Роман в письмах. В 2 томах. Том 1. 1939-1942 - Иван Сергеевич Шмелев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Да, боюсь (смущен), что одно письмо заказное на Сережу — тебе не пометил (может быть?) «pour[262] О. А.» и С. может безвинно вскрыть. О, прости, моя ненаглядная! — А хорошее это слово, родное! Ни у кого, должно быть, такого словечка нет! Н-е-н-а-г-л-я-д-н-а-я!! Ласки-то сколько в нем! И еще, чудесно: «душа-в-душу»! — как бы _о_д_н_о_й_ душой. Так должно быть, — и есть! — у нас с тобой.
Ми-лая..! Опять напомню: не забудь же рассказать об _о_б_р_а_з_е_ 10-летки Оли, который ты надумала, стоя в церкви. Видишь, как я все помню из _т_в_о_е_г_о! И как мне все драгоценно. Олёк, не смущайся, — повторю еще! — _п_и_ш_и: ты — _с_а_м_а, у тебя свой язык и, главное, такое сердце, какого у меня нет. Ты будешь _и_м_ писать. Никакого «влияния» от меня не бойся. Если тебе кажется, что ты говоришь моим тоном, не смущайся: мы черпаем из одного и того же источника, наша суть — _о_д_н_а, _р_о_д_н_а_я, и естественно, что ритм, тон м. б. схож. Но ты всегда _с_в_о_я, _с_а_м_а. Я же _в_и_ж_у_ это, и поверь же мне, моя ненаглядочка! Как люблю..! Как ты чудесно чутка! Ну, во всем это, во всем. Каждое твое письмо — доказательство этого чудного Дара. Все в тебе — Дар, все благое. О цветочке не горюй, если и погибнет, не будь же суеверна. Этот вид бегонии (неклубневой) очень прихотлив. Не слишком ли заливала? Держи посуше. Твой цикламен — «мотыльки»-то! — цветет! Вот почти 3 мес., с 13 декабря. Сейчас 3 распустившиеся, огненно-saumone[263], и вылез новый бутончик. Дал химическое усиление (раньше бы надо: несколько бутонов не набрало силы!). У меня — как весна… — такая страсть родится — к посадкам, пересадкам, горшочкам, к земле… к побегам-росточкам… к «клейким листочкам» (Достоевский «Братья Карамазовы»!)649
Слушай, глупенькая… _к_а_к_ возникли «Пути Небесные». В марте 35 г. с чего-то подумалось… (м. б. даже под влиянием поста, церковных песнопений..?) — а не рассказать ли, как Виктор Алексеевич Вейденгаммер (Олин родной дядя, брат матери) из невера стал иноком? М. б. эта мысль родилась из сознания: как чудесно — _в_е_р_о_в_а_т_ь! И я решил в 2–3 очерках-главках рассказать, совсем _л_е_г_к_о, как самому себе. Я узнал их обоих, когда был студентом (В[иктора] А[лексеевича] и его «сожительницу» Дарью Ивановну; она была полная (русской красоты, уже лет 40) и совсем не походила на родившуюся _и_з_ _м_е_н_я — Дари). Начал писать — и _п_о_п_а_л_с_я. Увлекся. И стал _и_с_к_а_т_ь (?) _и_д_е_а_л_ _н_о_в_о_й, чистой девушки-женщины. Глава за главой. А уже первые две были напечатаны! Я должен был продолжать. И — бессознательно — наплел Вагаева, соблазны… и _н_о_в_ы_й_ образ идеала… Твой Ванюрочка
[На полях: ] Прилагаю автограф для книги «Старый Валаам».
Напиши мне: на какие книги еще ты хочешь автографы.
Скоро 1 ч. ночи — надо пока оставить — иначе, знаю, не засну.
Окончание этого письма — в другом. Целую мою ласточку — Олю!
160
О. А. Бредиус-Субботина — И. С. Шмелеву
3. III. 42
Ванечек, солнышко родное, светик, радость _м_о_я, _м_о_я!
Не могла писать тебе об новой моей «шишке Макаровой», мама пишет тебе подробно.
А сегодня письмо твое драгоценное от 24-го II, и я все забыла, я вся ликую, пою, свечусь.
Ванечка, ты меня любишь, я тебе не надоела!
Ванюшечка, ну милый глупка, чего надумал?! Оля твоя «уходит»? Нет, Ванюша! Не будем друг друга напрасно мучить! О, как мне радостно сегодня! И нет этой «недели», о которой ты писал, что только раз (и кратко) в неделю будешь мне писать! И еще: ты в «Путях»! Какая радость! Это ли не счастье?! Ванюшечка, чудесно как: ты начинаешь весной, в самые трепетные дни возрождения природы! Дай бог тебе силы, бодрости, удачи! Ванечек, я тебя крещу, благословляю. Писать тебе буду часто (если это тебя не отвлекает), а ты не считай себя должным писать, не утомляйся. Только бы мне знать, что ты здоров!
Я в радости буду пребывать от сознания, что ты в творчестве! Ванечек, счастье мое! Сердце мое! Мой несказанный, прекрасный рыцарь! Как я люблю тебя. Я так полна тобой, что все забыла. И почку свою забыла, — а _к_а_а_к_ была подавлена, убита! На случай, если ты от мамы еще не получил, — у меня 1-го марта утром случилось опять кровоизлияние, но очень маленькое. И пока мы рассуждали как ехать в клинику, — прошло. Судя по осадку (кровавому) вышло крови очень немного.
Все последующие порции были абсолютно вне всякого подозрения. Очевидно случилось ночью. Как и тогда. Пролежала я воскресенье на спине, не шевелясь и ночь, а вчера чуть-чуть вставала (доктора тогда это находили лучше), правда, не одеваясь а только в теплом халате, ложась, как только устану. Вчера же начала пить снова травы, которые пила тогда, и после чего все пропало на снимке. М. б. опять камень? Буду пить!
Доктор, сторонник рванья зубов, настаивает на этом, т. е. рвать зубы. Но это же ужас!
Подумай только: добро бы еще плохие, а то изволь рвать крепкие зубы, ну, правда с пломбой, но все же хорошие совершенно зубы! Не знаю! Но если прав он, то, пусть! Надоели эти «крови»! Ты понимаешь, этот вечный ужас: «а вдруг сейчас снова…» Всякий раз я смотрю со страхом. И… эта пытка… цистоскоп! Пытка! Единственно, что меня утешает, что ничего серьезного (как tbc. или опухоль), — это то, что Blutsenkung[264] (не знаю по-русски) совершенно нормальна! Только что делали! А она — верный показатель. Теперь я не знаю что буду предпринимать. Ехать ли куда на отдых или бросить себя в _п_ы_т_к_у… Если надо, то ведь ничего не поделаешь!
А я хотела уехать в Гаагу, отрешиться от всего, покой найти, себя найти, поговеть хорошенько, в церковь походить… Что же… Господь меня грешную не хочет? Все хотела уехать, уехать, одна остаться… По многим причинам… Ты душой поймешь меня… А вот выходит, что стала так беспомощна, куда я одна?! Но все-таки я хочу. Я постараюсь, если ничего не приключится, уехать, хоть на 2 недели, в Гаагу. Ну, если и кровь случится, то позвоню автомобиль и дам отвести себя в Амстердам в клинику.
Но ты понимаешь мою досаду? Какой-то… полу-человек!.. Ни больна, ни здорова! А я ведь мечтала
