Шайтан-звезда - Далия Трускиновская

– Прибавь, о друг Аллаха… – еще раз попросил он.

Но Джеван-курд молчал.

Очевидно, он больше не хотел осквернять рот ложью и не мог сказать всей правды.

В простоте своей души курд был недоволен своим повелителем. Он, столь высоко ценивший благодарность и презиравший неблагодарность, столкнулся с обстоятельствами, в которых не мог разобраться. Он не понимал, правильно ли поступил аль-Асвад по отношению к Джейран и ее людям. Они ушли с богатой добычей – и это было прекрасно. Но они не были обязаны этим царской щедрости аль-Асвада, и это было скверно. К тому же, курда, заботливого супруга своих жен, смущало и неисполнение брачного обещания. Девушка, которая спасла мужчину от смерти, заслужила того, чтобы войти в его харим.

Если бы Джеван-курд знал, в каком двусмысленном положении оказалась Абриза в царском дворце Хиры, он бы выполнил свой долг мужчины и воина, послав к ней для брачных переговоров разумную женщину. Благодарение Аллаху, он не подозревал, что Абриза нуждается в помощи.

Что-то нарушилось в той преданности, которую Джеван-курд питал к аль-Асваду. И он, затосковав о былом, не омраченном лишними размышлениями, решил излечить эту болезнь разлукой и, преодолевая тяготы пути, забыть о своих сомнениях.

Аль-Мунзир вздохнул.

– Еще раз скажу – начертал калам, как судил Аллах, – сказал он. – Если ты благополучно выбрался из Хиры и отыскал меня, значит, это было угодно Аллаху. Я рад тебе, о Джеван. Поедем на поиски вместе. Что именно сказал тебе почтенный ибн Оман, когда указывал дорогу, по которой я направился?

– Он сказал – о друг Аллаха, есть надежда, что именно в этом направлении следует искать следов пятнистой змеи. Строго допросили молодцов Юниса аль-Абдара, которые кое-что знали про ее похождения, нашли и стражников городских ворот, которые были ею подкуплены. Все показания указывают на это направление.

– И ничего больше не сказал тебе ибн Оман?

– Ничего больше, о аль-Мунзир. А разве этого для тебя недостаточно?

Джеван-курд посмотрел на Предупреждающего с такой надеждой, с какой ребенок смотрит на мать, пообещавшую блюдо засахаренного миндаля в уксусе, политого розовой водой с мускусом.

Аль-Мунзир покачал головой.

В том, что сведений оказалось недостаточно, было и свое преимущество – это сулило долгие странствия в поисках ребенка и оттягивало срок возвращения в Хиру, о которой аль-Мунзир не мог подумать без содрогания.

– Во имя Аллаха, едем, – приказал он наконец.

И отряд, в котором было уже не пятеро человек, а восемь, двинулся в дальнейший путь, и проехал около трех фарсангов, и наступило время четвертой обязательной молитвы в три раката, ибо солнце уже садилось, и края неба, смыкаясь с краями пустыни, как будто горели в огне, и следовало поскорее исполнить эту обязанность перед Аллахом, чтобы приготовиться к ночлегу до того времени, когда будет дозволена пятая молитва, самая длительная, в четыре раката.

– Если мы доедем до колодца, пока не кончится вечерняя заря, то сможем совершить омовение не песком, а водой, – сказал Джеван-курд. – И это предпочтительнее.

– Благодарение Аллаху, кажется, мы успеем, – отвечал аль-Мунзир. – Поторапливайтесь, о молодцы!

И они совершили молитву у колодца в соответствии с установлениями ислама, и достали из хурджинов еду, и это были еще свежие лепешки, на которые можно было уложить холодное мясо, и разогреть все это на угольях, и прибавили к трапезе наилучшие финики сорта «кумт», которые легко узнать по золотистой кожице, и тихамский изюм.

А когда приблизилось время вечернего намаза, аль-Куз-аль-Асвани прислушался к вечерним звукам и шумам пустыни – и вдруг прервал неторопливую беседу аль-Мунзира и Джевана-курда.

– Ради Аллаха! Нас догонять лошадь!

– Что бы это значило? – спросил Джеван-курд. – Разве в этих краях водятся дикие кони? Про диких ослов я слышал, но…

– Он имеет в виду всадника! – сообразил Абу-Сирхан. – Но какой бесноватый будет странствовать ночью в одиночестве?

– Такой, которому обстоятельства не позволяют медлить, – отрубил аль-Мунзир. – Может быть, поблизости грабители напали на караван, а этот человек спасается от них?

И в этом рассуждении был свой резон – сперва аль-Мунзир, а за ним и Джеван-курд выбрали ту из ведущих прочь из Хиры дорог, которой пренебрегали вожаки караванов, хотя в нескольких фарсангах от нее пролегала более оживленная, где на расстоянии дня пути друг от друга стояли удобные и хорошо защищенные караван-сараи, непременное достоинство всех дорог в землях, завоеванных и освоенных правоверными. Джудар ибн Маджид из записей о допросах сделал вывод, что Хайят-ан-Нуфус увела своих людей именно малолюдной дорогой.

– Изготовьтесь к обороне, о молодцы! – немедленно приказал Джеван-курд. – О друг Аллаха, не помешает ли тебе этот мрак?

– Нет, о господин, – коротко отвечал аль-Катуль, отцепляя от пояса ангустану.

Тем временем Абу-Сирхан и аль-Куз-аль-Асвани одновременно принялись тушить костер, но зиндж выплеснул на него остатки воды из кожаного ведра, а морской разбойник развязал шнурок шаровар и довершил дело иным способом.

Абу-ш-Шамат выдернул воткнутые в землю копья, к которым были привязаны животные, и передал поводья людям Джевана-курда. Они не имели с собой луков и стрел, поэтому курд удалился вместе с ними на сотню шагов от колодца, где заприметил подходящий холм, и увел с собой лошадей и верблюдов, чтобы спрятать их. Люди аль-Мунзира же были вооружены луками – и сами, не дожидаясь указаний, разбежались и заняли места, удобные для стрельбы.

Сам аль-Мунзир затаился у стенки колодца.

Одинокий всадник приближался, и уже были видны его развевающиеся белые одежды, но не слышалось шума и воплей погони.

Чем ближе подъезжал он к колодцу, тем медленнее гнал коня, и в конце концов перевел его на рысь, а подъехал и вовсе шагом.

Этот статный всадник, лицо которого было наполовину закрыто отпущенным подлиннее концом тюрбана, неторопливо объехал вокруг колодца, заставляя аль-Мунзира, стоящего согнувшись и едва касаясь земли одним коленом, отступать, неловко пятясь.

Конь незнакомца всхрапывал, чуя близость других коней, верблюдов и людей. Наконец он заржал.

– Ты прав, о Ляхик, – сказал ему всадник. – Клянусь Аллахом, они где-то неподалеку, они не могли миновать этого колодца.

Узнав голос, аль-Мунзир выпрямился.

– Простор, привет и уют тебе, о друг Аллаха! – воскликнул он. – Что случилось? От кого это ты убегаешь и намного ли опередил погоню?

– За мной никто не гонится, о аль-Мунзир! – сказал, соскакивая с коня и откидывая конец тюрбана, Хабрур ибн Оман.