Дневник, 2006 год - Сергей Есин

11 декабря, понедельник. В половине десятого был на улице Косыгина, 10, у Романа Михайловича Мурашковского, он хотел со мною посоветоваться по поводу организации в Нью-Йорке русского драматического театра. Я не мог не поехать, потому что Р.М. живет в знаменитом четырехэтажном доме, где раньше на 4-м этаже жил М.С.Горбачев. Это, конечно, специфический вид коммунальной жилплощади. Но самое интересное, как Р.М. эту квартиру получил. Ельцин в этом доме жить отказался — слишком пахнет Горбачевым, ему построили в другом месте. Несколько жильцов, которые жили в доме раньше, так и остались, например, Егор Лигачев. Квартиры распродавала администрация президента, и, кажется ведомство по охране. Стоило это и по тем деньгам столько, что купить могли свои. Какой при доме парк, какой открывается вид, есть спуск к Москва-реке! Подземный ход, идущий к метро и другим подземно-кремлевским проспектам жильцы, на всякий случай заварили.

Занимался разбором бумаг, наконец-то отыскались материалы о Покровском; придумал полку для папок на своем бюро; прочел два письма: от Марка и от Гали Ахметовой. У нее такая печаль и такая тоска, связанная с ее провинциальной жизнью. Она тоже мой читатель — выписала на следующий год «Российский колокол». Марк очень тепло написал о Шерговой, о которой заставил его вспомнить я, просил меня ей позвонить. Звонил. Ее голос по-прежнему молодой, сколько для меня связано с Галиной Михаловной! Она, кстати, устроила у себя вечер, когда я уезжал в лес, в Лапландию. Договорились встретиться. С подобными встречами медлить нельзя. И Марку и Ахметовой отвечу позже, когда выздоровеет заболевшая Екатерина Яковлевна. Она гениально расставляет знаки препинания в моих письмах.

Вечером по «Культуре» были две передачи: о Плеханове и Пастернаке. О Пастернаке, — это авторский цикл Натальи Ивановой. В ее интерпретации и интерпретации режиссера поэт оказался манерным и каким-то дамским. Именно таким он часто бывает в мнении поэтов народного крыла. Это заслуга Натальи Ивановой. Скучно, не возвышено, стихи читают тоже невнятно, как плохие, «свои» актеры Верника на радио. С Лотманом, Лакшиным и даже Смелянским ее сравнить трудно.

12 декабря, вторник. Это просто удивительно, как плохо я стал себя чувствовать в институте. Я понимаю, что, скорее всего, это субъективно, но все время я ощущаю к себе враждебность. Ощущение тайны и скрытности, так не свойственные мне, витают. Вчера около двенадцати на лестнице встретил БНТ: попросил зайти, потому что в двенадцать он дает аудиенцию Румянцеву, которого уволили в сентябре. Сделали это, конечно, ошибочно, потому что за ним целый регион. Сели в кабинете. Пришла Л.М. и Надежда Вас.

Как опытный наблюдатель я сразу заметил, что кабинет полон, как и у меня, бумаг. Везде лежит Хомяков и Тютчев, напротив меня — на столе какие-то листы, связанные с ассоциацией выпускников. Идеи Дьяченко витают.

Я высказал свою позицию относительно иркутского семинара. БНТ был несколько раздражен гуманитарной подоплекой: зачем говорить о том, что всем ясно. Стало постыдно понятно, что увольнять Румянцева было нельзя, это неразумный акт. Необходимо искать какие-то иные возможности для оплаты. Что-то, может быть, придумать в штатном расписании. У нас в запасе были такие вещи, как филиалы и пр. В процессе разговора выяснилось, что на «иркутского» профессора указал аудит, при этом выскользнуло, что указали также на Горшкова и Сорокина — как я понимаю, в связи с возрастом. Здесь я не только подумал, но и сказал, что разлитая нынче в институте таинственность сыграла злую шутку: на Ученом совете по-настоящему рассказать об итогах аудита постеснялись — или у Есина слишком все было хорошо, или сейчас все очень неважно. Можно было и тогда что-то придумать. Придумали самое простое: за счет собственных средств.

В 12.30 провел кафедру. Два вопроса: стипендии Горького и Рубцова, претендентов на которые в творческом вузе нашей скрытой профессии точно определить практически невозможно. Пусть решает ректорат, а каждый семинар выставит соискателей. И столь любимый формальный принцип и предложенный опять же ректоратом дифференцированный зачёт, т. е. зачет с оценкой. Довольно долго это обсуждали, переминая все «за» и «против». За подобный зачет высказался один Самид, у которого были, как я помню, нелады со студентами, и в частности с Леной Георгиевской, которая, защищаясь у меня, получила «с отличием», вся остальная кафедра была против.

В 1.30 начался семинар, который шел до 4.15. Была апробирована новая метода. Ребята читали свои рассказики с листа и все тут же их разбирали. Сразу выяснилось, что опыта у них маловато, все как бы только из себя. Это рассказик Матвеевой про своего друга Сёмика — любовь18-летних. Есть хорошие детали, но нет русского Бога и русской меты жизни. Любопытно, что Вера Матвеева читала свой рассказ в паре с Ваней Броновцом. Потом Вася Буйлов читал очень крепкое небольшое эссе об ответственности писателя. Там есть замечательные сцены «спящего писателя». Ребята не все поняли, но мне было очень интересно. Вася вообще непростой парень в нем заложена идеей саморазвития. Затем Ася Журова читала рассказ «Зеленая беременность» — о девушке, которая прикидываясь беременной, перевозит из Франции в Россию деньги. Обозначен только один сюжет, без внутренних глубоких задач.

Вечером звонили от каких-то киевских друзей с мифической идеей издания Дневников, завтра отнесу экземпляры, причем один с дарственной надписью В.С. Черномырдину.

Читал «Российский колокол», новый номер, там две грубейших ошибки: не поправили название театра в статье о Дорониной, получилсь МХАТ им. Чехова — обидно до слез! И почему-то письмо Чахматчану напечатали два раза! Сказалась спешка, с которой мы вставляли это письмо, потерянное ранее.

13 декабря, среда. Утром менялся книгами с Александром Федоровичем, представляющем «Московский писатель» в Киеве, какую-то издательскую группу, работающую при поддержке В.С.Черномырдина. Они мне — том «Вызов» В.С.Ч., я им — два тома своих дневников: один для работы, другой, с автографом и посвящением, для самого бывшего Газового магната. В телефонном разговоре прозвучали новые определения: если бы В.С.Ч. не создал «Газпром», его бы растащили. Может быть, и впрямь мы недостаточно справедливо судим о некоторых политических деятелях? Посмотрим. Пока менялись книгами на проспекте Вернадского, я немножко простудился, правда, получил две больших пачки — тяжелые, килограммов по пять, с листами рукописи «Тихого Дона». Теперь надо рассчитать, кому их подарить. На всякий случай сунул нос: очень интересно, правка меньше чем в «Войне и мире», но есть, есть. Круглый ученический, спокойный почерк, каким и должны писать классики. Покажу рукописи ребятам. Но сначала надо заказать под листы картонные папки.