Ева Луна. Истории Евы Луны - Исабель Альенде
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– О чем вы говорите, сеньор Торрес! Мы строго следим за воспитанницами. Это она просто так выразилась. Что только не придет в голову этой девочке!
Анна Лия Торрес поднялась со стула, поправила складки форменной юбки, насмешливо поклонилась присутствующим и вышла. Мать настоятельница предложила посетителю еще чашку шоколада и объяснила неучтивое поведение девушки тем, что у нее долгие годы не было общения с родными.
– Она единственная ученица, которая никогда не уезжала домой на каникулы. Ей никогда не присылали подарков на Рождество, – сухо заметила монахиня.
– Я не сторонник всяких там нежностей, однако уверяю вас, что глубоко ценю племянницу и всегда заботился о ней, как родной отец. Но вы правы: Анне Лии требуется больше ласки. Женщины ведь так сентиментальны…
Не прошло и месяца, как дядюшка снова посетил интернат, но на этот раз он не просил о встрече с племянницей, а лишь поставил мать настоятельницу в известность о том, что с кузиной Анной Лией хочет переписываться его сын. Евгений попросил монахиню передавать Анне Лии письма и выразил надежду, что дружба с кузеном упрочит связи девушки с родственниками.
Корреспонденция начала приходить регулярно. Простая белая бумага, черные чернила, крупный четкий почерк. Некоторые письма рассказывали о сельской жизни, о сезонных работах, о животных. В других посланиях говорилось об уже умерших поэтах и их бессмертных мыслях. Иногда в конверте лежала книга или рисунок, выполненный такими же четкими линиями, как и буквы. Сначала Анна Лия не собиралась читать эти письма – она была убеждена, что любая дядюшкина инициатива таит в себе опасность. Но в интернате царила такая скука, что письма были единственной возможностью мысленно умчаться далеко-далеко. Девушка пряталась в чулане и уже не развлекала себя волшебными сказками, а жадно читала и перечитывала послания от кузена, запоминая до мельчайших подробностей все завитушки, наклон рукописных букв и текстуру бумаги. Первое время Анна Лия не откликалась, но потом уже не могла удержаться и стала отвечать. Чтобы обойти цензуру настоятельницы, вскрывавшей всю корреспонденцию, стиль переписки становился все изощреннее. Между кузенами крепло родство душ, и вскоре они изобрели секретный код для бесед о любви.
Анна Лия Торрес никогда не видела этого кузена по имени Луис: в детстве, когда она жила в дядюшкином доме, мальчик учился в столичном интернате. Девушка была уверена, что Луис внешне непривлекателен; наверное, он слаб здоровьем или же страдает увечьем. Невозможно, казалось ей, обладать такой глубокой чувствительностью и таким тонким умом в придачу к привлекательной внешности. В фантазиях она рисовала образ кузена: невысокий и полный – в отца, – лицо обезображено оспой, хромой, лысоватый. Но чем больше недостатков девушка приписывала кузену, тем сильнее в него влюблялась. Красота души – вот что было для нее самым главным. «Эта красота не потускнеет со временем, а будет с годами все совершенней, как у героев легенд, чей внешний вид не имел значения и даже мог стать причиной фривольностей», – думала девушка, но в ее ходе мысли проскальзывала тень сомнения. Она спрашивала себя, с каким уродством способна примириться.
Переписка между Анной Лией и Луисом длилась два года, и в итоге у девушки накопилась целая шляпная картонка конвертов от мужчины, за которого она была готова отдать душу. Если у девушки и возникала мысль о том, что роман в письмах – это хитрый план ее дядюшки, который желает передать ее наследство в руки кузену Луису, она тут же отвергала это подозрение, стыдясь собственной мелочности. В день восемнадцатилетия Анны Лии мать настоятельница позвала ее в трапезную, оповестив о приходе посетителя. Анна Лия догадалась, кто это мог быть, и чуть не бросилась снова прятаться в чулан среди забытых святых – так ее страшила долгожданная встреча с человеком, давно завладевшим ее мечтами. Войдя в трапезную и встретившись с посетителем лицом к лицу, Анна Лия не сразу смогла взять себя в руки и совладать с разочарованием.
Луис Торрес вовсе не был скрюченным коротышкой, которого она видела в мечтах и уже успела полюбить. Перед ней стоял юноша с хорошей осанкой, симпатичным лицом с правильными чертами, почти детским ртом и аккуратной темной бородкой. Его светлые глаза, окаймленные длинными ресницами, не выражали ровным счетом ничего. Он чем-то напоминал статуи святых из часовни – красивых, но на вид несколько придурковатых. Если уж я смирилась с тем, что мой возлюбленный – горбун, решила Анна Лия, справившись с изумлением, полюбить элегантного молодого человека, который целует тебя в щечку, благоухая лавандой, будет гораздо легче.
С первого дня после свадьбы Анна Лия возненавидела Луиса Торреса. Когда он навалился на нее всем телом на вышитых простынях слишком мягкой супружеской постели, она поняла, что была влюблена в призрак и никогда не сможет перенести свою воображаемую страсть на мужчину, ставшего ее супругом. Она стремилась побороть свои чувства: сначала осуждала их как порок, а потом, когда игнорировать их стало невозможно, пыталась вырвать их с корнем из своего сердца. Луис был милым и иногда даже забавным, особо ей не досаждал и не пытался побороть ее стремление к одиночеству и тишине. Анна Лия признавала, что при желании могла бы обрести счастье в супружестве или, по крайней мере, быть не более несчастной, чем если бы решилась уйти в монахини. Она сама не знала, отчего ей стал так отвратителен мужчина, которого она любила два года, не будучи с ним знакома. Ей не удавалось облечь свои чувства в слова, но даже если бы и удалось, ей не с кем было ими поделиться. Не в силах разглядеть эпистолярного возлюбленного в своем супруге, она чувствовала, что ее обманули. Луис никогда не говорил с ней о письмах, а когда эту тему затрагивала она, муж быстро чмокал ее в губы и походя говорил что-нибудь о романтике, столь несвойственной супружеству, где гораздо важнее доверие, уважение, общность интересов и вера в совместное будущее, чем эта подростковая переписка. Между Анной Лией и Луисом не было родства душ. Днем каждый занимался своими делами; ночью они встречались в одной постели среди пышных перьевых подушек, где женщина, привыкшая к интернатской койке, попросту задыхалась. Иногда они торопливо обнимались: жена лежала неподвижно, а муж удовлетворял насущные потребности своего тела, исполняя супружеский долг. После этого Луис тут же проваливался в сон, а она долго лежала в темноте с открытыми глазами и криком протеста, застрявшим в горле.
