Отец Иакинф - В. Н. Кривцов

Но если упреки друзей будут вызывать у Иакинфа лишь усмешку, то нападки недругов — ярость и язвительную отповедь. А эти нападки станут особенно резкими в сороковые годы, когда могущественные капиталистические страны поведут борьбу за раздел Китая, а Англия развяжет печально знаменитую опиумную войну. Опровергая ходячее обвинение китайцев в высокомерии, в прирожденной враждебности ко всему иностранному, в нежелании вступать в сношения с европейцами, Иакинф опубликует ряд статей в защиту Китая и его культуры. В изданной в 1848 году книге "Китай в гражданском и нравственном состоянии" он покажет высокий уровень китайской цивилизации и прямо напишет: "…европейцам есть чему поучиться у китайцев". Это произведет впечатление разорвавшейся бомбы. Многоголосый хор его критиков возглавит Сенковский, который еще недавно писал о выдающихся трудах отца Иакинфа, а теперь будет обвинять его в пристрастии к китайцам, в излишней доверчивости к китайским источникам, в "возмутительных" сравнениях Китая с Европой.

Подвижничество отца Иакинфа, почти невероятный объем и разнообразие его трудов всегда будут поражать современников. В многочисленных рецензиях на его сочинения будет неоднократно подчеркиваться: "Никто, бесспорно, не сделал в Европе столько для славы и чести Китая, как наш знаменитый синолог". "Число важных капитальных фактов, извлеченных им из тьмы китайской грамоты, количество свету, пролитого им на самые запутанные вопросы по части этой любопытной страны, почти невероятны".

Современная ему наука высоко оценит труды Иакинфа. Не раз Академия наук присудит ему высшую научную награду России — Демидовскую премию.

Даже его недруги вынуждены будут воздать ему должное. Так, Юлий Клапрот, который всю жизнь широко пользовался трудами знаменитого русского синолога и в то же время со сварливой придирчивостью обрушивался на мельчайшие, чаще всего мнимые его погрешности, вынужден будет признать: "Отец Иакинф один сделал столько, сколько может сделать только целое ученое общество".

У Иакинфа было несколько верных друзей, много восторженных почитателей и не меньше недругов. Нетерпимый к противникам, нежный и заботливый к друзьям, не оставлявший без нелицеприятной критики ни одного сколько-нибудь заметного сочинения, в котором так или иначе затрагивались Китай и страны Восточной Азии, Иакинф и при жизни, и много лет спустя после своей кончины вызывал самые разноречивые отзывы и оценки. Его резкость в полемике, страстная защита своих научных убеждений, любовь к отечественной науке, едкое высмеивание раболепствующих перед западными авторитетами, глубокое уважение к самобытной культуре китайского народа, почти неприкрытый атеизм, пренебрежение к церковной обрядности и несоблюдение монастырского устава вопреки монашеской рясе, которую он будет вынужден влачить до конца своих дней, — все это вызывало к нему любовь, уважение и сочувствие, с одной стороны, хулу и открытые гонения — с другой.

Споры о значении научного наследия Бичурина на умолкают и до сих пор. И все же для большинства современных ориенталистов огромные заслуги его в распространении знаний о Китае и странах Восточной Азии — бесспорны. И поныне ни один серьезный исследователь прошлого Азиатского Востока не может пройти мимо них.

Но не только ученые труды, а и сама личность строптивого монаха будет привлекать и современников, и потомков. И потеряв надежду избавиться от иноческого обета, Иакинф не замкнется в стенах лаврской обители. Всечасно рискуя навлечь на себя строгую епитимью и угодить в какую-нибудь отдаленную монастырскую тюрьму, он будет жить широко и вольно. По-прежнему он будет частым гостем в литературном салоне князя Одоевского. Здесь его встретят Белинский и Герцен, Панаев и Глинка. Переодевшись в цивильное платье, отец Иакинф будет посещать концерты и театры, книжные лавки и мастерские художников.

Только новая поездка Иакинфа в Сибирь и трагическая гибель Пушкина оборвут, их дружеские связи. Но до отъезда Иакинфа не раз еще будет слушать Александр Сергеевич рассказы ученого монаха о Китае, о путешествии по Оренбургским степям, а когда Пушкину понадобятся для его труда о Пугачеве материалы о калмыках, Иакинф с готовностью предоставит в его распоряжение рукопись своей еще не опубликованной книги. Приводя в "Истории Пугачева" пространную выдержку из рукописи Иакинфа, Пушкин напишет: "Самым достоверным и беспристрастным известием о набеге калмыков обязаны мы отцу Иакинфу, коего глубокие познания и добросовестные труды разлили столь яркий свет на сношения наши с Востоком".

Не без влияния встреч с Иакинфом Владимир Федорович Одоевский примется за свой оставшийся, к сожалению, не оконченным фантастический роман "4338-й год", в котором важное место займут прогнозы о взаимоотношениях России с Китаем, а главным героем будет китаец из сорок четвертого столетия.

Иакинфу суждена будет горечь многих утрат.

Скоро оплачет он смерть Пушкина и верного своего друга Шиллинга.

Тяжело переживет он смерть Тани, любовь к которой пронесет через всю жизнь. На его глазах вырастут дети ее дочери Сони, которые будут считать отца Иакинфа родным дедушкой. Одна из ее дочерей оставит нам любопытные воспоминания о последних годах Иакинфа — "Иакинф Бичурин в далеких воспоминаниях его внучки".

Но все это — предмет особой книги, так же как и жизнь его за Великой стеной. Пока же я отдаю на суд читателя этот рассказ о юных и зрелых годах отца Иакинфа.

Рассказывая о его трудах и соблазнах, обретениях и утратах, сомнениях и надеждах, я ничего не выдумывал и ничего не утаивал. Все написанное основывается на внимательном изучении трудов самого Иакинфа, подлинных документов, отысканных в архивах Москвы и Ленинграда, Чебоксар и Казани, на немногих, к сожалению, очень немногих уцелевших его письмах, на скупых и беглых записях в оставшейся после него "памятной книжке", на отрывочных свидетельствах современников, рассеянных в малодоступных изданиях и архивах.

Нужно ли говорить, что мне пришлось кое-что домыслить? Это касается прежде всего внутреннего мира отца Иакинфа, хода его мысли, встреч и бесед с современниками. Их, разумеется, никто не записывал. Да и полтора десятка писем Бичурина, сохранившихся в чужих архивах, носят по преимуществу деловой характер. Не удалось, например, отыскать письма к митрополиту Амвросию, отправленного на пути в тобольскую ссылку. Но в истинности этого письма, приведенного в книге, я убежден, и, надеюсь, читатель разделит со мной эту убежденность. Конечно, есть и другие события в жизни Иакинфа, которые я не могу подтвердить документами, — многое ль из того, что с человеком случается, оседает в архивах или запечатлевается в письмах и дневниках знакомых?