кто одобряет подобную конфискацию в силу экономических причин (см. с. 373 последней книги лорда Кейнса "Общая теория занятости, процента и денег" — либо работы, написанные под ее влиянием), просто заблуждается. Мы не касаемся здесь вопроса о том, какие меры могли удовлетворить соответствующие политические интересы. На самом деле большинство предложений о налоговой реформе, которые до сих пор исходили от деловых кругов, носили весьма умеренный характер, что должно, по всей видимости, показать хотя бы то, насколько "образованным" стал класс деловых людей.]. Другое направление состоит в том, что сравнительно небольшое усиление легальной защиты, обеспечиваемое, может быть, посредством соответствующей кодификации промышленного законодательства, могло бы устранить всевозможные неприятности или опасность произвольного вмешательства в дела бизнесменов, а возросший опыт органов регулирования и лучшее обучение их персонала сделали бы все остальное [Здесь я подхожу к проблеме, гораздо более важной со многих других точек зрения, нежели той, о которой шла речь. Хорошая бюрократия возникает медленно и не может быть создана, когда этого захочется.