Иная терра - Иар Эльтеррус

Потом появился тот мужик, который нас вытаскивал. Притащил аппаратуру, снял отпечатки, образцы ДНК, снимки сетчатки, собрал с каждого желаемые ФИО и даты рождения, и ушел. Через еще одну неделю появился с готовыми документами и женщиной, которая нам вживила новые чипы.

Я даже представить себе не могу, сколько подобное стоит, да и не хочу, если честно. А потом нас отпустили. Выдали каждому по пять штук «на обустройство» — и выпнули в свободную жизнь. Ну, устраивались, кто как мог.

— Все вместе, или как?

— Поначалу вроде бы вместе, а потом… сам понимаешь. Не всем в радость было постоянно контактировать с людьми, с которыми связывало такое прошлое.

Вначале ушел Василий — ну, Второй. Честно сказал, что хочет забыть все это и начать новую жизнь, но оставил контакты, по которым его можно будет найти, если вдруг понадобится его помощь. Если честно, даже когда совсем прижало — я ему не звонил.

Потом Антон отвалился. Но этот просто исчез. Оставил письмо на электронке — типа, извините, но хочу в свободный полет. А мы впятером остались. Живем потихоньку, встречаемся хотя бы пару раз в месяц, если получается — то чаще.

— Кто как живет-то? Расскажи!

— Лучше всех Алекс устроился: он частным репетитором трудится. Очень неплохо получает, график сам себе составляет, живет в свое удовольствие.

— Игорь, я даже не знаю, кого из вас как звали, кроме тебя! И, тем более, не знаю, у кого какие имена сейчас. Ты объясняй! — взмолился Стас. — Алекс — это кто? Десятый?

Галес рассмеялся, и Ветровский в третий уже раз за весь разговор, длившийся не более двадцати минут, отметил, что смеялся бывший Восьмой неискренне — в глазах его не было ни тени веселья.

— Алекс — это Александр Валентинович Резченко, семидесяти одного года от роду!

— Третий?

— Он самый. Знаешь, несмотря на все это его «соответствие образу» — костюм, портфельчик, очки и прочее, он себя ощущает, мне кажется, моложе любого из нас.

За последующий час Стас узнал обо всех бывших сокамерниках.

Первый, Артемий Деменьтев, работал в «Такси Санкт-Петербург», единственной таксомоторной компании центральных районов города, Второй — Сергей Градов — устроился охранником в какую-то небольшую фирму, потом фирма выросла, и Сергей занял появившуюся должность начальника службы безопасности. Десятый, Дмитрий Миронин, подрабатывал на нескольких «студенческих» работах и учился на хирурга — его арестовали на первом курсе, но парень хотел все же получить то самое образование, и поступил заново в другой ВУЗ.

— А ты сам? — поинтересовался Ветровский, когда Игорь замолчал.

— А что я? Живу как-то, занимаюсь мелким бизнесом — пишем по заказу клиентов всякие программки, настраиваем компы, делаем комповые системы безопасности в небольших фирмах, и все такое прочее. Для души музыкой занимаюсь… вернее, пытаюсь заниматься. Живу вместе с Алексом, мы на двоих двухкомнатную квартиру в кредит купили. Словом, веду вполне насыщенную и небедную жизнь.

— Знаешь, ты мне сейчас напоминаешь Портоса — он примерно так же вздыхал, когда к нему д'Артаньян от Мазарини приехал, — осторожно заметил Стас, сдувая пенную шапку с кружки.

— Кого?

Настала очередь Ветровского тяжело вздыхать.

— В интерсети должно быть, найди и почитай. Книга «Три мушкетера», и ее продолжение.

— Гм… хорошо. Но ты все же поясни, что ты имел ввиду.

— То, что у тебя, вроде бы, все хорошо — жилье и деньги есть, свой бизнес, музыка. Как ты сам сказал — «насыщенная и небедная жизнь». Но по мне, так ты не стал сильно счастливее с тех пор, как мы виделись в последний раз, — честно сказал Стас.

Игорь прищурился, чуть улыбнулся — на этот раз вполне искренне, вот только очень грустно.

— А я и не говорил, что счастлив, — сказал он через минуту тишины. — Меня только Алекс держит, а то я давно бросил бы все, сделал что-нибудь эдакое, и застрелился. Но мы с ним сдружились, не хочется его одного бросать. Но ему уже за семьдесят, здоровье слабое после корпы, так что когда он уйдет в мир лучший — продам квартиру, отдам деньги кому-нибудь, кому реально надо, и таки сделаю что-нибудь эдакое. А потом сумею не ошибиться повторно в подсчете пуль.

Ветровский в растерянности сунул сигарету в рот не тем концом, долго плевался, пытаясь избавиться от вони подожженного фильтра на языке, а Игорь, помолчав, продолжал:

— Я тебе не рассказывал, как я сел.

— Рассказывал…

— Очень кратко и без подробностей. Хотя я и сейчас не буду в них вдаваться. За несколько месяцев до того я отбил у трех придурков девушку. Взял к себе в банду, научил выживать… влюбился. Взаимно влюбился, заметь! Все хорошо было до неприличия. Иванушка этот всплыл, деньги хорошие появились. А потом нас загребли из-за одного идиота. Перестрелка была… всех моих убили, и Юкку тоже. Меня ранили, но я сумел уйти, хоть и недалеко. Прежде, чем уйти, увидел Юкку с дыркой во лбу. Меня так переклинило… забился на какой-то чердак, вытащил этот мобил, через который с Иванушкой переписывался, чип-карту спалил на зажигалке, а мобил решил расстрелять. Проверил обойму — три пули. Думаю, одна в мобил, вторая в висок. А третья лишняя, я ее и выкинул, чтобы символичности не портила. Выстрелил в мобил, он вдребезги, естественно. Тут шаги на лестнице — полиция выследила-таки. Вышибают дверь, я вспоминаю, что было три пули, стреляю, попадаю прямо в голову ему, потом пистолет к виску, и… ну, ты понял. Символичность, мать ее. Так вот, в следующий раз я не ошибусь.

Сначала Стасу казалось, что Галес просто пьян. Потом он заметил безумный блеск в совершенно трезвых глазах, подрагивающие пальцы, лихорадочную бледность… и внезапно эмпатическая вспышка, короткая, как молния, но столь же убийственная, пронзила его разум. От боли Ветровский едва не потерял сознание. Никогда раньше не было… так, но никогда еще, если не вспоминать Косту, он не чувствовал эмоции другого человека действительно как свои собственные.

— Все еще помнишь ее, и все еще любишь, — прошептал Стас.

Игорь вздрогнул, в глазах отразились попеременно боль, страх, недоверие, опасение, и снова боль.

— Да. Тогда — у меня была цель. Достать денег на легализацию, вернуться в нормальную жизнь, жениться, и чтобы дети были… Знаешь, такая идеальная семья — папа работает, мама дома с детьми, папины выходные все вместе проводят, гуляют, фильмы смотрят, и так далее. А потом один выстрел — и все. Сейчас, вроде, все есть — бизнес, деньги, жилье, и прочее — вот только Юкки нет. А нет Юкки — нет и жизни, потому что если нет цели, то зачем жить?

— Ты говорил, что хочешь «сделать что-нибудь этакое». Например, что?

— Не знаю. Пристрелить какого-нибудь мудака из правительства, чтобы самого мудачного из всех, к примеру… в общем, что-нибудь хорошее.

— Только затем, чтобы потом сдохнуть?

— А смысл жить? Цель будет достигнута, а снова в корпу я не хочу.

— Я могу дать тебе цель, — негромко произнес Стек, ловя взгляд Игоря. — Настоящую цель, ради достижения которой придется трудиться всю жизнь. Но она того стоит, поверь.

Вопросы, уточнения, сомнения, восторги, скепсис — все это было уже потом, когда они поехали вдвоем домой к Галесу, Стас поговорил с Алексом, рассказал об ордене и ему, и тоже получил согласие присоединиться. А сейчас Игорь поднял взгляд, в котором на мгновение яркой звездой вспыхнула надежда, и даже не сказал — выдохнул:

— Да.

На следующий день после встречи со старыми друзьями — Ветровский совершенно искренне всегда называл их так, даже в мыслях — пришел курьер от Косты.

Вечером, запершись в своей комнате, Стас вставил чип в ноутбук и принялся изучать его содержимое. Первым ему в глаза бросился лежавший в корне текстовый файл — остальные были рассортированы по папкам.

«То, что я обещал. Информация к размышлению. Сперва читаешь общую информацию из первой папки. Потом смотришь голографии из нее же. Если все еще не передумаешь — открывай вторую папку. Сперва текст, потом голографии. Не передумаешь — третью. Текст, голографический фильм. Все еще не осознаешь, на что идешь — в четвертой папке голофильм об одной из операций. Реальная съемка. Каждый труп — настоящий. Учти. Если даже после этого ты не обретешь способность думать — адрес в пятой папке.

Коста»

После такого сопроводительного письма Стасу хотелось отказаться, даже не открывая первую папку. Но Стек для себя уже все решил.

После прочтения первых текстовых документов стало несколько не по себе, после просмотра голографий — стало попросту страшно. Прикусив губу и собравшись с силами, он открыл вторую папку. Тексты — сухая статистика, страшная своим полным равнодушием. От голографий затошнило — досмотрев их, Ветровский долго и с ожесточением плескал в лицо ледяной водой, а потом около получаса сидел на подоконнике и курил, не решаясь открывать третью папку.